Рассказывали, как некоторые сволочи побои, полученные в результате местных драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.
Серёжа, судя по последним месяцам его жизни, способен на любую подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!
— Похоже, что именно он будет командовать нашей экзекуцией, — пробормотал Виктор и сплюнул на землю.
— М-да. Влипли.
— Орать будем?
— А ты что, героя будешь из себя строить?
— Смотря как бить будут. Сигарета есть?
Мы закурили, впервые в жизни мы курили на плацу. Плевать на все эти условности. Когда выводили на расстрел, мы уже, в принципе, простились с жизнью, а теперь был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть, а можно на всю жизнь остаться инвалидом… Ох, и достала меня эта песенка «Гуд бай, Америка!»
Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.
— Туши, Витька. Плац — священное место. Этому меня в училище в первый же день научили.
— Меня тоже научили. Толку-то!
Модаев вышел на середину плаца.
— Батальону построиться в каре! — проорал он.
— Интересно, а они вообще знают, что такое «каре»? — спросил я?
— Сейчас посмотрим. А тебе не все равно?
— Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.
— Это может стать последним, что увидишь в жизни.
— Зато повеселюсь от души.
— А потом они.
— Каждому своё. Каждый развлекается, как может!
— А ты оптимист!
На плацу тем временем творился цирк. Батальон действительно не знал, что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.
Витя решил рискнуть. Он сделал шаг вперёд и заорал во всю силу своих лёгких, перекрывая шум батальона:
— Батальон! Слушай мою команду! — выдержал двухсекундную паузу и продолжил: — Просто построиться! Живо! Становись! — рявкнул он.
Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы, но они знали уже, что такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!
— Отставить! — завизжал Модаев.
Хорошо же мы ему морду разворотили! И он лишь мог шипеть и сипеть. Батальон уже начал строиться по Витькиной команде, и предателя никто не слышал!
Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:
— Первая рота — правое плечо вперёд, третья рота — левое плечо вперёд, шагом а-арш! — исполнительную команду Витька проорал что было мочи.
И батальон пошёл!
— Эх, жаль, что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева, — сказал я Вите. — Молодец! А теперь они нас будут пороть!
— Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.
— Через несколько минут посмотрим. Каждому своё!
Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:
— Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!
— Ты, сука, полегче насчёт швали! — предупредил я его.
Нет, ну как все же устроена человеческая психика! Во время захвата нас на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из бандитов. Я был готов к этому! А когда был реальный шанс сломать шею этому недоноску, увы, даже в голову не пришло! А жаль! Жаль! Видать, бог хранит его. А за что? Зачем?
Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие верёвки.
— Ну все, финиш! — сказал Витя.
— Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять, я тогда с пацанами курить пробовал.
— Видать плохо бил, раз ты курить все-таки начал.
— Сейчас исправят положение.
— Куртки снять! — просипел Модаев.
— Тьфу ты, сука! — я сплюнул от досады. — Носит же земля таких уродов!
Мы сняли куртки и медленно, тщательно их сложили по-военному. Тянули время до последнего. К Модаеву подошёл мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как нас будут пороть!
Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой солдатской столовой, на них сразу умещается 4-5 человек. Я лёг на свою, Витя на свою. Ладно хоть две принесли сразу, а то смотреть на мучения первого, зная, что тебя ждёт тоже самое чуть погодя — это страшно. И за это вам отдельное спасибо.
Нам связали руки обычной бельевой верёвкой под скамейкой, я напрягся, Господи, прости, помоги!
И понеслось! Первый удар обжёг меня наискосок. Но оказался не таким сильным, как я ожидал. Батальон хором считал. Удары сыпались часто, было больно, я чувствовал, как по спине побежала кровь. Сердце рвалось из груди. Бля! Только не по сломанному ребру! А-а-а-а! В глазах уже темно, кровь рвёт череп на куски. А-а-а! Видит бог, я не хотел орать, я держался четыре удара, терпел, кусал губы, но после пятого закричал. Корчился и кричал. Меня держали за ноги, чтобы я не соскользнул со скамейки.
Рядом ужом извивался Витька. Он отчаянно матерился, маты смешивались с криками боли. Смотреть на то, как Витя пытался вырваться из пут, уйти от удара, было страшно. Его лицо было красным от напряжения, по лицу струился пот, на шее, руках вздулись вены. И все, больше я ничего не помню. Сознание ушло быстро, мгновенно. Раньше, в подвале школы, оно уходило медленно, постепенно, а здесь, сейчас, просто вырубило и все.
Глава десятая

— 35 -
Очнулся я от боли и холода. Как был, без куртки, лежал на бетонном полу, — это я понял, ощупав его в темноте. Кто-то или что-то копошилось рядом.
— Кто здесь? — окликнул я темноту.
— Очнулся, Олег? — Витин голос.
— Ты тоже здесь. Давно мы здесь?
— Не знаю, отрубился ещё на плацу, последнее, что видел, так это твою рожу.
— А я твою.
— Ну как, понравилось?
— Ты не девочка, чтобы нравиться.
— И что дальше?
— Посмотрим.
— Ты одет?
— Нет. А ты?
— Куртки здесь лежат. Я свою не стал надевать. Попробовал, но смог.
— Больно?
— Попробуй. Узнаешь.
Я пополз на звук его голоса. Поздоровались. Каждое движение отдавалось жуткой болью во всем теле. Нащупал куртку. Попытался надеть, больно, очень больно. При малейшем прикосновении тело выгибало дугой, в глазах плыли красные круги. Пришлось просто накинуть её на плечи. Холодно и больно, надо искать компромисс.
В боковом кармане куртки нащупал сигареты и спички, вытащил, угостил Виктора, зажёг спичку, прикурили, потом при помощи спичек стали осматривать друг друга и разглядывать помещение, в которое нас кинули.
Плечи и спина у Виктора были изуродованы, по спине, наискось шли багровые, вздувшиеся рубцы, во многих местах кожа лопнула. Могло быть гораздо хуже. По его словам у меня было не лучше. Я ощупал свои бока. Ребра целы, не повредили бы недавно сросшиеся кости.
— Витя, я не доктор, но, по-моему, лучше зашить эти раны.
— Чем?
— Это как в том анекдоте. Пацан в школу не пришёл, на следующий день учительница спрашивает: "Почему прогулял вчера школу? ". «С отцом корову к быку водили». "А что, отец сам не мог? " «Отец-то может, но бык лучше!». Так вот и у нас с тобой такая же дилемма, либо шьём сами друг друга, либо нужен бык, то есть врач.
— Где же мы тут врача найдём?
— А где мы вообще?
— Очень похоже на овощехранилище полигона. Пойдём посмотрим.
— Спички тратить не будем. Надо что-нибудь поджечь для лучшего освещения, и костерок развести, чтобы согреться.
Мы начали обход помещения, нашли какие-то старые накладные, зажгли их. Да, это было овощехранилище. На наше счастье тут было много разного деревянного хлама, мусора, все это прекрасно подходило для растопки костра. Попробовали открыть входную дверь — не получилось; вентиляционная шахта была слишком узкой, не пролезть. Да и сил никаких не было напрягаться.
Чтобы не наглотаться дыма, мы развели костёр под вентиляцией. Потихоньку натаскали дров к костру, чтобы потом не бегать, и уселись возле него. Не было сил разговаривать. Живот крутило от голода, мы сидели молча, привалившись плечами друг к другу и дремали. Главное не свалиться в костёр. Постепенно часть тела отогревалась, зато другая замерзала. Приходилось постоянно ворочаться, подставляя то один бок, то другой. «Гуд бай, Америка! Гуд бай!»
Где-то под утро распахнулась дверь, и вошли наши охранники.
— А предатели-истязатели пожаловали, — приветствовал я их.
— Если бы мы не стали вас так бить, то были бы другие, они бы вам ребра сломали или позвоночник перебили, — оправдывались они.
— Слабое утешение. Чего надо?
— Ваше заточение закончилось.
— Что, срок вышел, или амнистия?
— Комбат приказал вас освободить. Вас ждёт врач.
— А что случилось?
— У нас большие потери.
— В батальоне вашем?
— Нет, в соседнем. Попали под танки. Раскатали их.
— А мы то здесь при чем?
— Откуда у армян танки?
— Наёмники.
— Нормально. Нет, даже отлично! Твою мать! Сначала вы нас избиваете до полусмерти, затем кидаете в вонючий подвал, где мы должны подохнуть, а затем спокойно приходите и сообщаете, что мы вам снова понадобились. Я правильно понял ваш визит?
— Комбат вас вызывает.
— Ему надо, пусть сам приходит, у нас нет сил ходить. Нам нужен врач: медицинская помощь и уход, и не забудьте про медикаменты.
— Своих соплеменников, наверное, не так сильно били?
— Не так.
— У них только синяки были. Но у вас почки целы, ребра целы, позвоночник не повреждён.
— Спасибо, благодетели! Отведите нас в медпункт, и пока не получим полный пансион, включая врача, никаких разговоров не будет. Хоть убейте.
— За врачом уже послали. Должны уже привезти.
— И не говорите так. С сегодняшнего дня у вас начнётся новая жизнь.
— Это как?
— Скорее всего, нас закуют в кандалы или привяжут на цепь, чтобы больше ни на кого не бросались. Так?
— Нет. Но вы скоро все сами увидите и поймёте.
— Слушай, Вели, после порки у меня башка плохо варит, ты по-русски объясни. А то мне все ваши восточные загадки уже порядком надоели.
— Вы все увидите сами.
— Ну-ну, посмотрим, какую пакость вы задумали в очередной раз. После такой порки нас можно только на свалку, на помойку. А они тут намёки многообещающие делают, глазки строят. Тьфу! Гуд бай, Америка! О-о-о! Где я не буду никогда! — сипел я, корчась от боли.
— Олег, твоя «Америка» меня уже достала. Заткнись, пожалуйста!
Медленно передвигаясь, поддерживая друг друга, опираясь на своих охранников, мы побрели на выход. Охали от боли на каждом шагу.
— 36 -
Наша комната была помыта, постельное бельё заменено, лежали чистые комплекты нательного белья и новая форма, правда, такая же, что и была. В комнате уже сидела врач.
Аида! Видимо, у неё уже вошло в традицию спасть нас. Витька, было, оживился, но потом быстро скис. Аида изменилась. Похудела, осунулась, под глазами тёмные круги. Мы тоже изменились после нашей последней встречи.
Завидев нас, она заохала от жалости, помогла скинуть куртки, начала обрабатывать раны. Было больно, она сделала нам обезболивающие уколы. В голове зашумело. Хорошо! Боль отступила. Она стала зашивать раны на наших многострадальных спинах. Мне наложила семь швов, а Витьке — девять. Оставила кучу лекарств, таблеток, мазей. Когда охранники на минуту отвлеклись, она быстро сунула нам двухсотграммовую склянку спирта. Витька пытался храбриться, острить, типа, что его шкура уже на барабан не пойдёт, так как дырявая, но это было жалкое зрелище.
Он задержал на секунду её руку в своих ладонях и поцеловал запястье. Аида быстро и испугано отдёрнула свою кисть. После этого очень внимательно посмотрела на Виктора. Эта беззвучная, мгновенная сцена прошла мимо внимания охраны. Аида пообещала заглянуть к нам через три дня после её ухода пришёл комбат. Удивительно, но он был не пьян. Запах свежего перегара был, но не более того. Когда отправлял нас на экзекуцию, был в стельку, а тут раз — и трезвый как стёклышко. Вот так бы мне научиться!
Комбат был хмур.
— Выжили! — вместо приветствия сказал он.
— Не дождётесь! — вырвалось у меня.
— Если бы не я, то вас давно уже шакалы бы жрали.
— Если бы не ты, к нам бы никто не прикоснулся.
— Должен же я был вас наказать.
— Наказать? За что? За то, что мы хотели сделать тебе милость и избавить тебя же от присутствия этого предателя. Он что, нравится тебе? Тебе нравятся предатели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42