— Понятно, — Гусь рассмеялся. — Смерти Модаеву желаете? — он внимательно посмотрел на нас.
— Чем быстрее — тем лучше.
— Ладно. Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется, если не получится — вы поможете. Договорились?
— Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно.
— Хорошая мысль.
— 67 -
Мы пошли в свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным.
Много хотелось написать, но как-то не шли слова в голову. Большое не напишешь.
«Здравствуйте мои дорогие и любимые и любимые Ирина, ребёночек, родители, брат!» начал я. Потом вкратце попытался изложить все, что было. Опустил расстрел и пытки. Просто написал, что захватили в плен, служу инструктором, просил выйти на соответствующие структуры, чтобы помогли вырваться. С другой стороны я прекрасно отдавал себе отчёт, что вряд ли кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить нас. Россия, тут уж ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека.
Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с ними. Конверта не было, поэтому просто сложил бумагу и завернул в целлофановый пакетик.
Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим.
Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила, что не поедет к Витькиным родителям, но куда она денется! Потом пришёл Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о совещании. Гусейнов выдрал как последнего кота Модаева, мулла пытался его защищать, но ему тоже досталось.
Потом оказалось, что оборону никто толком не оборудовал, просто ополченцы заняли все старые позиции армян, и на этом все закончилось. Всех пленных расстреляли. Каждому сделали по контрольному выстрелу в голову. Отдали тела местным, чтобы похоронили.
Мы сели за ужин, который растянулся до трех часов ночи. Все были в сборе. Охраны мы вообще не видели. И самое главное замаячила призрачная надежда свободы. И все благодаря Витьке. Мы даже подтрунивали над ним, не специально ли он все это сделал, чтобы передать письмо в Россию. Он лишь отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак.
Легли спать. Но выспаться не удалось, потому что через минут двадцать началась стрельба. Это была не обычная пальба часовых, а настоящая перестрелка.
Мы выскочили, запрыгнули на БМП и рванули вперёд. Мной опять охватил азарт охотника. Вперёд! Вперёд! Личность опять раздвоилась. Кто-то осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал меня: «Зачем? Тебе это надо? Зачем? Это не твоя война!»
Но инстинкт древнего охотника проснулся, и он гнал меня вперёд, туда, где разгорался бой. Из всего экипажа БМП у нас был лишь механик-водитель, остальные куда-то разбрелись. Поэтому Володя с Сашкой запрыгнули внутрь и готовили вооружение к бою. Мы же втроём, уцепившись в броню, вглядывались в темноту.
Бой уже перенёсся с окраины вглубь села. Мы врезались в кучу того, что осталось от дома, резко затормозили, меня сбросило с брони. И тут же мы попали под огонь.
— Быстро с брони! — заорал я Виктору и Мишке.
— Откуда стреляют?
— Хрен его знает! Стреляй вперёд, оттуда нападают. Потом разберёмся. Мне все равно здесь никто не дорог!
Мы палили в темноту, нам тоже отвечали. Силы нападавших были неизвестны. Перестрелка была очаговая, но одно утешало, что сопротивление наше сломить не удалось, значит нападавших гораздо меньше, чем нас, может рота, может чуть больше — около двух рот.
Но на их стороне были два преимущества. Первое — это внезапность, а второе — они прекрасно знали село, чего нельзя было сказать про нас. И они знали, что наши ополченцы сядут в их окопы, свои рыть им было лень. Вот и получили, что заслуживали. А ведь предупреждали мы Гуся, ой предупреждали!
— 68 -
Все это в голове пронеслось, пока я стрелял в темноту. Сначала — лихорадочно, направо, налево, отгоняя страх, который комком стоял внизу живота, вызывая тошноту и перехватывая горло, сбивая дыхание, руки дрожали от волнения, по спине бежал пот, пот заливал глаза, мешая присмотреться, увидеть, охватить всю картину боя.
Постепенно мне удалось овладеть собой и осмотреться. Слева от меня Витька с Мишкой стреляли в темноту, матерясь, заглушая собственный страх. Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся!
БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями. Именно то, что рядом была бронетехника, придала мне уверенность.
Я перестал судорожно стрелять наобум в темноту. С трудом сглотнул слюну, горло все пересохло, в глазах прыгали, плавали какие-то геометрические фигуры. Начал высматривать цель.
Вот из подвала соседнего дома полыхнуло коротким огнём автоматной очереди, тут же загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и плавно нажал спуск. «Двадцать два». Короткая, в четыре патрона очередь ушла в сторону подвала.
Не знаю почему, но знал, что попал, точно так же, как знал это, когда стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что и как она сделала. Я мог пойти в подвал, и знал где она находится, пройдя сквозь череп стрелка: отрикошетив от стены, она упала в угол.
Я физически ощущал, как она вошла в нос, потом, отразившись от кости, пошла вверх, в мозг, там, пробив маслянисто-вязкую массу, вышла рядом с макушкой человека. Смерть его была мгновенной, он ничего не почувствовал и не понял.
Справа от себя я даже не увидел, а почувствовал шевеление, тень, перекат влево и со спины, от бугра. Не целясь — очередь, стволом слева направо.
Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю. Цель немного выше меня, неудобно, но и лезть туда не имею ни малейшего желания.
Жду ещё секунд пятнадцать. Тишина. Патроны надо беречь. Что без толку палить. Просто пригибаясь к самой земле, короткими перебежками домчался до Виктора и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как бы не обделаться!
Когда бежал, рядом со мной автоматная очередь взбила несколько фонтанчиков пыли. Мне стало страшно. Весь героизм, рассудок, куда-то пропали. Только выжить. Только сейчас я осознал до конца, понял кончиками волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи, помоги! Помогай же!
От короткой перебежки сердце колотилось, готово было выпрыгнуть из груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров!
Нахрен мне все это подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на хрен все со своей войной! Домой! Только домой!
Пот заливает глаза горящей нефтью, кислотой выедает их. Зубы стучат друг о друга, произвольно стискиваясь, и раздавливая друг друга. Организм сам по себе живёт, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно!
Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними.
— Где они? — кричу я.
Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри трясётся, вибрирует, голос срывается на крик, он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что я перестал дышать, просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило меня.
— Смотри правее! — орёт Витька, посылая короткую очередь в сторону противника.
— Где?! — я не вижу.
— Возле развалин дома, что справа! — тоже орёт Мишка.
Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до этого. Ноги ватные, кажется, что я их не чувствую. Смотрю, куда они указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов.
Мишка меняет магазин. Отстегнул старый. Отбросил в сторону. Немного подёрнулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и упал лицом вниз, в щебёнку. Лежит и не шевелится. Мы с Виктором как-то сразу и не заметили, что с ним что-то не так.
— 69 -
Я тронул его плечо.
— Миша! Ты чего?
Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено.
— Мишка, ты что? Эй, брось! — я тряс его. — Витя! Помоги!
Мы вдвоём перевернули обмякшее тело Миши на спину, сдёрнули вниз с насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи, прошив ворот куртки.
Лицо Мишки выражало удивление. Глаза были открыты, голова запрокинута назад.
Витька бросился к нему на грудь. Стал слушать сердце. Не услышал, рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьётся ли сердце.
— Олег! Помогай! Его можно спасти! Делай искусственное дыхание! Нет, сначала бинтуй! Рви бельё!
Я начал рвать майку на Мишке и, стараясь не перетянуть горло сильно, стал накладывать повязку. Заражённый энергией Виктора, бросился дуть Михаилу в рот, а Виктор начал делать массаж сердца. Я тут же почувствовал, как вдыхаемый мной воздух выходит через пробитое горло. Попытался зажать ему горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в лёгкие.
— Сердце бьётся или нет? — спросил я у Виктора, прервавшись.
— Нет. Но надо постараться. Давай его на БМП, и отвезём Аиде. Она спасёт. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в десантный отсек и повезём. Мы его спасём! Мишка, сучий потрох! Слышишь, только не умирай, мы тебя спасём! Сейчас поедем к моей невесте, а потом погуляешь на моей свадьбе! Только живи! — Витька орал, пока мы тащили Мишу, из глаз у нас катились слезы.
— Сашка, Вовка! Помогите! — орал я сквозь слезы. — Помогите десантный отсек открыть! Мишку ранило!
Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека.
— Еш твою мать! Как так?!
— За магазином новым полез в подсумок, вверх дёрнулся. Вот и зацепило.
— Давай заноси, вот так, аккуратнее, вот сюда укладываем! — Сашка помогал внутри, сдёрнул внутреннее переговорное устройство и заорал: — Гони в медпункт, Мишку ранило!
Машина дёрнулась, развернулась и потряслась на ухабах, нас мотало, но мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца. Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел, что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал Виктор, кровь выходила из места ранения.
— Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое было, вытаскивали, ты главное нас слушай и не уходи. Чувствуешь, я твою голову держу, вот так я буду её держать всегда. И ты будешь жить всегда, пока я тебе команду не дам, — Сашка плакал, и его слезы расплавленным свинцом капали мне на затылок, смешивались с горячим потом, и катились за шиворот.
— Только держись, умоляю тебя — держись. Сейчас приедем, немного осталось.
Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперёд, но люк уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку.
Мгновенно мы вытащили его из люка и понесли, побежали к Аидиному медпункту. Витька орал на всю ночь:
— Аида! Бросай все! Домбровского ранило!
Через секунду дверь распахнулась, выбежала испуганная врач. Мы занесли тело в зал — это была импровизированная операционная. Там на табурете сидел раненый в руку ополченец. Повязка его набухла от крови.
Мы осторожно положили Мишу на стол. Стали рядом. Срывающимся голосом Виктор перечислил, что мы сделали, какую первую помощь оказали.
Аида склонилась над Михаилом. Размотала повязку на шее, посмотрела в глаза, ещё что-то сделала. Потом подняла голову, покачала головой, потом села на табурет, закрыла руками лицо руками и заплакала.
Витька подскочил к ней, оторвал ладони от лица.
— Аидушка, милая, ну ты же можешь, я знаю, что можешь! Ну, постарайся! Укол в сердце сделай! Прошу тебя, любимая. Помоги! Умоляю тебя! Помоги! Ты все можешь! Вытащи его! Аида! Помоги!
Он целовал её заплаканное лицо, её руки, и сам плакал, встал на колени перед ней.
— Аидочка, девочка моя, помоги!
— Нет, Виктор! Поздно, он сразу умер! Я ничего не могу. Я не могу ему помочь! — она уже не говорила, она кричала.
Виктор отшатнулся от неё. Мы все стояли и смотрели на бездыханное тело Михаила. Никому не верилось, что он погиб. У него это был первый бой, и в первом же бою он погиб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42