Скорее всего, бывшие спортсмены. Многие ходят враскачку, так часто ходят борцы. Почти у всех носы и уши давно сломаны, стрижки у всех в первой роте короткие, под остриженными волосами видны многочисленные мелкие шрамы, кости и хрящи лица смещены относительно друг друга. У некоторых набитые мозоли на костяшках кулаков. Все молчаливы, голову держат низко, подбородок прижимают к груди, с оружием явно умеют обращаться.
Самое забавное, что они не походили на местных. Может турки? Хрен их здесь поймёт. Намешали крови столько, что точно сказать, кто есть кто, невозможно. Может, какая-нибудь народность из глухих сел? Нет, не похоже, слишком цивилизованы, на дикарей не похожи.
Я сделал для себя вывод, что лучше не дёргаться на этих парней. Попытаться свалить, конечно, можно, так эти уроды мужиков положат!
Нас по очереди заводили в туалет, кабинки не давали закрывать, смотрели то, что мы делаем, при этом не было и тени брезгливости на их лицах.
Как, оказывается, здорово просто сходить в туалет! А какая была сигарета! Более восхитительного вкуса я не помню. Она быстро закончилась, я от неё прикурил вторую — последнею в пачке. Пустую пачку смял и выбросил. Выводные нас не торопили. Только лишь зорко следили за каждым жестом и не позволяли разговаривать друг с другом. Вторую сигарету я курил уже не спеша. Смаковал. Это кайф. Тех, кто не курил, отвели в зал, привели вторую партию офицеров. С сожалением я затушил окурок, попил из-под крана и меня повели в общий зал.
Тем временем в зале начальники смен, главный инженер, начальник штаба и ещё ряд офицеров из руководящего состава стояли возле огромной, во всю стену, карты и говорили с Гусейновым. Всех офицеров также подогнали поближе. Было слышно, как Боб — он вновь обрёл господствующее положение — и Гусейнов спорят.
— Вот смотри: село, которое ты заказываешь уничтожить. Это оно? — командир водил большой указкой по секретной карте-склейке, которая занимала стену и была размером шесть на четыре метра. В правом верхнем углу было написано «Сов. секретно», но кому сейчас это было интересно?
— Да, это оно самое. Вот если бы вы нанесли удар по этой окраине — было бы просто замечательно, — Гусейнов показал на восточную окраину села.
— Ты карты вообще читать умеешь? — Боб разговаривал с ним тоном, которым разговаривают с умалишёнными.
— Да, умею! — гордо ответил «вождь краснокожих».
— Смотри. Вот видишь, здесь дислоцированы мы. Видишь этот флажок? — указка в Батиных руках упёрлась во флажок, который показывал место расположения нашей части.
— Ну, вижу, и что?
— Вокруг нашей части, смотри, идут концентрические круги и маленькие цифры, видишь?
— Вижу.
— Читай.
— 990.
— Правильно. Наша часть расположена на высоте 990 метров над уровнем моря. Наши стартовые батареи расположены также на этой же высоте. Тут все понятно, чтобы нам потом назад не возвращаться?
— Понятно. Хотя подождите. Серёжа, — позвал он мудака-предателя, — иди сюда. И Ходжи, иди сюда.
Бесцеремонно расталкивая и наших, и захватчиков, на «капитанский мостик» (так мы называли возвышение, на котором располагался сейчас командир и «группа товарищей», а раньше — начальник смены и КДС (командир дежурных сил), именно оттуда раньше шло руководство всей сменой, всеми боевыми постами) шли с разных концов зала Модаев и Ходжи — вроде не азербайджанское имя. Ходжи я видел в первом взводе ополченцев. Значит, юноша умеет читать карты, откуда такое умение? На военного он не похож, на недоучившегося курсанта или картографа также не похож. Хотя спину держит ровно, но уж больно похож на спортсмена. Спортсмена, умеющего читать военные карты. О такой категории я слышал только от тех, кто прошёл Афган, и звали такую категорию — диверсант.
— 8 -
ДРГ — диверсионно-разведывательная группа. Рассказывали, что в Афгане был спецназ обычный, то есть с солдатами, и элитный — офицерский. Последний боялись все, включая и своих. Об их работе ходили легенды, истории обрастали такими подробностями, что не знаешь, где правда, а где вымысел. Ходили в дальние рейды, были «охотниками за головами» главарей духов.
Интересно, а этот юноша из «спецов»? Но не похоже, что он Афган прошёл. Повадки у него не те. Бывших воинов-интернационалистов я видел предостаточно, благо, что сам туда собирался, но не похож этот «воин Аллаха» на советского спецназовца.
На «капитанский мостик» поднялись оба. И Серёжа-предатель и Ходжи. Они внимательно посмотрели на карту. И подтвердили, что наша часть и стартовые позиции наших ракет находятся на отметке, которую указал командир.
Батя продолжал:
— Требуемое село находится на какой отметке? Вот смотри — здесь написано, читай, — он разговаривал только с Гусейновым, брезгливо сторонился Модаева и в упор не видел Ходжи.
— Четыреста один, — прочитал Гусейнов.
Серёжа и Ходжи подтвердили, что их командир грамотный, и правильно различает и понимает цифры.
— То есть перепад высот уже составляет примерно пятьсот сорок метров. Правильно?
— Правильно.
— Здесь тоже все понятно, идём дальше. На расстоянии десяти километров от места нашей дислокации стоит гора, смотрим, какая высота. Читайте. Вслух читайте!
— Одна тысяча пятьсот девяносто метров. Ну и что? — Гусейнов явно не понимал, что от него добивается наш командир, тыкая носом в непонятные для него обозначения.
— Все просто. Ты же математику знаешь — директором работал, так вот и считай. Там перепад высот только со мной — пятьсот с половиной метров. Добавь к этому перепады от меня до горы, и от горы до села. Понимаешь?
— Нет.
— Мои ракеты могут летать только по прямой, там они с помощью сложной системы находят самолёт и летят за ним, уничтожают его.
— Ну и что?
— А то — я не смогу дать ракете целеуказание, не смогу нанести удар по селу. Вот и все.
— Как? — Гусейнов наконец-то понял, что его провели как идиота, он был взбешён. — Модаев, Ходжи! — заорал он.
Серёжа и Ходжи подошли поближе.
Модаев с умным видом учёной обезьяны смотрел на карту, запрокидывал голову кверху и делал вид, что усиленно что-то считает. По его растерянной роже было видно, что он ни хрена не понимает, и ничего вразумительного сказать не может. Матчасть, Серёжа, надо было учить. И в училище, и в части. Тогда бы не прятали тебя командиры во время проверок по нарядам да командировкам. "Учи, сынок матчасть, пригодится, " — припомнилась мне реплика из одного старого анекдота.
Ходжи тоже смотрел на карту. Но он хоть не делал вид, что пытается врубиться, на его непроницаемом лице ничего нельзя было прочитать.
— Командир прав… — начал говорить Серёга, покрылся весь красными пятнами, горло ему перехватывало, он временами сипел, то ли от страха, то ли от волнения.
— Я у тебя один командир! — взвился Гусейнов.
— Так вот он прав, — продолжил Серёга, — понимаете, тем типом ракет, что стоят на вооружении, нельзя сделать, что вы требуете, — казалось, что Серёга сейчас расплачется.
— Как нельзя?! А ты мне что говорил? — ярость и презрение сквозило в голосе Гусейнова.
Все впустую. Обидно, да?
Ходжи сказал что-то на гортанном странном наречии. Азербайджанского я толком не знаю, но разговорную речь с великими потугами могу понимать. Тем паче, что она обильно пересыпана русскими выражениями, словами, которых нет в азербайджанском языке. И говорят они все больше жестами. Там можно догадаться по смыслу, что они хотят выразить. Этот же, наоборот, выражений на русском языке не употреблял и почти не жестикулировал, но голос его был твёрд и сух, он только пару раз волком глянул на командира и Серёгу-иуду.
Серёга поёжился под этим тяжёлым взглядом. М-да, тяжела ты предательская участь. Застрелись, придурок!
— А если попробовать «навесиком»? — робко, уже робко (! ) спросил Гусейнов.
— Мы же не пацаны, и это не миномёт, чтобы «навесиком» уничтожать противника. Вам тогда, милейший, надо было миномётчиков захватывать, или лётчиков, — Батя откровенно надсмехался, и в улыбке было видны его вставные золотые зубы.
— Вы все равно выпустите ракеты по селу! — сорвался на крик Гусейнов. — Начинайте готовиться к пускам! Иначе я начну всех расстреливать.
— Ты понимаешь, что не попаду я по селу? — Боб уже не говорил, а шипел, как старый рассерженный кот. — И не потому, что я не хочу, а потому что не могу. Физически не могу. Ты хоть это понимаешь?
— Все равно вы положите ракеты как можно ближе к селу! — Гусейнов продолжал упорствовать.
— Послушайте, если даже мы не попадём непосредственно по селу, то даже обстрел может испугать их, и партизаны уйдут оттуда, а мы займём село, — Модаев не дурак. Ты малый не дурак, и дурак и немалый!
— А что, это мысль! Подполковник, ты слышал? Только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель! Наказание последует незамедлительно!
— Гусейнов, я устал от тебя и от твоих дилетантских воплей. Если хочешь играть в войну — играй. Хочешь играть в ковбоев — играй! Делай, что хочешь! Делай, как хочешь! Но только не мешай. Смотри, но не мешай. Некоторые операции при подготовке к пуску не должны превышать нескольких секунд. Будешь лезть с глупыми вопросами — ничего не получится. И ничего не получится только потому, что ты корчишь из себя крутого боевика! Ты понял? — Боб кипел, он был зол как взбесившийся слон. Казалось, ещё мгновенье и он бросится на Гусейнова, и разорвёт его на части.
Последовал шум. Боевики-повстанцы зашумели и, потрясая оружием, двинулись в сторону «мостика». Они были очень недовольны, что кто-то посмел разговаривать с их командиром в таком тоне. Сам Гусейнов шумно дышал, его лицо покраснело до максимально красного цвета, его смуглая кожа приобрела ещё более коричневый цвет, ноздри расширились, заиграли желваки под кожей.
Они смотрели друг на друга, как два непримиримых врага. Два командира. Оба были злы друг на друга, от них, от их молчаливого поединка сейчас зависела жизнь всех присутствующих. Жизнь какого-то далёкого села в расчёт никем не принималась. Или пуски-старты ракет, независимо от того, где упадут эти ракеты, или наша смерть. Весёлая перспектива. Низ живота опять начал холодеть, по спине вновь потекли струйки горячего пота.
Командиры продолжали стоять и смотреть друг на друга. Пауза затягивалась. Наконец Гусейнов медленно и в то же время шумно выдохнул воздух и сказал:
— Понял. Но я буду присматривать за всеми вами. И если что-нибудь пойдёт не так, и если вы попробуете меня обмануть, то знаете, что я сделаю! — он очень выразительно похлопал по своему автомату.
— Слушай, ты меня уже утомил, особенно надоели твои бестолковые угрозы. Хочешь стрелять — стреляй! Но если ты ещё раз будешь угрожать мне или моим людям, слышишь, ещё один раз ты вякнешь что-нибудь в этом роде — будешь сам стрелять по своей деревне.
— Приступай!
— Но сначала я поговорю со своими людьми, — командир непреклонен.
— Давайте.
Бобов повернулся к нам:
— Ну все, мужики! Я решил стрелять!
Воины Аллаха радостно загалдели. Один идиот истошно заорал: «Аллах акбар!»
— При чем здесь Аллах! Ведь это Боб стреляет, а не Аллах ихний! — вполголоса сказал кто-то из толпы.
— Тьфу! — я сплюнул под ноги. — Дикие твари из дикого леса.
— Всем заткнутся! — вид у Боба был страшен. Не каждый день свои ракеты на головы мирных людей бросать собираешься.
Да, ещё вся эта затея пахнет трибуналом. Делать самопроизвольные пуски боевых ракет — это круто! В тридцать седьмом за такие «шалости» по решению «особого совещания» ствол в затылок без разговоров. Слава богу, миновали те времена.
А ведь эти самые ракеты людей защищать должны были. М-да! Дерьмо все это и ситуация дерьмовая, когда оружие защиты повёрнуто против мирного населения.
— Василий Степанович! А может не надо? Не стреляй! Нас всего-то 15 человек, можем не справиться!
— Не справимся — эти уроды справятся с нами!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42