На практике же глава каждой разведывательной службы ревниво оберегал свой гардероб. Поэтому было общепринято открывать не больше, чем нужно, чтобы пробудить интерес соперников, но отнюдь не настолько, чтобы они могли ввязаться в уже начатое расследование и пожать его плоды. Дескович гордился успехом ФБР в раскрытии новой шпионской сети, и ему до смерти хотелось похвалиться, чтобы утереть нос всем этим господам. Но он промолчал. Сказался навык опытного игрока.
— Примеров шпионской деятельности предостаточно, — закончил он. — Не стоит тратить на них время.
Следующим выступил Абрамс из госдепартамента, которому, в общем-то, уже нечего было говорить. Он ничего и не добавил к словам шефов РМО и ФБР. Уолтон из Комиссии по атомной энергии, важно глядя сквозь свои двухлинзовые очки, заявил, что Китай и при премьере Ванге отказывается подписать договор о прекращении атомных испытаний и продолжает взрывать бомбы различной мощности.
— Поэтому, — сказал он, — я полагаю, что наше заключение не вызовет дискуссий и будет единодушным.
— Да, по существу, ничего не изменилось, — подхватил Фрейтаг. — Даже Уолтон с его тавтологией.
— Вы не слишком вежливы, мистер Фрейтаг, но теперь ваше слово, — сказал Ингрем.
— Мне почти нечего добавить, — сказал Фрейтаг. — Как я уже говорил, в прошлом месяце мы раздолбали, пардон — расшифровали основной дипломатический код Пекина. Видимо, там узнали об этом, и китайцы сразу ввели новый шифр, с которым мы до сих пор возимся. Сплошные цветочки: ирисы, маргаритки, шпорник, гранатник, душистый горошек. Как в дамском клубе любительниц садоводства. Наш компьютер работает день и ночь, но пока толку чуть… Впрочем, это к делу не относится. Если высокое собрание желает добавить к обзору, что ничего существенно не изменилось, я присоединяюсь.
Три шефа армейских разведок, в свою очередь, поддержали генерала Полфрея. Ингрем спросил Джефри Пейджа, не желает ли он что-нибудь добавить, но специалист по Китаю только покачал головой.
— Я позволил себе предвосхитить ваше решение, — сказал Ингрем. Он отыскал на столе лист бумаги. — Здесь у меня предварительная резолюция по обзору А—4, которая будет передана президенту. Давайте проверим, все ли в ней отражено.
После минутной паузы он зачитал:
— «Штаб разведывательных служб Соединенных Штатов рассмотрел и одобрил обзор А—4. Обзор А—4 отмечает необычное затишье в радиопропаганде и прекращение дипломатических нападок на США со стороны Китая. Это первый продолжительный перерыв в воинствующей политике Китая после прихода к власти нынешнего правительства. До этих пор враждебные выступления почти не прекращались, несмотря на завершение войны во Вьетнаме, несмотря на принятие Китая в ООН и несмотря на признание Китая правительством Роудбуша и последующую нормализацию дипломатических отношений.
Обзор А—4 указывает, — по нашему мнению, не без оснований, — что Китай предпринимает неуклюжую попытку повлиять на выборы в США. Китайцы знают, что президент Роудбуш добился дипломатического признания Китая, несмотря на сопротивление сената, и что в этом году США даже поддержали Китай в ООН по двум второстепенным вопросам. С другой стороны, губернатор от Иллинойса Стэнли Уолкотт, кандидат оппозиционной партии, не уточняя подробностей, запрашивал, «достаточно ли тверд» президент Роудбуш в своей азиатской политике. Обзор А—4 заключает, что Китай надеется, приняв по отношению к США новый, более умеренный тон, затруднить избрание неизвестного для них кандидата, а именно Стэнли Уолкотта.
Штаб присоединяется к этой оценке, однако единодушно вносит дополнение, что в многолетней политике Китая по отношению к США ничего, по существу, не изменилось. Эта политика остается подозрительной, неустойчивой и недружелюбной, что подтверждается ростом вооружений, нежеланием Китая прекратить атомные испытания и продолжающейся шпионской деятельностью китайцев на нашей территории. Поэтому мы предупреждаем: было бы ошибочно принимать временное перемирие за искреннее стремление Китая установить с США прочные отношения на основе мирного сосуществования».
Ингрем снял очки, повертел их, словно не зная, куда деть, и взглянул на собравшихся, ожидая одобрения. Дескович любовался его безупречным костюмом. Шеф ЦРУ выглядел так, словно за его спиной всегда стоял незримый слуга с щеткой и утюгом. Сам Дескович после утренних совещаний обычно выглядел, да и чувствовал себя весьма помятым.
— Кто-нибудь хочет высказаться? — спросил Ингрем, явно ожидая услышать отрицательный ответ.
— Я где-то уловил слово «неуклюжий», — сказал Фрейтаг. — Я не ошибся, Артур?
— Нет. Это слово определяет попытку Китая повлиять на наши выборы.
— Оно меня покоробило. Это скорее из области художественной литературы. И звучит довольно странно в официальном правительственном документе. Кстати, что оно, собственно, означает?
Ингрем уткнулся в текст. Брови его слегка приподнялись, Дескович это заметил. Видимо, документ подготовил помощник Ингрема.
— В данном контексте это означает «глупая попытка», — ответил он.
— Если мы хотим сказать «глупый», давайте так и скажем, — не унимался Фрейтаг. — Но лично я считаю китайцев глупцами только тогда, когда они пытаются рабски копировать нашу бюрократическую систему.
— Благодарю за любезность, мистер Фрейтаг, — тотчас взвился Абрамс, словно при нем жестоко оскорбили весь государственный департамент.
— Как насчет того, чтобы заменить «неуклюжий» на «нелепый»? — предложил генерал Полфрей.
Ингрем, приняв, видимо, наступившее молчание за знак согласия, неохотно вписал новое слово.
— Есть еще возражения?
Все снова промолчали.
— В таком случае будем считать, что резолюция принята единогласно.
Абрамс взглянул на часы.
— На сегодня все? — спросил он.
— Да, — ответил Ингрем. — На повестке был только один вопрос. — Он помолчал и потом добавил, словно только сейчас об этом вспомнил: — Разумеется, всем нам хотелось бы услышать что-нибудь новое о деле Грира. Мне кажется, его странное исчезновение касается всего нашего братства разведчиков.
Вновь наступившая тишина была напряженной, и Дескович подумал: «Какое там братство! Каждый сидит в своем укрепленном замке и не доверяет соседу». Фрейтаг облизнул губы, собираясь что-то сказать, однако сдержался. Тень Белого дома упала на конференц-зал. Все выжидательно смотрели на Десковича, но директор ФБР молчал.
— Я не уверен, входит ли дело Грира в компетенцию нашего штаба, — сказал Уолтон, как всегда озабоченный прежде всего формальными разделениями и соподчинениями. — Грир личный друг президента, значит, это касается Белого дома.
— Да, конечно, — согласился Ингрем. — Расследование поручено ФБР, но, думаю, и мы можем оказаться полезными. — Он повернулся к Десковичу. — Мне кажется, Пит, вам следует сообщить нам, как идет дело Грира.
Дескович тяжело задвигался в кресле, ощущая, как никогда, свою полноту. Чтобы не глядеть на окружающих, он уставился на лист бумаги на столе.
— К сожалению, мы ненамного продвинулись, — проговорил он наконец. — Боюсь, что не смогу вам сказать ничего нового.
— Расскажите хотя бы, чего вы добились на сегодня, — настаивал Ингрем.
— Простите, Артур, не могу.
— Но почему?
Дескович оглядел всех.
— Мне очень жаль, джентльмены, — сказал он, — но президент приказал мне ни с кем не обсуждать этот вопрос. Разумеется, кроме самого президента. Приказ есть приказ, так что прошу меня извинить.
Все молчали, потрясенные, недоумение и непонимание отражались на лицах. Основное правило игры было грубо нарушено. Здесь разрешалось не выдавать свою информацию, беречь ее как бесценное сокровище, которое следует тратить по крупицам. Или выдавать скупыми порциями отдельные факты, как пешки в шахматах, чтобы не раскрыть до времени свой стратегический замысел. Но еще ни один член Штаба разведслужб США никогда не отказывался так наотрез ответить на вопрос своих коллег.
— Я могу понять президента, — медленно сказал генерал Полфрей. — Однако, если его приказ касается и нас, это, по-моему, неразумно. Если уж нам нельзя играть в открытую, мы ни к чему не придем. Это уже не разведка. Это отгадывание ребусов.
— Согласен, — сказал Дескович. На его обычно бесстрастном лице отражалось смятение. — Я хотел быть с вами абсолютно откровенным и всегда был, но в этом случае — не могу. К тому же, вы понимаете, что исчезновение Стивена Грира не имеет отношения к государственной безопасности, это исключено.
— Я тоже так полагал, — проговорил Ингрем, не глядя на Десковича. — До сегодняшнего утра…
Он умолк, и в тишине слышно было только, как шуршит карандаш Фрейтага, все еще рисовавшего что-то в блокноте.
— Перед самым началом совещания, — торжественно продолжал Ингрем, — я получил от агентов моего управления сведения, что мистер Грир ночью в прошлый четверг вылетел с двумя пересадками на двух маленьких аэродромах в международный аэропорт Кеннеди. А оттуда, один, отправился на реактивном транспортном самолете в Рио-де-Жанейро.
Тишина повисла, как дым после револьверного выстрела.
— Если эта информация верна, — сказал Дескович, — ее нужно немедленно передать президенту, ничего здесь не обсуждая.
— Нам президент не отдавал никаких приказов относительно дела Грира, — возразил Ингрем. Он посмотрел Десковичу прямо в глаза, как бы бросая ему вызов.
— А я получил приказ, — ответил директор ФБР, отвечая таким же прямым взглядом.
— Не лучше ли нам ограничиться повесткой дня? — предложил Уолтон. Он взглянул на Полфрея, прося поддержки у вооруженных сил. Он явно стремился к перемирию.
— Повестка исчерпана, — твердо ответил Ингрем. — Но я считаю, что штаб должен знать, подтверждают ли сведения ФБР информацию моего управления. Мистер Грир несомненно находится за границей. И это угрожает безопасности страны.
Все взгляды устремились на Десковича.
— Артур, — сказал он, — при всем моем уважении к вам я отказываюсь отвечать.
Уолтон вытер лоб платком, один Фрейтаг удовлетворенно осклабился.
— Вы меня глубоко разочаровали, — сказал Ингрем, отчетливо выговаривая каждое слово. — Нам платят за то, чтобы мы собирали и использовали разведывательные данные, а не за игру в жмурки.
— Я отказываюсь обсуждать эту тему, — сказал Дескович. — Прошу извинить меня, Артур, но должен вам напомнить, что я подчиняюсь непосредственно президенту.
— Послушайте, Питер, — начал Уолтон.
— Караул, Уолтон за бортом! — воскликнул Фрейтаг и хлопнул ладонью по столу. — Предлагаю закрыть совещание.
— Поддерживаю предложение, — быстро сказал Дескович.
Ингрем оглядел стол.
— Очевидно, в голосовании нет необходимости, — сказал он ледяным тоном. — Совещание закрыто.
Дескович подошел к нему и протянул руку.
— Мне очень жаль, Артур. Я не хотел вас обидеть. Надеюсь, вы понимаете.
Ингрем холодно ответил на рукопожатие.
— Напрасно надеетесь. Я не понимаю.
Участники совещания безмолвно покинули зал, оставив Артура Ингрема одного во главе длинного стола. Выждав с минуту, он вышел в коридор и направился к желтой двери своего кабинета. Черная табличка рядом с этой дверью была таких же скромных размеров, как все остальные. На ней был только номер и код: «7Д60. ДРУ».
Он обменялся несколькими словами с секретаршей, прошел в кабинет и закрыл за собою дверь. Командный пункт Ингрема остался почти таким же, как при его предшественниках. Мебель была тяжелая, строгая, с обивкой из коричневой кожи. Спокойные тона картин гармонировали со шторами и коричневым ковром, закрывавшим весь пол. Единственное, что он сам добавил, была здесь цитата из Дуайта Эйзенхауэра в рамке на стене. Выступая на торжественной закладке здания ЦРУ в ноябре 1959 года, президент сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67