За окнами, наполовину прикрытыми пыльными шторами, была видна заброшенная комната. Ларри медленно пересек двор и подумал, что ноги Шелли оставили на его плитах неизгладимый след. Потом ступил под своды громоздившихся друг на дружке лоджий на освещенную холодным светом широкую лестницу. Казалось, полупрозрачные фигуры Мэри, Клер и Перси, не замечавшие царившей кругом разрухи, только что поднялись по каменным ступеням и исчезли за поворотом лестницы. Он словно мог еще слышать их юные мелодичные голоса, обсуждавшие то ли поездку на могилу Вергилия, то ли путешествие в грот Кумской сивиллы. Тяжелая барочная лампа, спускавшаяся с потолка, демонстрировала всем свои разбитые стекла, затянутые паутиной, и проржавевший каркас. Мусор и куски штукатурки, попадавшие с треснувших сводов, усыпали лестничные площадки, и Ларри, стараясь поскорее добраться до второго этажа, перескакивал через ступеньки. Несмотря на то что несущие стены были покрыты трещинами, Ларри подумал, что Пол зря так тревожится: состояние здания показалось ему не совсем безнадежным. Он на цыпочках пересек широкую площадку и, стараясь не шуметь, стал подниматься выше.
Дверь, ведущая в квартиру на третьем этаже, выглядела гораздо беднее, чем дверь этажом ниже. Справа от нее, в темном и узком проходе, уходила вверх еще более узкая лестница, и оттуда тянуло затхлостью, сыростью и плесенью. Ларри нажал на фарфоровый звонок прежде, чем сообразил, что в доме нет электричества, потом осторожно постучал в дверь. Послышались шаги, гулкие и торопливые, как бывает в пустом доме. Дверь отворилась, и он, стоя против света, не узнал открывшего:
— Синьор Сальваро?
— Вы не узнаете меня, лейтенант?
— Здесь темно. Этот дом готов рухнуть!
Адвокат вздохнул:
— Я вам уже говорил — тринадцатого июля в соседнее здание попала бомба. Погибли два человека, а я решил, что началось землетрясение. Думаю, союзники хотели попасть в кафе «Вакка», что в парке, где, по слухам, был черный рынок… «Летающие крепости» вернулись на следующий день и на сей раз не промахнулись… Позвольте, я пройду вперед.
Следуя за хозяином, Ларри пересек темную прихожую и вошел в гостиную. Убранство комнаты свидетельствовало о крайней нужде. Потолок был покрыт трещинами, на обоях проступала сырость, словно наверху лопнули трубы. Кроме внушительного, на ножках овального зеркала в раме красного дерева, из всей мебели оставался только круглый столик на одной ножке и два кухонных стула.
— Как видите, мне пришлось расстаться со всей обстановкой, — сказал адвокат тоном, полным горечи и смирения.
Не выказывая ни малейшей жалости, Ларри присел на стул, не выпуская из рук кожаный портфель, от которого Сальваро не мог отвести взгляд.
— Так вот мое обвинительное заключение, вот они, подметные письма, напитанные ядом, подобно стрелам, пронзившим святого Себастьяна! — воскликнул он, возвращаясь к своей выспренной манере вести разговор.
Слушая его, Ларри испытывал те же противоречивые чувства, что и накануне: в этом человеке было что-то вызывавшее одновременно возмущение и жалость.
— Послушайте, синьор Сальваро, — нетерпеливо ответил он, — вчера вы сами пришли ко мне и предложили стать в некотором роде моим осведомителем. Следовательно, я должен был внимательно изучить ваше дело, прежде чем принять решение!
— Вы следили за мной и, следовательно, читали мое досье!
— Вчера утром это досье было неполным, тогда я еще не успел ознакомиться с касающимися вас архивами германского консульства, — ровным голосом проговорил Ларри.
Амброджио Сальваро, казалось, удивился.
— Но вы же не будете утверждать, что торчали здесь столько времени и не знали, что я не безгрешен! И коль скоро — в сложившихся обстоятельствах и в эти тревожные времена — я предложил вам помощь, то — услуга за услугу — вы могли бы помочь и мне, облегчив немного ваш портфель! Так вы покажете мне вещественные доказательства, чтобы я хотя бы мог оправдаться? — добавил он настойчиво, делая неуклюжую попытку выяснить, насколько тяжело его положение.
— О, здесь нет ничего особенного, так, несколько писем, — небрежно заметил Ларри, — адресованных, впрочем, полковнику Шоллю, гауляйтеру города после смещения Муссолини. Шолль любил порнографические фильмы, я правильно понял?
— Его адъютант, — уточнил Амброджио, — очень образованный молодой человек вроде вас, господин начальник.
— Возможно, в другой области, — холодно сказал Ларри.
— К тому же это был не порнографический фильм, ну, в известном смысле, конечно, да, но также — и прежде всего — выдающееся литературное произведение. В этом качестве он мог бы вас заинтересовать.
— Оставьте в покое мои вкусы, Сальваро! — возмутился Ларри.
— Речь шла о фильме, снятом по роману маркиза де Сада «Жюльетта». Вы, наверное, знаете, что его действие происходит в Неаполе при Бурбонах. Упадок и разложение в…
— Оставьте, Сальваро, — сухо прервал его Ларри. — Я англичанин, следовательно, роялист.
— Так фильм и снимали англичане в Геркулануме и Помпеях. И актеры говорили не на неаполитанском диалекте! Говорю вам, это был настоящий литературный диалог.
— Как же, Шекспир…
— Ну, не совсем, — вынужден был признать Амброджио.
— Несмотря на все причуды ваших бывших союзников, — продолжил Ларри, — вам вовсе не обязательно было заканчивать ваше письмо к Шоллю словами «con profonda devota osservanza».
Амброджио вздохнул:
— Всегда надо помнить, что ты хочешь получить взамен, лейтенант, а я хотел получить свои две тысячи лир за копию фильма. На эти деньги я мог есть — скорее питаться — целый месяц.
— Если бы дело ограничивалось только вашими мерзкими шашнями с немецкими властями! — сказал Ларри. — Но многие корреспонденты обвиняют вас в том, что вы пытались внедриться на черный рынок пенициллина.
Амброджио пожал плечами.
— Это ложь, — уверенно ответил он. — Я всегда знал, что у меня есть враги, но не мог предположить, что они зайдут так далеко. Оглянитесь вокруг, — продолжал он с горячностью, — до войны все эти комнаты ломились от красивых вещей. Стулья с позолотой, доставшиеся мне от матери, столик для игры в триктрак, украшенный маркетри, на стенах — старинные географические карты, в изготовлении которых неаполитанцы были настоящими мастерами. Здесь висела картина Джоакино Тома, которую купил еще мой дед. Мне пришлось все продать… Неужели вы думаете, что, если бы я был связан с контрабандой, в чем вы меня подозреваете, я бы так обнищал? Напротив, я бы обогатился!
Ларри молчал. Убогая комната была аргументом, которому трудно было что-либо противопоставить.
— Вы сможете пополнить мое досье многими другими письмами, которые я писал разным должностным лицам, носившим черные и коричневые рубашки, письмами, за которые меня исключили из адвокатуры мои завистливые собратья! — Голос его начал дребезжать. — Но вы здесь не для того, чтобы вручить мне премию за добродетель, верно? Это очень редкий товар в тех местах, куда я могу вас ввести.
Хотите пример? Я знаю, что вы ведете расследование кражи стального троса в районе Меркато. Так вот, могу вас уверить, что подозревать надо не братьев Скарциалуппи. Вам и вашим людям надо поболтаться вокруг виа Маринелла, где есть склад, который может вас заинтересовать. Однако будьте осторожны, — он тоненько захихикал, — вас может ожидать весьма прохладный прием.
Ларри с трудом скрыл удивление.
—Откуда вам известно, что я веду это дело?
Сальваро скорчил рожу, как герой итальянской комедии масок,
— Вчера на вашем столе лежала папка с этикеткой, которую ничего не стоило прочесть.
Ларри покачал головой:
— Давайте расставим точки над i, синьор адвокат. Денег у меня для вас нет, а даже если есть, то очень и очень немного. Безусловно, я могу придержать некоторые особо компрометирующие вас документы, но и только.
Сальваро побледнел как мертвец.
— Вы что, пришли ко мне с пустыми руками? — воскликнул он. — Без денег?
— Если я изыму из вашего досье некоторые документы, на основании которых против вас могли бы быть выдвинуты серьезные обвинения, вам, быть может, удастся снова заняться адвокатской практикой и — в жизни всякое случается — честно зарабатывать себе на жизнь.
Сальваро пожал плечами:
— Вы сами прекрасно понимаете, что теперь я никогда не найду себе клиентов! Вы будете меня постоянно шантажировать… К тому же есть мне надо сегодня, а не через полгода…
Ларри ощутил кислый запах у него изо рта и вновь обратил внимание на то, насколько осунулось его лицо, насколько бледна синеватая и сухая, как пергамент, кожа, как дрожат его руки. В нем проснулось сострадание.
— Простите, что повторяюсь, — заговорил Сальваро, словно почувствовав, что настроение собеседника изменилось, — но мне известно все, что происходит в городе в наше тревожное время, и эти сведения имеют свою цену. Мне все известно об аферах и незаконных операциях, о каналах сбыта контрабанды, что вовсе не значит, подчеркну еще раз, что я во всем этом участвую. Я знаю, кто есть кто, кто чем занят, кто что продает и почем. Оккупационные власти не смогут обойтись без людей, подобных мне. Хотите один совет? Но больше бесплатных сведений не будет. Передайте своему приятелю-американцу, что картин из Неаполитанской пинакотеки в тайнике монастыря в Монтеверджино больше нет.
Ларри снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать, насколько он удивлен.
— И снова — откуда вы знаете… — начал он.
— Знаю, и все.
— Вы подслушивали! Это можно квалифицировать как шпионаж, что только усугубляет ваше положение. За одно это я могу вас арестовать.
— Ну так арестуйте! По крайней мере в тюрьме меня будут кормить! — бросил его собеседник с иронией отчаяния. — Как вы можете угрожать мне, когда я могу быть вам так полезен?.. — с недоумением спросил он.
В глубине души Ларри был с ним абсолютно согласен. Он подумал: как расстроится Пол, если он, Ларри, упустит такой источник информации.
— Хорошо, постарайтесь узнать как можно больше об этой истории с пропавшими картинами, и, обещаю, я постараюсь «почистить» ваше досье.
— Мне требуется срочная помощь, — произнес Сальваро почти умоляющим тоном.
— Я принес вам пачку «Кэмела» как доказательство серьезности моих намерений, — сказал Ларри, открывая портфель. — Это немного, но в нынешние времена вы всегда сможете что-нибудь за нее выручить.
Глаза Амброджио Сальваро блеснули.
— Еще бы!
Ларри протянул было ему пачку, но потом передумал.
— Послушайте, меня мучает один вопрос: объясните мне, как вы догадались, чем занимается американский офицер, который был со мной тем вечером?
Адвокат понимающе вздохнул:
— Когда синьор Малайоли, главный смотритель музеев Неаполя, встречается с офицером союзников в знаменитом кафе «Моччиа», чтобы побеседовать, пусть и вполголоса, о местонахождении тайников с произведениями искусства, и когда последний, в той же беседе, упоминает о доме Шелли, в котором мы находимся, и выражает беспокойство его состоянием, за стойкой стоит бармен, у которого есть уши..
— Я понял! — воскликнул Ларри. — У осведомителя имеются свои собственные информаторы!
— Связи, назовем это так, — скромно уточнил Амброджио.
— Которые немедленно передают сведения! Эта беседа могла состояться только вчера вечером… А как вы оплачиваете их услуги, если сами на мели?
— У меня добровольные информаторы. Они работают, ну, скажем, в кредит, ожидая, когда я найду хорошего клиента.
— Например, меня! Плохо только то, что «хороший клиент» почти так же беден, как вы.
Повисло тяжелое молчание.
— Но вы только что сказали, что готовы постараться! — воскликнул Амброджио.
Ларри сообразил, что совершил оплошность.
— Мы с американским офицером, о котором вы только что говорили, могли бы, конечно, объединить наши усилия, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Дверь, ведущая в квартиру на третьем этаже, выглядела гораздо беднее, чем дверь этажом ниже. Справа от нее, в темном и узком проходе, уходила вверх еще более узкая лестница, и оттуда тянуло затхлостью, сыростью и плесенью. Ларри нажал на фарфоровый звонок прежде, чем сообразил, что в доме нет электричества, потом осторожно постучал в дверь. Послышались шаги, гулкие и торопливые, как бывает в пустом доме. Дверь отворилась, и он, стоя против света, не узнал открывшего:
— Синьор Сальваро?
— Вы не узнаете меня, лейтенант?
— Здесь темно. Этот дом готов рухнуть!
Адвокат вздохнул:
— Я вам уже говорил — тринадцатого июля в соседнее здание попала бомба. Погибли два человека, а я решил, что началось землетрясение. Думаю, союзники хотели попасть в кафе «Вакка», что в парке, где, по слухам, был черный рынок… «Летающие крепости» вернулись на следующий день и на сей раз не промахнулись… Позвольте, я пройду вперед.
Следуя за хозяином, Ларри пересек темную прихожую и вошел в гостиную. Убранство комнаты свидетельствовало о крайней нужде. Потолок был покрыт трещинами, на обоях проступала сырость, словно наверху лопнули трубы. Кроме внушительного, на ножках овального зеркала в раме красного дерева, из всей мебели оставался только круглый столик на одной ножке и два кухонных стула.
— Как видите, мне пришлось расстаться со всей обстановкой, — сказал адвокат тоном, полным горечи и смирения.
Не выказывая ни малейшей жалости, Ларри присел на стул, не выпуская из рук кожаный портфель, от которого Сальваро не мог отвести взгляд.
— Так вот мое обвинительное заключение, вот они, подметные письма, напитанные ядом, подобно стрелам, пронзившим святого Себастьяна! — воскликнул он, возвращаясь к своей выспренной манере вести разговор.
Слушая его, Ларри испытывал те же противоречивые чувства, что и накануне: в этом человеке было что-то вызывавшее одновременно возмущение и жалость.
— Послушайте, синьор Сальваро, — нетерпеливо ответил он, — вчера вы сами пришли ко мне и предложили стать в некотором роде моим осведомителем. Следовательно, я должен был внимательно изучить ваше дело, прежде чем принять решение!
— Вы следили за мной и, следовательно, читали мое досье!
— Вчера утром это досье было неполным, тогда я еще не успел ознакомиться с касающимися вас архивами германского консульства, — ровным голосом проговорил Ларри.
Амброджио Сальваро, казалось, удивился.
— Но вы же не будете утверждать, что торчали здесь столько времени и не знали, что я не безгрешен! И коль скоро — в сложившихся обстоятельствах и в эти тревожные времена — я предложил вам помощь, то — услуга за услугу — вы могли бы помочь и мне, облегчив немного ваш портфель! Так вы покажете мне вещественные доказательства, чтобы я хотя бы мог оправдаться? — добавил он настойчиво, делая неуклюжую попытку выяснить, насколько тяжело его положение.
— О, здесь нет ничего особенного, так, несколько писем, — небрежно заметил Ларри, — адресованных, впрочем, полковнику Шоллю, гауляйтеру города после смещения Муссолини. Шолль любил порнографические фильмы, я правильно понял?
— Его адъютант, — уточнил Амброджио, — очень образованный молодой человек вроде вас, господин начальник.
— Возможно, в другой области, — холодно сказал Ларри.
— К тому же это был не порнографический фильм, ну, в известном смысле, конечно, да, но также — и прежде всего — выдающееся литературное произведение. В этом качестве он мог бы вас заинтересовать.
— Оставьте в покое мои вкусы, Сальваро! — возмутился Ларри.
— Речь шла о фильме, снятом по роману маркиза де Сада «Жюльетта». Вы, наверное, знаете, что его действие происходит в Неаполе при Бурбонах. Упадок и разложение в…
— Оставьте, Сальваро, — сухо прервал его Ларри. — Я англичанин, следовательно, роялист.
— Так фильм и снимали англичане в Геркулануме и Помпеях. И актеры говорили не на неаполитанском диалекте! Говорю вам, это был настоящий литературный диалог.
— Как же, Шекспир…
— Ну, не совсем, — вынужден был признать Амброджио.
— Несмотря на все причуды ваших бывших союзников, — продолжил Ларри, — вам вовсе не обязательно было заканчивать ваше письмо к Шоллю словами «con profonda devota osservanza».
Амброджио вздохнул:
— Всегда надо помнить, что ты хочешь получить взамен, лейтенант, а я хотел получить свои две тысячи лир за копию фильма. На эти деньги я мог есть — скорее питаться — целый месяц.
— Если бы дело ограничивалось только вашими мерзкими шашнями с немецкими властями! — сказал Ларри. — Но многие корреспонденты обвиняют вас в том, что вы пытались внедриться на черный рынок пенициллина.
Амброджио пожал плечами.
— Это ложь, — уверенно ответил он. — Я всегда знал, что у меня есть враги, но не мог предположить, что они зайдут так далеко. Оглянитесь вокруг, — продолжал он с горячностью, — до войны все эти комнаты ломились от красивых вещей. Стулья с позолотой, доставшиеся мне от матери, столик для игры в триктрак, украшенный маркетри, на стенах — старинные географические карты, в изготовлении которых неаполитанцы были настоящими мастерами. Здесь висела картина Джоакино Тома, которую купил еще мой дед. Мне пришлось все продать… Неужели вы думаете, что, если бы я был связан с контрабандой, в чем вы меня подозреваете, я бы так обнищал? Напротив, я бы обогатился!
Ларри молчал. Убогая комната была аргументом, которому трудно было что-либо противопоставить.
— Вы сможете пополнить мое досье многими другими письмами, которые я писал разным должностным лицам, носившим черные и коричневые рубашки, письмами, за которые меня исключили из адвокатуры мои завистливые собратья! — Голос его начал дребезжать. — Но вы здесь не для того, чтобы вручить мне премию за добродетель, верно? Это очень редкий товар в тех местах, куда я могу вас ввести.
Хотите пример? Я знаю, что вы ведете расследование кражи стального троса в районе Меркато. Так вот, могу вас уверить, что подозревать надо не братьев Скарциалуппи. Вам и вашим людям надо поболтаться вокруг виа Маринелла, где есть склад, который может вас заинтересовать. Однако будьте осторожны, — он тоненько захихикал, — вас может ожидать весьма прохладный прием.
Ларри с трудом скрыл удивление.
—Откуда вам известно, что я веду это дело?
Сальваро скорчил рожу, как герой итальянской комедии масок,
— Вчера на вашем столе лежала папка с этикеткой, которую ничего не стоило прочесть.
Ларри покачал головой:
— Давайте расставим точки над i, синьор адвокат. Денег у меня для вас нет, а даже если есть, то очень и очень немного. Безусловно, я могу придержать некоторые особо компрометирующие вас документы, но и только.
Сальваро побледнел как мертвец.
— Вы что, пришли ко мне с пустыми руками? — воскликнул он. — Без денег?
— Если я изыму из вашего досье некоторые документы, на основании которых против вас могли бы быть выдвинуты серьезные обвинения, вам, быть может, удастся снова заняться адвокатской практикой и — в жизни всякое случается — честно зарабатывать себе на жизнь.
Сальваро пожал плечами:
— Вы сами прекрасно понимаете, что теперь я никогда не найду себе клиентов! Вы будете меня постоянно шантажировать… К тому же есть мне надо сегодня, а не через полгода…
Ларри ощутил кислый запах у него изо рта и вновь обратил внимание на то, насколько осунулось его лицо, насколько бледна синеватая и сухая, как пергамент, кожа, как дрожат его руки. В нем проснулось сострадание.
— Простите, что повторяюсь, — заговорил Сальваро, словно почувствовав, что настроение собеседника изменилось, — но мне известно все, что происходит в городе в наше тревожное время, и эти сведения имеют свою цену. Мне все известно об аферах и незаконных операциях, о каналах сбыта контрабанды, что вовсе не значит, подчеркну еще раз, что я во всем этом участвую. Я знаю, кто есть кто, кто чем занят, кто что продает и почем. Оккупационные власти не смогут обойтись без людей, подобных мне. Хотите один совет? Но больше бесплатных сведений не будет. Передайте своему приятелю-американцу, что картин из Неаполитанской пинакотеки в тайнике монастыря в Монтеверджино больше нет.
Ларри снова пришлось сделать над собой усилие, чтобы не показать, насколько он удивлен.
— И снова — откуда вы знаете… — начал он.
— Знаю, и все.
— Вы подслушивали! Это можно квалифицировать как шпионаж, что только усугубляет ваше положение. За одно это я могу вас арестовать.
— Ну так арестуйте! По крайней мере в тюрьме меня будут кормить! — бросил его собеседник с иронией отчаяния. — Как вы можете угрожать мне, когда я могу быть вам так полезен?.. — с недоумением спросил он.
В глубине души Ларри был с ним абсолютно согласен. Он подумал: как расстроится Пол, если он, Ларри, упустит такой источник информации.
— Хорошо, постарайтесь узнать как можно больше об этой истории с пропавшими картинами, и, обещаю, я постараюсь «почистить» ваше досье.
— Мне требуется срочная помощь, — произнес Сальваро почти умоляющим тоном.
— Я принес вам пачку «Кэмела» как доказательство серьезности моих намерений, — сказал Ларри, открывая портфель. — Это немного, но в нынешние времена вы всегда сможете что-нибудь за нее выручить.
Глаза Амброджио Сальваро блеснули.
— Еще бы!
Ларри протянул было ему пачку, но потом передумал.
— Послушайте, меня мучает один вопрос: объясните мне, как вы догадались, чем занимается американский офицер, который был со мной тем вечером?
Адвокат понимающе вздохнул:
— Когда синьор Малайоли, главный смотритель музеев Неаполя, встречается с офицером союзников в знаменитом кафе «Моччиа», чтобы побеседовать, пусть и вполголоса, о местонахождении тайников с произведениями искусства, и когда последний, в той же беседе, упоминает о доме Шелли, в котором мы находимся, и выражает беспокойство его состоянием, за стойкой стоит бармен, у которого есть уши..
— Я понял! — воскликнул Ларри. — У осведомителя имеются свои собственные информаторы!
— Связи, назовем это так, — скромно уточнил Амброджио.
— Которые немедленно передают сведения! Эта беседа могла состояться только вчера вечером… А как вы оплачиваете их услуги, если сами на мели?
— У меня добровольные информаторы. Они работают, ну, скажем, в кредит, ожидая, когда я найду хорошего клиента.
— Например, меня! Плохо только то, что «хороший клиент» почти так же беден, как вы.
Повисло тяжелое молчание.
— Но вы только что сказали, что готовы постараться! — воскликнул Амброджио.
Ларри сообразил, что совершил оплошность.
— Мы с американским офицером, о котором вы только что говорили, могли бы, конечно, объединить наши усилия, — сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70