Это лишь название компании.
Я подаюсь вперед через стойку.
— «Три Бриллианта» переводится «Мицубиси»?
— Да. — Она снова улыбается, проводя пальцем по покрытой лаком стойке. Три черты и ромб. — Мицу. Биси. Он закупал мотоциклы?
Бизнесмен поднимает взгляд от стола и шикает на нас. Библиотекарша кланяется и произносит извинение по-японски. Я забираю листок. Снова кладу в записную книжку.
— Нет, не мотоциклы. Когда была основана компания «Мицубиси»?
Акико пожимает плечами:
— Очевидно, давно.
— У вас нет списков японских компаний?
— Нет. — Лицо у нее вытягивается. — Были, но мы недавно передали их в Школу изучения стран Востока и Африки при Лондонском университете.
— Могу я туда отправиться?
— Это сложнее. — Акико снова веселеет. Подается ко мне через стойку. — Но я знаю там всех библиотекарей. Могу им позвонить. Вы хотите узнать, существовала ли какая-то компания под названием «Мицубиси» в девятьсот девятом году, так ведь?
— Вас это не затруднит?
Она подмигивает.
— Подождите здесь, пожалуйста. Можно узнать ваше имя?
— Кэтрин.
— Подождите, пожалуйста, Кэтрин. Это займет какое-то время.
Как только Акико скрывается, библиотечный вуайю начинает пялиться на меня. Я не в его вкусе; через несколько минут он поднимается и выходит. Пластиковый стул, на котором он сидел, сырой. Другой бизнесмен усаживается на его место и засыпает с раскрытым ртом. Над ним висят три портативных телевизора, где показывают кадры, Привлекающие внимание ко Дню пожилых людей. Изображения счастливых морщинистых лиц плавно вращаются в кондиционированном воздухе.
Библиотекарша возвращается через полчаса, с огромным количеством факсов, напечатанных причудливым убористым шрифтом. Выкладывает все это и гордо улыбается:
— Вот, пожалуйста. Надеюсь, вам это поможет.
— Тут сплошь «Мицубиси»?
Поворачиваю к себе один лист. На нем перечень компаний:
«12. Мицубиси электронике. Основана в 1921 году. Основатель Ибузе Ивадзаки.
13. Мицубиси инжиниринг. Основана в 1916 году. Основатель Кэндзабуро Ямато».
Сведения о нынешнем статусе, доходах, курсовой стоимости акций в течение десяти лет.
— Да. Иногда это филиалы крупных фирм, иногда независимые. Самая крупная фирма «Мицубиси» основана в тысяча восемьсот семидесятом году — это пароходство. И в девятьсот девятом году их еще не так много. Это лесопромышленная. Это угольная. Эта тоже очень старая.
Там, где останавливается ее палец, одна краткая запись:
«32. Торговая компания „Мицубиси-Манкин“. Основана в 1894 году. Основатель Эндзо Мусанокодзи. Прекратила существование в 1910 году».
— Постойте! «Манкин». Что это означает?
— «Ман» — это тысяча. «Кин» — золото, деньги, монеты. Хорошее название для компании. Счастливое.
— Не столь уж счастливое. Она просуществовала всего шестнадцать лет. Этот человек, Эндзо…
— Мусанокодзи. — Акико качает головой. — Очень необычная фамилия. Богатое семейство. Известный бизнес. 316
— Какой?
— Соевый соус. Очень известный в Японии. — Она улыбается. На больших плоских зубах пятнышко помады. — Очень вкусный.
— Этот… Эндзо — приезжал когда-нибудь в Англию? У вас может быть список выданных виз?
В конце стойки компьютер. Акико идет к нему, говоря на ходу:
— Иногда старые архивы очень хорошие, иногда нет. Проверю.
Экран вспыхивает. Она быстро касается пальцами клавиш, не глядя на руки. На голубом экране возникают буквы, словно нечто живое, как движение в вивариуме.
— Ой, смотрите! — вскрикивает Акико. Бизнесмен на пластиковом стуле хмурится и бормочет. Я поворачиваю экран к себе. Там говорится, что Эндзо Мусанокодзи возглавлял компанию, названную в честь бриллиантов и золота. Что компания торговала военным сырьем и минералами. Указано, что Эндзо получал визы во Францию, Германию и Англию. К нам трижды: в 1893, 1904, 1909 годах.
«Это он», — произношу мысленно. Это никого не касается, кроме меня. Акико снова поворачивает экран, ее обеспокоенное лицо омывает голубой свет.
— Кэтрин, что он закупал?
— То есть?
— Военное сырье или минералы?
Я кладу факсы в чемодан и застегиваю его.
— Минералы.
— А! Отлично. — Акико улыбается. — Ну что ж, Кэтрин, было очень приятно познакомиться. Если потребуется еще помощь, пожалуйста, обязательно приезжайте.
Обещаю приехать, хотя знаю, что это ложь. Оставляю библиотекаршу с ее портативными телевизорами, вуайю и останавливаю на улице первое же такси. У водителя кожа цвета черного дерева. Говорю ему, чтобы ехал в Хитроу, и откидываюсь на спинку сиденья. Энн говорит, что я не знаю, куда иду, и никогда не знала. Тут она ошибается. Я больше не думаю о ней. Мое пальто скрипит о сиденье, кожа о кожу. Снаружи улицы все еще блестят от прошедшего дождя. Я закрываю глаза и мысленно представляю себе бриллианты.
Братья поселились в Шордиче. За четыре шиллинга три пенса в неделю сняли комнату над лавкой сефарда Соломона Абендолы, торговавшего яйцами. Запах тухлых яиц и куриного помета пропитал неокрашенные стены и въелся в его одежду.
Даниил отправился в полицию и описал происшедшее на дешевой бумаге. Писал по-английски он старательно, не допуская ни завитушек, ни следов еврейского или арабского в начертании букв. Он сидел в приемной на Уайтхолл с бумагами в руках; входили и выходили полицейские в синих мундирах, рослые, деловитые, не обращающие ни на кого внимания. Дежурный записал его «Бен Леви». Глаза его напоминали пламя газовой горелки. Даниил не сказал об ошибке. В помещении было еще два стула, на одном сидела женщина с ребенком на руках. В течение двух часов она бранила полицейских непонятными Даниилу словами. Никто ей не отвечал. Никто не брал у него бумаги.
Ноги ребенка были обернуты черной ватой. Глаза женщины косили. Другой стул оставался пустым. Через два часа женщина поднялась и вышла, больше Даниил ее не видел. Со двора доносились ржание лошадей и скрежет сабель по точильному камню. Вошли двое полицейских с повисшим у них на руках человеком, лицо у него было все в крови, капавшей на опилки. Даниил ушел через три часа и больше туда не возвращался.
— Два продадим, один оставим.
Наступил вечер, небо еще было светлым. Залман говорил за едой. На общей тарелке у них лежали четыре картофелины в бараньем жире и кусок вареного мяса. Трефное, недозволенная для евреев пища.
— Продадим все, что удастся, непременно.
— Прозрачный камень оставим себе.
— Он ничего не стоит, так сказал имам Хусейн. Если оставлять какой-то камень, то уж лучше хороший.
— Если ничего не стоит, его никто не купит. Нужно продавать все, что сможем, сам говоришь. Я сказал, мы оставим его.
Даниил посмотрел на брата. Плечи его были все еще забинтованы. В жару раны заживали плохо. За недели, прошедшие с тех пор, как они покинули Хардуик-плейс, Залман раздобыл деньги на лекарство, Даниил не знал где. Аптекарь из Сохо прописал ему настойку опиума. «Болеутоляющее, антиспазматическое и снотворное», прочел Даниил на голубой стеклянной бутылке. Он видел, что Залман каждый вечер принимает дозу, по десять капель в оловянной ложке. О Джейн они постоянно помнили, но не говорили.
Братья негромко разговаривали в отдельной кабинке. На полу харчевни вечерняя толпа оставила следы во влажных опилках. Залман смотрел на них во время еды. Это был бессмысленный шрифт, безобразный, как английский. Он жевал и глотал, не сводя глаз с пола. Мысли его были заполнены камнями.
— Я сказал, мы оставим его.
1837 год, июнь. Газеты писали о холере. Обитатели трущоб говорили о нищих, у которых кожа стала слоистой, как рыбья чешуя. В ночь на девятнадцатое король Вильгельм Четвертый умер, его усадили в кожаное кресло с прямой спинкой, чтобы легче дышалось, и у него остановилось сердце. Девятнадцатилетняя Виктория Вельф была провозглашена королевой Англии. Контракт на изготовление короны для нее получила наиболее респектабельная фирма, «Ранделл и Бридж», ювелиры покойного короля, мастерская которых находилась по адресу Лудгейт-Хилл, 32.
Ранделл и Бридж. Уксус и Масло. Не самые модные ювелиры. Самым модным был Гаррард, имя которого не произносилось в демонстрационных залах с тусклой позолотой, расположенных на холме над пивной «Король Луд». Юная королева не совершила бы этого выбора, будь у нее такая возможность. Это был заказ, сделанный стариками, хранителями и канцлерами, и предоставленный старикам — Эдмунду Ранделлу и Джону Гоулеру Бриджу, до сих пор известными среди коллег как Свежий Уксус и Свежее Масло. Ранделл и Бридж были ювелирами королей Англии за десятилетия до появления на свет Виктории.
Округлую витрину затянули черным крепом. Он закрывал демонстрационные залы от взглядов с улицы, где когда-то стоял, наблюдая, Залман. Так хотелось мистеру Ранделлу. Когда последние работники разошлись — мистер Бридж к жене и детям, Джордж Фокс к бутылке, в пивную, — Эдмунд сидел один в неосвещенной мастерской. В темноте думалось лучше. Он размышлял о компании и о том, скоро ли она перестанет существовать.
Выставленные драгоценности были не видны. Значения это не имело. Эдмунд знал на память их расположение, знал цену каждой еврейской ложки, каждых дамских часиков, лежащих там. Он подумал: «Это двенадцатая ночь викторианской Англии». Опробовал новое слово на звучание. Оно щелкнуло о его сухое нёбо.
В семьдесят семь лет он все еще был красив, окрашенные черной краской волосы казались от помады еще чернее. Даже шлюхи с Хеймаркета говорили, что иметь с ним дело одно удовольствие. В Эдмунде оставалось достаточно жизни для всех них. В фирме за спиной его по-прежнему называли Свежим Уксусом, и это ему нравилось. Он подался вперед в кромешной тьме, локти уперлись в бедра.
Эдмунд думал о компании. Он знал ее как свои пять пальцев, даже лучше. Жизнь вне фирмы всегда казалась ему убогой, никчемной. Он вспоминал, как они с Джорджем Фоксом много лет назад, когда они располагались в мастерских на Дин-стрит, разговаривали с новыми подмастерьями: «Так вот, запомните! Вы поступили на работу в компанию „Ранделл и Бридж“, предмет зависти всех ювелиров и восхищения почти всего света».
И это было правдой. Когда Эдмунд начал заниматься ювелирным бизнесом, агенты компании вели дела на трех континентах, Ашер в Смирне, Сидни в Константинополе. Эдмунд давал своим людям указания и никогда с ними не встречался. Это были подвластные ему силы. Они доставляли изделия компании Екатерине Великой и египетскому паше, а в Лондоне мистер Бридж-старший оказывал услуги американскому послу и лорду Нельсону. Они много лет ежегодно отправляли через Манилу партии украшений правителю Поднебесной империи. Но теперь не стало заказов, не стало изделий, которые можно отправлять.
«Восхищение всего света». Теперь это было неправдой, и даже заказ на изготовление короны не мог тут ничего изменить. Великим ювелира делает не потребность в нем, а то, что он может предложить. Однако случались чудеса. Основатели компании некогда продали бриллиант Пиго. Эдмунд помнил, как держал в руках этот камень и его немыслимую цену. Камень чистейшей воды весом сто восемьдесят семь каратов, совершенный овал, длиной и шириной с верхнюю фалангу его большого пальца, без дефектов, за исключением крохотного красного пятнышка возле экваториальной плоскости. Словно пятнышко крови в свежем яйце. Эдмунд думал, что этот бриллиант будет первым из многих знаменитых камней. Тридцать лет спустя он понял, что никогда уже не коснется ничего столь же прекрасного.
По профессии он был ювелиром. Торговлю оставил мистеру Бриджу. Каждый учился делу у своего дяди, и после смерти старших родственников племянники тут же заменили их. Были не хуже основателей, думал Эдмунд. Даже лучше. В упадке дел фирмы их вины нет. Повинна алчность, неспособность выпустить вещи из рук. Собственничество, присущее каждому, кто долго имел дело с камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Я подаюсь вперед через стойку.
— «Три Бриллианта» переводится «Мицубиси»?
— Да. — Она снова улыбается, проводя пальцем по покрытой лаком стойке. Три черты и ромб. — Мицу. Биси. Он закупал мотоциклы?
Бизнесмен поднимает взгляд от стола и шикает на нас. Библиотекарша кланяется и произносит извинение по-японски. Я забираю листок. Снова кладу в записную книжку.
— Нет, не мотоциклы. Когда была основана компания «Мицубиси»?
Акико пожимает плечами:
— Очевидно, давно.
— У вас нет списков японских компаний?
— Нет. — Лицо у нее вытягивается. — Были, но мы недавно передали их в Школу изучения стран Востока и Африки при Лондонском университете.
— Могу я туда отправиться?
— Это сложнее. — Акико снова веселеет. Подается ко мне через стойку. — Но я знаю там всех библиотекарей. Могу им позвонить. Вы хотите узнать, существовала ли какая-то компания под названием «Мицубиси» в девятьсот девятом году, так ведь?
— Вас это не затруднит?
Она подмигивает.
— Подождите здесь, пожалуйста. Можно узнать ваше имя?
— Кэтрин.
— Подождите, пожалуйста, Кэтрин. Это займет какое-то время.
Как только Акико скрывается, библиотечный вуайю начинает пялиться на меня. Я не в его вкусе; через несколько минут он поднимается и выходит. Пластиковый стул, на котором он сидел, сырой. Другой бизнесмен усаживается на его место и засыпает с раскрытым ртом. Над ним висят три портативных телевизора, где показывают кадры, Привлекающие внимание ко Дню пожилых людей. Изображения счастливых морщинистых лиц плавно вращаются в кондиционированном воздухе.
Библиотекарша возвращается через полчаса, с огромным количеством факсов, напечатанных причудливым убористым шрифтом. Выкладывает все это и гордо улыбается:
— Вот, пожалуйста. Надеюсь, вам это поможет.
— Тут сплошь «Мицубиси»?
Поворачиваю к себе один лист. На нем перечень компаний:
«12. Мицубиси электронике. Основана в 1921 году. Основатель Ибузе Ивадзаки.
13. Мицубиси инжиниринг. Основана в 1916 году. Основатель Кэндзабуро Ямато».
Сведения о нынешнем статусе, доходах, курсовой стоимости акций в течение десяти лет.
— Да. Иногда это филиалы крупных фирм, иногда независимые. Самая крупная фирма «Мицубиси» основана в тысяча восемьсот семидесятом году — это пароходство. И в девятьсот девятом году их еще не так много. Это лесопромышленная. Это угольная. Эта тоже очень старая.
Там, где останавливается ее палец, одна краткая запись:
«32. Торговая компания „Мицубиси-Манкин“. Основана в 1894 году. Основатель Эндзо Мусанокодзи. Прекратила существование в 1910 году».
— Постойте! «Манкин». Что это означает?
— «Ман» — это тысяча. «Кин» — золото, деньги, монеты. Хорошее название для компании. Счастливое.
— Не столь уж счастливое. Она просуществовала всего шестнадцать лет. Этот человек, Эндзо…
— Мусанокодзи. — Акико качает головой. — Очень необычная фамилия. Богатое семейство. Известный бизнес. 316
— Какой?
— Соевый соус. Очень известный в Японии. — Она улыбается. На больших плоских зубах пятнышко помады. — Очень вкусный.
— Этот… Эндзо — приезжал когда-нибудь в Англию? У вас может быть список выданных виз?
В конце стойки компьютер. Акико идет к нему, говоря на ходу:
— Иногда старые архивы очень хорошие, иногда нет. Проверю.
Экран вспыхивает. Она быстро касается пальцами клавиш, не глядя на руки. На голубом экране возникают буквы, словно нечто живое, как движение в вивариуме.
— Ой, смотрите! — вскрикивает Акико. Бизнесмен на пластиковом стуле хмурится и бормочет. Я поворачиваю экран к себе. Там говорится, что Эндзо Мусанокодзи возглавлял компанию, названную в честь бриллиантов и золота. Что компания торговала военным сырьем и минералами. Указано, что Эндзо получал визы во Францию, Германию и Англию. К нам трижды: в 1893, 1904, 1909 годах.
«Это он», — произношу мысленно. Это никого не касается, кроме меня. Акико снова поворачивает экран, ее обеспокоенное лицо омывает голубой свет.
— Кэтрин, что он закупал?
— То есть?
— Военное сырье или минералы?
Я кладу факсы в чемодан и застегиваю его.
— Минералы.
— А! Отлично. — Акико улыбается. — Ну что ж, Кэтрин, было очень приятно познакомиться. Если потребуется еще помощь, пожалуйста, обязательно приезжайте.
Обещаю приехать, хотя знаю, что это ложь. Оставляю библиотекаршу с ее портативными телевизорами, вуайю и останавливаю на улице первое же такси. У водителя кожа цвета черного дерева. Говорю ему, чтобы ехал в Хитроу, и откидываюсь на спинку сиденья. Энн говорит, что я не знаю, куда иду, и никогда не знала. Тут она ошибается. Я больше не думаю о ней. Мое пальто скрипит о сиденье, кожа о кожу. Снаружи улицы все еще блестят от прошедшего дождя. Я закрываю глаза и мысленно представляю себе бриллианты.
Братья поселились в Шордиче. За четыре шиллинга три пенса в неделю сняли комнату над лавкой сефарда Соломона Абендолы, торговавшего яйцами. Запах тухлых яиц и куриного помета пропитал неокрашенные стены и въелся в его одежду.
Даниил отправился в полицию и описал происшедшее на дешевой бумаге. Писал по-английски он старательно, не допуская ни завитушек, ни следов еврейского или арабского в начертании букв. Он сидел в приемной на Уайтхолл с бумагами в руках; входили и выходили полицейские в синих мундирах, рослые, деловитые, не обращающие ни на кого внимания. Дежурный записал его «Бен Леви». Глаза его напоминали пламя газовой горелки. Даниил не сказал об ошибке. В помещении было еще два стула, на одном сидела женщина с ребенком на руках. В течение двух часов она бранила полицейских непонятными Даниилу словами. Никто ей не отвечал. Никто не брал у него бумаги.
Ноги ребенка были обернуты черной ватой. Глаза женщины косили. Другой стул оставался пустым. Через два часа женщина поднялась и вышла, больше Даниил ее не видел. Со двора доносились ржание лошадей и скрежет сабель по точильному камню. Вошли двое полицейских с повисшим у них на руках человеком, лицо у него было все в крови, капавшей на опилки. Даниил ушел через три часа и больше туда не возвращался.
— Два продадим, один оставим.
Наступил вечер, небо еще было светлым. Залман говорил за едой. На общей тарелке у них лежали четыре картофелины в бараньем жире и кусок вареного мяса. Трефное, недозволенная для евреев пища.
— Продадим все, что удастся, непременно.
— Прозрачный камень оставим себе.
— Он ничего не стоит, так сказал имам Хусейн. Если оставлять какой-то камень, то уж лучше хороший.
— Если ничего не стоит, его никто не купит. Нужно продавать все, что сможем, сам говоришь. Я сказал, мы оставим его.
Даниил посмотрел на брата. Плечи его были все еще забинтованы. В жару раны заживали плохо. За недели, прошедшие с тех пор, как они покинули Хардуик-плейс, Залман раздобыл деньги на лекарство, Даниил не знал где. Аптекарь из Сохо прописал ему настойку опиума. «Болеутоляющее, антиспазматическое и снотворное», прочел Даниил на голубой стеклянной бутылке. Он видел, что Залман каждый вечер принимает дозу, по десять капель в оловянной ложке. О Джейн они постоянно помнили, но не говорили.
Братья негромко разговаривали в отдельной кабинке. На полу харчевни вечерняя толпа оставила следы во влажных опилках. Залман смотрел на них во время еды. Это был бессмысленный шрифт, безобразный, как английский. Он жевал и глотал, не сводя глаз с пола. Мысли его были заполнены камнями.
— Я сказал, мы оставим его.
1837 год, июнь. Газеты писали о холере. Обитатели трущоб говорили о нищих, у которых кожа стала слоистой, как рыбья чешуя. В ночь на девятнадцатое король Вильгельм Четвертый умер, его усадили в кожаное кресло с прямой спинкой, чтобы легче дышалось, и у него остановилось сердце. Девятнадцатилетняя Виктория Вельф была провозглашена королевой Англии. Контракт на изготовление короны для нее получила наиболее респектабельная фирма, «Ранделл и Бридж», ювелиры покойного короля, мастерская которых находилась по адресу Лудгейт-Хилл, 32.
Ранделл и Бридж. Уксус и Масло. Не самые модные ювелиры. Самым модным был Гаррард, имя которого не произносилось в демонстрационных залах с тусклой позолотой, расположенных на холме над пивной «Король Луд». Юная королева не совершила бы этого выбора, будь у нее такая возможность. Это был заказ, сделанный стариками, хранителями и канцлерами, и предоставленный старикам — Эдмунду Ранделлу и Джону Гоулеру Бриджу, до сих пор известными среди коллег как Свежий Уксус и Свежее Масло. Ранделл и Бридж были ювелирами королей Англии за десятилетия до появления на свет Виктории.
Округлую витрину затянули черным крепом. Он закрывал демонстрационные залы от взглядов с улицы, где когда-то стоял, наблюдая, Залман. Так хотелось мистеру Ранделлу. Когда последние работники разошлись — мистер Бридж к жене и детям, Джордж Фокс к бутылке, в пивную, — Эдмунд сидел один в неосвещенной мастерской. В темноте думалось лучше. Он размышлял о компании и о том, скоро ли она перестанет существовать.
Выставленные драгоценности были не видны. Значения это не имело. Эдмунд знал на память их расположение, знал цену каждой еврейской ложки, каждых дамских часиков, лежащих там. Он подумал: «Это двенадцатая ночь викторианской Англии». Опробовал новое слово на звучание. Оно щелкнуло о его сухое нёбо.
В семьдесят семь лет он все еще был красив, окрашенные черной краской волосы казались от помады еще чернее. Даже шлюхи с Хеймаркета говорили, что иметь с ним дело одно удовольствие. В Эдмунде оставалось достаточно жизни для всех них. В фирме за спиной его по-прежнему называли Свежим Уксусом, и это ему нравилось. Он подался вперед в кромешной тьме, локти уперлись в бедра.
Эдмунд думал о компании. Он знал ее как свои пять пальцев, даже лучше. Жизнь вне фирмы всегда казалась ему убогой, никчемной. Он вспоминал, как они с Джорджем Фоксом много лет назад, когда они располагались в мастерских на Дин-стрит, разговаривали с новыми подмастерьями: «Так вот, запомните! Вы поступили на работу в компанию „Ранделл и Бридж“, предмет зависти всех ювелиров и восхищения почти всего света».
И это было правдой. Когда Эдмунд начал заниматься ювелирным бизнесом, агенты компании вели дела на трех континентах, Ашер в Смирне, Сидни в Константинополе. Эдмунд давал своим людям указания и никогда с ними не встречался. Это были подвластные ему силы. Они доставляли изделия компании Екатерине Великой и египетскому паше, а в Лондоне мистер Бридж-старший оказывал услуги американскому послу и лорду Нельсону. Они много лет ежегодно отправляли через Манилу партии украшений правителю Поднебесной империи. Но теперь не стало заказов, не стало изделий, которые можно отправлять.
«Восхищение всего света». Теперь это было неправдой, и даже заказ на изготовление короны не мог тут ничего изменить. Великим ювелира делает не потребность в нем, а то, что он может предложить. Однако случались чудеса. Основатели компании некогда продали бриллиант Пиго. Эдмунд помнил, как держал в руках этот камень и его немыслимую цену. Камень чистейшей воды весом сто восемьдесят семь каратов, совершенный овал, длиной и шириной с верхнюю фалангу его большого пальца, без дефектов, за исключением крохотного красного пятнышка возле экваториальной плоскости. Словно пятнышко крови в свежем яйце. Эдмунд думал, что этот бриллиант будет первым из многих знаменитых камней. Тридцать лет спустя он понял, что никогда уже не коснется ничего столь же прекрасного.
По профессии он был ювелиром. Торговлю оставил мистеру Бриджу. Каждый учился делу у своего дяди, и после смерти старших родственников племянники тут же заменили их. Были не хуже основателей, думал Эдмунд. Даже лучше. В упадке дел фирмы их вины нет. Повинна алчность, неспособность выпустить вещи из рук. Собственничество, присущее каждому, кто долго имел дело с камнями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68