Вы давно здесь работаете?
— Почти три года, — ответила она. — Да, здесь неплохо. Куда лучше, чем служить в каком-нибудь затхлом правительственном склепе.
— Да, конечно. Вы ведь были на государственной службе. Только в каком департаменте? Я, по-моему, знал, да забыл.
Она отмахнулась.
— Вспоминать противно, такая была тощища? Я работала при комиссии, что-то вроде ИКК. Нет, здесь мне по-настоящему нравится. К нам такие типы заходят сюда! Не соскучишься.
— А откуда ваша контора берет средства? — спросил я. — Частные пожертвования?
— В какой-то мере, — ответила она. — Но в основном деньги мы получаем от разных фондов.
— От фонда Поощрения? — спросил я как можно небрежнее.
Она нахмурилась и сделала быструю затяжку.
— Да, а в чем дело? Откуда вы знаете?
— Нет ничего проще: я видел название на двери № 512, через коридор.
— О-о-о! — равнодушно протянула Баттер, но я почувствовал, как она насторожилась.
— А я думал, фонд Поощрения находится в Нью-Йорке.
Это ее удивило.
— Находился раньше, но в прошлом месяце они перебрались сюда.
— Я почти ничего не знаю об этом фонде, — сказал я. — Что это такое? Какое-нибудь семейное заведение? Чье-нибудь наследство?
— Нет, — она сильно затянулась. — Главным образом это деньги бизнесменов, которые хотят благотворительностью облегчить свою совесть. Директор у них мистер Мори Риммель, человек бывалый. Но его здесь нечасто застанешь. Со всем справляется одна секретарша.
— Как же, знаю, Мори Риммель, тот самый парень с лицом, как луна, который искал Грира в первую ночь в «Неопалимой купине».
Она кивнула.
— Он самый, — сказала она. — Честно говоря, Риммель не в моем вкусе, но он поддерживает наши планы и не брюзжит.
— Кстати. Баттер, я как раз хотел с вами поговорить о Стивене Грире.
Это возымело действие. Лицо ее окаменело, и она сделала две быстрые затяжки.
— Вот как?
Я решил рискнуть:
— Вы не можете мне сказать, что вы делали в Луизвилле вчера и сегодня?
Она вспыхнула.
— Кто вам сказал, что я была в Луизвилле?
— Неважно. Я спросил: чем вы там занимались?
— Вам нет никакого дела до того, где я была и чем занималась. — Она жадно затянулась, отбросила сигарету и с вызовом посмотрела на меня. — Что все эта значит, Каллиган?
— Вы одна путешествовали?
— Хватает же у вас наглости! — Голос ее стал пронзительным. — Если это допрос, то знайте, — Маккарти, слава богу, давно умер!
Я уже думал, что сейчас меня выставят, но, очевидно, вирус любопытства оказался сильнее ее злости.
— Баттер, — твердо сказал я, — как вам известно, у нас в разгаре предвыборная кампания, а я получил сведения, что вы в сговоре с приближенными людьми сенатора Уолкотта.
— Это просто смешно! — она фыркнула. — Мне наплевать на политику. Никогда не интересовалась ею я не собираюсь… Впрочем, это тоже не ваше дело.
— Я вам не верю. Полагаю, ваша поза богемной, аполитичной художницы-дилетантки — сплошная фальшь. А в Луизвилле вы были в компании одного маститого сенатора, чтобы передать свой маленький пузырек с ядом лично мистеру Хиллари Калпу. Я думаю…
— Довольно! — Она вскочила и скрестила руки на розовой блузке. Вот когда она решилась выставить меня. — Вам лучше уйти!
Я медленно поднялся.
— Вы можете спать с моей подругой, на это вас еще хватает, — сказала она, — но запугать мена — это уж вам не по зубам.
— Сказано вежливо и ясно.
Вступать в словесную дуэль с женщиной? Нет, я не стал и пытаться.
— Должен сказать вам только одно, Баттер. Завтра Джилл уезжает от вас. Она больше не хочет, чтобы ее доверительные разговоры о Белом доме вы передавали Оуэну Моффату, Хиллари Калпу и Мэтти Силкуорту.
— Джилл Николс и сама может сказать мне о своих планах. — Она стояла, все так же скрестив руки, только теперь склонила набок голову. — А что касается ваших намеков, то это клевета. На вашем месте я бы поостереглась. Еще одно подобное обвинение, и я обнародую кое-какие факты о пресс-секретаре Белого дома и его Лолите.
— Вот уж это меня меньше всего пугает, — сказал я. — А на вас весьма похоже: распускать сплетни обо всем, что вы узнаете.
— Каллиган, — сказала она, — вы подлец.
— Ну, Баттер, вы могли бы придумать что-нибудь позабористее! Откуда у хиппи такие старомодные выражения?
— Убирайтесь отсюда! — Яда в ее голосе хватило бы на дюжину гремучих змей.
— Я ухожу. — Но в дверях я обернулся и спросил: — Кто такой Ник?
Она была поражена, потом вдруг так внезапно пришла в ярость, что, окажись у нее что-нибудь под рукой, она, наверное, запустила бы мне это в голову. Баттер пробормотала что-то невнятное, — я разобрал только «что б ты…» и какие-то непристойности.
Я посмотрел на нее. Бугристое лицо ее было искажено злобой. Затем я прошел через переднюю комнату и захлопнул за собой дверь. Казалось бы, эта стычка должна была принести мне облегчение, но я его не испытывал.
Когда я вернулся в Белый дом, в западном крыле не оставалось никого, кроме ночных агентов охраны и полицейских. Джилл, все служащие и пресса удалились на покой, наша лавочка опустела. Я дозвонился до президента: он был в спальне и переодевался к обеду. Роудбуш выслушал меня, не перебивая.
— Таким образом, — закончил я, — очевидно, что мисс Найгаард все время информировала обо всем штаб Уолкотта, а сегодня, наверное, также и Калпа в Луизвилле. Весьма вероятно, что она осведомительница ЦРУ, оплачиваемая через Поощрение, а может быть, и по ведомости.
— Это просто невероятно, — сказал он. — Артур дал мне слово закрыть фонд Поощрения.
— Не совсем так, сэр, — поправил я. — Насколько я знаю, это обещание касалось только субсидий физикам. Вспоминаете? Ингрем сказал: «Поощрение» больше не будет финансировать молодых ученых». Мне не пришло тогда в голову, что они начнут работать в других кругах.
— Да, вы правы. Артур ловко изворачивается.
И только тогда до меня дошла вся чудовищность ситуации: одна из наших секретных служб через своего рода живой подслушивающий аппарат шпионила за самим президентом Соединенных Штатов Америки!
— Может быть, я ничего не понял, — сказал я. — Все слишком запутано. Наверное, надо было проверить, где мисс Найгаард работала раньше. По-моему, она связана непосредственно с ЦРУ. Разрешите мне навести справки?
С минуту он молчал.
— Нет, Джин. Я займусь этим лично. — Он вздохнул. — Похоже, после выборов нам придется здесь многое основательно перетряхнуть.
Он сказал это так, словно не сомневался в благополучном исходе выборов. Я не разделял его уверенности. На прощание мы обменялись банальными любезностями, и он положил трубку.
Я сидел за столом и думал о парадоксальности нашей правительственной системы… Президент США под наблюдением агента ЦРУ, и агент этот к тому же Баттер Найгаард. Джилл два года жила с ней в одной квартире. Сколько же интимных подробностей, не говоря уже о секретных сведениях, накопилось за это время в электронной памяти компьютера ЦРУ?
Чем больше я думал об этом, тем злее становился. Почему Пол Роудбуш так спокоен? Будь я на его месте, я бы немедля вызвал Артура Ингрема и… Тут я подумал о предстоящем бурном объяснении Джилл с Баттер Найгаард. Надо предупредить Джилл.
Я набрал номер ее телефона, но никто не ответил.
И только тогда я вдруг вспомнил про Ларри Сторма. Он должен был прийти ко мне в восемь тридцать. Было уже десять минут девятого. Я схватил пиджак и выбежал.
Я так и не позвонил больше Джилл в ту ночь. Я совершенно забыл о ней, настолько захватил меня разговор со Стормом в последующие семь часов.
15
Мы с Ларри Стормом сразу спелись. У нас было много общего. Два холостяка примерно одного возраста. Ему только что исполнилось сорок, значит, он был всего на два года старше. Примерно одинакового роста и телосложения, мы оба считались малышами — всего шесть футов! — в наших баскетбольных командах, он в своем Гарвардском колледже, а я у себя в Лос-Анджелесе. Как позднее выяснилось, у обоих были ужасные семьи, в которых родители вечно ссорились, обвиняя друг друга в своих неудачах. Мы оба были государственными служащими высшего ранга, правда не из тех, кто вершит политику, но в отличие от огромной серой чиновничьей массы мы имели доступ к важнейшей информации. Единственное, что нас отличало друг от друга, если не считать, что я был разведен, а Ларри — холост, это цвет кожи. Ларри был весь кофейный, а я белый, с нежной ирландской кожей, которая мгновенно сгорала на солнце и слезала лохмотьями.
Я полагал, что Ларри пришел, чтобы поговорить о деле Грира. Если это так, несмотря на всю свою симпатию к нему, я решил держать уши открытыми, а рот в основном закрытым. История с Баттер Найгаард была еще слишком свежа в моей памяти.
До своей квартиры в доме № 4101 по Кафедрал-авеню я добрался как раз вовремя; Ларри тщетно звонил и теперь нерешительно топтался перед моею дверью. Мы решили сначала выпить и пообедать — дела подождут. Я смешал ему три дайкири, его любимого коктейля, а сам до обеда — если можно назвать обедом китайскую стряпню, доставленную в бумажных судках, — ограничился двумя мартини со льдом.
Таким образом, когда мы с Ларри наконец расположились в гостиной, мы успели уже переговорить о всякой всячине — о школьных днях, о политических взглядах, о нелюбви к собакам и кошкам и о том, что Ричард Бартон все-таки гораздо талантливее своей жены. В моей гостиной стояли друг против друга две длинные софы, а между ними — низкая тумба. Тумба служила мне для хранения журналов, газет и всяких официальных бумаг. Ларри устроился на одной софе, а я на другой. Мы давно уже сбросили пиджаки и распустили галстуки. Ноги мы задрали на тумбу; мои оказались как раз у пятифунтового бюджета правительства США. Я ненавидел эту коричневую книжищу. Она напоминала мне о дорогостоящих и зачастую тщетных попытках навести порядок в таком сложном обществе, как наше. Бумажный переплет был весь в колечках от стаканов и кофейных чашек.
— Ну, Ларри, — сказал я. — Давайте приступим.
— Разумеется, все, что будет сказано здесь этой ночью, здесь и останется? — Ответ он знал заранее, но считал, что осторожность не помешает.
— Разумеется! — подтвердил я таким тоном, словно тоже собирался ему что-то поведать. Теперь придется играть эту роль до конца.
Было видно, что он издерган не меньше меня. Ларри не курил, а я обходился без сигарет уже почти два месяца. Еще один день, завтра, и было бы ровно два. Мы оба держали в руках чашки с растворимым кофе и то и дело к ним прикладывались.
— Джин, — сказал он, — я занимаюсь делом Грира пять недель и за это время не видел ни одного донесения других агентов. Ни разу не получил никакой информации, кроме прямых указаний сделать то-то и то-то. Мне запрещено обмениваться сведениями с другими агентами. Мне не дают ознакомиться с материалами расследования. Впервые за девятнадцать лет я работаю вслепую.
Он работает вслепую! Побыть бы ему на моем месте!
— А как вы обычно работаете? — спросил я.
Он довольно подробно описал традиционные методы ФБР и в качестве примера привел случай киднэпинга, который им с Клайдом Мурхэдом удалось распутать. Сначала, сказал он, это очень походило на дело Грира.
— Метод ФБР, — продолжал он, — основан на обмене информацией. Понимаете, Джин, в другое время я бы каждое утро просиживал часа по три над донесениями десятков агентов. Все наши расследования ведутся таким образом. Кроме дела Грира. Здесь я отрезан от всех источников.
Он в общих чертах рассказал о своих затруднениях. Ему сказали, что приказ «заморозить» информацию исходит от самого президента. Что ж, возможно, особенно учитывая щекотливость этого дела в разгар предвыборной кампании. Однако чем больше Ларри узнавал, тем больше сомневался. А что, если на самом деле, предположил он, приказ исходит от Питера Десковича, который скрывает все эти сведения от Роудбуша?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Почти три года, — ответила она. — Да, здесь неплохо. Куда лучше, чем служить в каком-нибудь затхлом правительственном склепе.
— Да, конечно. Вы ведь были на государственной службе. Только в каком департаменте? Я, по-моему, знал, да забыл.
Она отмахнулась.
— Вспоминать противно, такая была тощища? Я работала при комиссии, что-то вроде ИКК. Нет, здесь мне по-настоящему нравится. К нам такие типы заходят сюда! Не соскучишься.
— А откуда ваша контора берет средства? — спросил я. — Частные пожертвования?
— В какой-то мере, — ответила она. — Но в основном деньги мы получаем от разных фондов.
— От фонда Поощрения? — спросил я как можно небрежнее.
Она нахмурилась и сделала быструю затяжку.
— Да, а в чем дело? Откуда вы знаете?
— Нет ничего проще: я видел название на двери № 512, через коридор.
— О-о-о! — равнодушно протянула Баттер, но я почувствовал, как она насторожилась.
— А я думал, фонд Поощрения находится в Нью-Йорке.
Это ее удивило.
— Находился раньше, но в прошлом месяце они перебрались сюда.
— Я почти ничего не знаю об этом фонде, — сказал я. — Что это такое? Какое-нибудь семейное заведение? Чье-нибудь наследство?
— Нет, — она сильно затянулась. — Главным образом это деньги бизнесменов, которые хотят благотворительностью облегчить свою совесть. Директор у них мистер Мори Риммель, человек бывалый. Но его здесь нечасто застанешь. Со всем справляется одна секретарша.
— Как же, знаю, Мори Риммель, тот самый парень с лицом, как луна, который искал Грира в первую ночь в «Неопалимой купине».
Она кивнула.
— Он самый, — сказала она. — Честно говоря, Риммель не в моем вкусе, но он поддерживает наши планы и не брюзжит.
— Кстати. Баттер, я как раз хотел с вами поговорить о Стивене Грире.
Это возымело действие. Лицо ее окаменело, и она сделала две быстрые затяжки.
— Вот как?
Я решил рискнуть:
— Вы не можете мне сказать, что вы делали в Луизвилле вчера и сегодня?
Она вспыхнула.
— Кто вам сказал, что я была в Луизвилле?
— Неважно. Я спросил: чем вы там занимались?
— Вам нет никакого дела до того, где я была и чем занималась. — Она жадно затянулась, отбросила сигарету и с вызовом посмотрела на меня. — Что все эта значит, Каллиган?
— Вы одна путешествовали?
— Хватает же у вас наглости! — Голос ее стал пронзительным. — Если это допрос, то знайте, — Маккарти, слава богу, давно умер!
Я уже думал, что сейчас меня выставят, но, очевидно, вирус любопытства оказался сильнее ее злости.
— Баттер, — твердо сказал я, — как вам известно, у нас в разгаре предвыборная кампания, а я получил сведения, что вы в сговоре с приближенными людьми сенатора Уолкотта.
— Это просто смешно! — она фыркнула. — Мне наплевать на политику. Никогда не интересовалась ею я не собираюсь… Впрочем, это тоже не ваше дело.
— Я вам не верю. Полагаю, ваша поза богемной, аполитичной художницы-дилетантки — сплошная фальшь. А в Луизвилле вы были в компании одного маститого сенатора, чтобы передать свой маленький пузырек с ядом лично мистеру Хиллари Калпу. Я думаю…
— Довольно! — Она вскочила и скрестила руки на розовой блузке. Вот когда она решилась выставить меня. — Вам лучше уйти!
Я медленно поднялся.
— Вы можете спать с моей подругой, на это вас еще хватает, — сказала она, — но запугать мена — это уж вам не по зубам.
— Сказано вежливо и ясно.
Вступать в словесную дуэль с женщиной? Нет, я не стал и пытаться.
— Должен сказать вам только одно, Баттер. Завтра Джилл уезжает от вас. Она больше не хочет, чтобы ее доверительные разговоры о Белом доме вы передавали Оуэну Моффату, Хиллари Калпу и Мэтти Силкуорту.
— Джилл Николс и сама может сказать мне о своих планах. — Она стояла, все так же скрестив руки, только теперь склонила набок голову. — А что касается ваших намеков, то это клевета. На вашем месте я бы поостереглась. Еще одно подобное обвинение, и я обнародую кое-какие факты о пресс-секретаре Белого дома и его Лолите.
— Вот уж это меня меньше всего пугает, — сказал я. — А на вас весьма похоже: распускать сплетни обо всем, что вы узнаете.
— Каллиган, — сказала она, — вы подлец.
— Ну, Баттер, вы могли бы придумать что-нибудь позабористее! Откуда у хиппи такие старомодные выражения?
— Убирайтесь отсюда! — Яда в ее голосе хватило бы на дюжину гремучих змей.
— Я ухожу. — Но в дверях я обернулся и спросил: — Кто такой Ник?
Она была поражена, потом вдруг так внезапно пришла в ярость, что, окажись у нее что-нибудь под рукой, она, наверное, запустила бы мне это в голову. Баттер пробормотала что-то невнятное, — я разобрал только «что б ты…» и какие-то непристойности.
Я посмотрел на нее. Бугристое лицо ее было искажено злобой. Затем я прошел через переднюю комнату и захлопнул за собой дверь. Казалось бы, эта стычка должна была принести мне облегчение, но я его не испытывал.
Когда я вернулся в Белый дом, в западном крыле не оставалось никого, кроме ночных агентов охраны и полицейских. Джилл, все служащие и пресса удалились на покой, наша лавочка опустела. Я дозвонился до президента: он был в спальне и переодевался к обеду. Роудбуш выслушал меня, не перебивая.
— Таким образом, — закончил я, — очевидно, что мисс Найгаард все время информировала обо всем штаб Уолкотта, а сегодня, наверное, также и Калпа в Луизвилле. Весьма вероятно, что она осведомительница ЦРУ, оплачиваемая через Поощрение, а может быть, и по ведомости.
— Это просто невероятно, — сказал он. — Артур дал мне слово закрыть фонд Поощрения.
— Не совсем так, сэр, — поправил я. — Насколько я знаю, это обещание касалось только субсидий физикам. Вспоминаете? Ингрем сказал: «Поощрение» больше не будет финансировать молодых ученых». Мне не пришло тогда в голову, что они начнут работать в других кругах.
— Да, вы правы. Артур ловко изворачивается.
И только тогда до меня дошла вся чудовищность ситуации: одна из наших секретных служб через своего рода живой подслушивающий аппарат шпионила за самим президентом Соединенных Штатов Америки!
— Может быть, я ничего не понял, — сказал я. — Все слишком запутано. Наверное, надо было проверить, где мисс Найгаард работала раньше. По-моему, она связана непосредственно с ЦРУ. Разрешите мне навести справки?
С минуту он молчал.
— Нет, Джин. Я займусь этим лично. — Он вздохнул. — Похоже, после выборов нам придется здесь многое основательно перетряхнуть.
Он сказал это так, словно не сомневался в благополучном исходе выборов. Я не разделял его уверенности. На прощание мы обменялись банальными любезностями, и он положил трубку.
Я сидел за столом и думал о парадоксальности нашей правительственной системы… Президент США под наблюдением агента ЦРУ, и агент этот к тому же Баттер Найгаард. Джилл два года жила с ней в одной квартире. Сколько же интимных подробностей, не говоря уже о секретных сведениях, накопилось за это время в электронной памяти компьютера ЦРУ?
Чем больше я думал об этом, тем злее становился. Почему Пол Роудбуш так спокоен? Будь я на его месте, я бы немедля вызвал Артура Ингрема и… Тут я подумал о предстоящем бурном объяснении Джилл с Баттер Найгаард. Надо предупредить Джилл.
Я набрал номер ее телефона, но никто не ответил.
И только тогда я вдруг вспомнил про Ларри Сторма. Он должен был прийти ко мне в восемь тридцать. Было уже десять минут девятого. Я схватил пиджак и выбежал.
Я так и не позвонил больше Джилл в ту ночь. Я совершенно забыл о ней, настолько захватил меня разговор со Стормом в последующие семь часов.
15
Мы с Ларри Стормом сразу спелись. У нас было много общего. Два холостяка примерно одного возраста. Ему только что исполнилось сорок, значит, он был всего на два года старше. Примерно одинакового роста и телосложения, мы оба считались малышами — всего шесть футов! — в наших баскетбольных командах, он в своем Гарвардском колледже, а я у себя в Лос-Анджелесе. Как позднее выяснилось, у обоих были ужасные семьи, в которых родители вечно ссорились, обвиняя друг друга в своих неудачах. Мы оба были государственными служащими высшего ранга, правда не из тех, кто вершит политику, но в отличие от огромной серой чиновничьей массы мы имели доступ к важнейшей информации. Единственное, что нас отличало друг от друга, если не считать, что я был разведен, а Ларри — холост, это цвет кожи. Ларри был весь кофейный, а я белый, с нежной ирландской кожей, которая мгновенно сгорала на солнце и слезала лохмотьями.
Я полагал, что Ларри пришел, чтобы поговорить о деле Грира. Если это так, несмотря на всю свою симпатию к нему, я решил держать уши открытыми, а рот в основном закрытым. История с Баттер Найгаард была еще слишком свежа в моей памяти.
До своей квартиры в доме № 4101 по Кафедрал-авеню я добрался как раз вовремя; Ларри тщетно звонил и теперь нерешительно топтался перед моею дверью. Мы решили сначала выпить и пообедать — дела подождут. Я смешал ему три дайкири, его любимого коктейля, а сам до обеда — если можно назвать обедом китайскую стряпню, доставленную в бумажных судках, — ограничился двумя мартини со льдом.
Таким образом, когда мы с Ларри наконец расположились в гостиной, мы успели уже переговорить о всякой всячине — о школьных днях, о политических взглядах, о нелюбви к собакам и кошкам и о том, что Ричард Бартон все-таки гораздо талантливее своей жены. В моей гостиной стояли друг против друга две длинные софы, а между ними — низкая тумба. Тумба служила мне для хранения журналов, газет и всяких официальных бумаг. Ларри устроился на одной софе, а я на другой. Мы давно уже сбросили пиджаки и распустили галстуки. Ноги мы задрали на тумбу; мои оказались как раз у пятифунтового бюджета правительства США. Я ненавидел эту коричневую книжищу. Она напоминала мне о дорогостоящих и зачастую тщетных попытках навести порядок в таком сложном обществе, как наше. Бумажный переплет был весь в колечках от стаканов и кофейных чашек.
— Ну, Ларри, — сказал я. — Давайте приступим.
— Разумеется, все, что будет сказано здесь этой ночью, здесь и останется? — Ответ он знал заранее, но считал, что осторожность не помешает.
— Разумеется! — подтвердил я таким тоном, словно тоже собирался ему что-то поведать. Теперь придется играть эту роль до конца.
Было видно, что он издерган не меньше меня. Ларри не курил, а я обходился без сигарет уже почти два месяца. Еще один день, завтра, и было бы ровно два. Мы оба держали в руках чашки с растворимым кофе и то и дело к ним прикладывались.
— Джин, — сказал он, — я занимаюсь делом Грира пять недель и за это время не видел ни одного донесения других агентов. Ни разу не получил никакой информации, кроме прямых указаний сделать то-то и то-то. Мне запрещено обмениваться сведениями с другими агентами. Мне не дают ознакомиться с материалами расследования. Впервые за девятнадцать лет я работаю вслепую.
Он работает вслепую! Побыть бы ему на моем месте!
— А как вы обычно работаете? — спросил я.
Он довольно подробно описал традиционные методы ФБР и в качестве примера привел случай киднэпинга, который им с Клайдом Мурхэдом удалось распутать. Сначала, сказал он, это очень походило на дело Грира.
— Метод ФБР, — продолжал он, — основан на обмене информацией. Понимаете, Джин, в другое время я бы каждое утро просиживал часа по три над донесениями десятков агентов. Все наши расследования ведутся таким образом. Кроме дела Грира. Здесь я отрезан от всех источников.
Он в общих чертах рассказал о своих затруднениях. Ему сказали, что приказ «заморозить» информацию исходит от самого президента. Что ж, возможно, особенно учитывая щекотливость этого дела в разгар предвыборной кампании. Однако чем больше Ларри узнавал, тем больше сомневался. А что, если на самом деле, предположил он, приказ исходит от Питера Десковича, который скрывает все эти сведения от Роудбуша?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67