Когда начались бомбардировки, они стали приходить к нам целыми семьями, и мы разместили их в здании семинарии и кельях послушников.
— Сколько их?
Отец Грегорио пожал плечами:
— Несколько сотен. До сих пор нам удавалось прокормить их благодаря монастырским запасам, но они истощаются, и я боюсь, что беженцев слишком много. Уже случаются драки, грабежи… Положение становится угрожающим, и нам придется, разумеется, с их согласия, начать постепенную эвакуацию.
Аббат говорил, слегка постукивая ладонью по столу.
— Добавлю, что союзники в курсе этой ситуации. Они также знают, — он старался четко произносить слова, — что мы даем приют только местному гражданскому населению.
Шлегель покачал головой.
— Они действительно знают, что в монастыре нет наших частей? — спросил он с внезапной настойчивостью.
— При посредничестве Ватикана мы сообщили об этом reнералам Александеру и Кларку, и вполне определенно, — решительно произнес аббат. — В штабе знают также, что на склоне холма на полпути к аббатству находится сторожевой пост и что его задача — не пропустить ваши войска в монастырь.
— Вы строите укрепления в горах вокруг аббатства, и союзники могут неправильно это понять! — заметил приор. — Как только начались эти фортификационные работы, над нами стали часто летать американские самолеты-разведчики.
— Беженцы говорят, что поведение ваших соотечественников изменилось, — добавил аббат. — Это уже другие немцы. Они уже совсем не так любезны, как раньше…
— А что вы хотели?! — воскликнул Шлегель. — После заключения перемирия и падения правительства Бадольо все изменилось! В одну ночь Италия превратилась в страну, оккупированную своими бывшими союзниками!
Он резко встал и, заложив руки за спину, с озабоченным видом прошелся по комнате, потом тяжело опустился на стул.
— Изменившаяся обстановка заставляет меня серьезно беспокоиться о судьбе аббатства, с которым у меня так много связано. Смею надеяться, в этом я сумел вас убедить…
За столом снова воцарилось молчание. Офицер молча открыл портфель, достал штабную карту, развернул ее на столе и старательно разгладил. Карта была сплошь покрыта стрелками и линиями, сделанными толстым мягким карандашом. «Вот мы и подошли к сути дела», — подумал отец Гаэтано.
— Это наша линия укреплений — «линия Густава», — о которой мы только что говорили, — пояснил Шлегель, указывая пальцем на самую толстую черту. — Пятая американская армия недавно форсировала Волтурно, и я думаю, что не выдам никакой военной тайны, если скажу, что на прошедшем недавно в Сполето заседании генерального штаба командир нашей дивизии, генерал Конрат, открыто объявил о своем намерении любой ценой удержаться на этой линии.
Аббат и отец Гаэтано в тревоге склонились над картой.
— Но эта ваша «линия Густава» проходит прямо по тому месту, где находится аббатство! — воскликнул отец Грегорио. — Она словно отрезает галерею Браманте от галереи Благодетелей!
— Вот именно, — подтвердил Шлегель невозмутимо и добавил: — Поэтому я здесь.
Аббат резко отодвинулся, как будто разделявший их длинный дубовый стол вдруг превратился в непреодолимый рубеж.
— Повторяю, полковник, и думаю, что это необходимо объяснить обеим воюющим сторонам, — голос аббата окреп и звучал все громче, — что мы даем приют только гражданскому населению, ни для кого не представляем военной угрозы и что мы в любом случае хотим оставаться в стороне от военных действий. Чертите что хотите на вашей карте, но о включении монастыря в вашу линию укреплений и речи быть не может! После упомянутого вами перемирия вашим соотечественникам хватило здравого смысла и благопристойности, чтобы ни разу не посягнуть на эти стены. Не сомневаюсь, что и союзники в случае наступления будут вести себя подобным же образом. Каждая из воюющих сторон прекрасно понимает, что мы не являемся и никогда не станем военным объектом.
Лицо полковника выражало сомнение.
— Вы забыли то, о чем сами недавно говорили и что вы не в силах изменить, святой отец: ваше географическое положение на вершине этого холма! Очень скоро у стен этого выдающегося центра христианской цивилизации начнется решающее сражение, и самой большой бедой для обители станет именно ее господствующее положение на вершине крутой скалы, возвышающейся над всей округой! Вы представляете собой идеальный наблюдательный пункт, и ни одна из воюющих сторон не сможет без него обойтись. А уж союзники не упустят возможности использовать такую обзорную площадку, и вы рискуете оказаться в западне, в самом центре сражения, как невинная овечка между двумя волчьими стаями.
Полковник говорил так горячо и взволнованно, что отец Грегорио невольно посмотрел в окно, словно уже слышал грохот движущихся по равнине танков. Шлегель проследил за его взглядом.
— Союзники прорвали нашу линию обороны на реке Волтурно, и я боюсь, что не пройдет и месяца, как вы будете наблюдать из этих окон за прорывом Пятой американской армии к долине Лири, откуда открывается дорога на Рим. Почувствовав реальную угрозу, я счел своей обязанностью вам о ней сообщить. Уже сейчас можно предсказать, как будут разворачиваться события: судя по обычной стратегии генерала Кларка, прежде чем попытаться прорвать строящуюся сейчас «линию Густава», он предпримет широкомасштабный воздушный налет, которому мы не сможем противостоять, поскольку уже давно потеряли господствующее положение в воздухе… Это главная опасность, потому что стены монастыря рухнут не на седьмой день, а в первый же час.
Сказав это, Шлегель внимательно посмотрел на каждого из присутствующих, и отец Гаэтано уже было решил, что офицер собирается проститься, оставив беспомощных монахов в растерянности и тревоге. Вместо этого Шлегель спокойно сложил карту, затем медленно вдохнул застоявшийся воздух приемной, взгляд его затуманился, как будто запах, исходящий от дубовой обшивки стен, навеял ему воспоминания о путешествиях, которые он совершил в юности.
— Полковник, — мягко произнес отец Грегорио, — мы признательны вам за ваш интерес к нашему ордену и к аббатству, но я, право, не понимаю, куда вы клоните, если только вы не решили поступить к нам в монастырь, что в данных обстоятельствах было бы несколько неожиданно…
Почувствовав иронию в словах аббата, Шлегель не смог сдержать раздражения.
— Простите, святой отец, но тот, кто не хочет слышать, хуже глухого. Именно интерес, который я питаю к этому аббатству, заставляет меня, несмотря на сложившиеся обстоятельства и всевозможные трудности, предостеречь вас от того, что может случиться, а вы принимаете мои слова с иронией, граничащей, позвольте вам сказать, с беспечностью…
— Это не так, полковник, и святые отцы, которых вы здесь видите, могут это подтвердить. Но что, по-вашему, мне остается делать, как не отдать себя в руки божественного Провидения? Оно никогда не оставляло нас. За двенадцать веков нашей истории мы видели катастрофы, войны, пожары, разорения и даже землетрясения. Уже трижды аббатство разрушалось и восстанавливалось вновь… Но на этот раз я чувствую, что вы преувеличиваете грозящую нам опасность: не будем бояться того, что никогда не случится. Союзники не станут ни штурмовать, ни бомбить нас, потому что знают, какое почетное место занимает Монтекассино в истории христианства и что оно не входит в число укреплений на «линии Густава». Полковник пожал плечами:
— Эти добрые души не задумываясь бомбили церкви в Палермо, Санта-Кьяра в Неаполе, Сан-Лоренцо в Риме, собор в Беневенто и даже дворец епископа. А «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи была бы полностью уничтожена, если бы ее не защитили. Вы лучше меня знаете, что в монастыре хранятся бесценные сокровища, которые несколько столетий собирали его выдающиеся аббаты. Что станет с этими святынями, с этими произведениями искусства, с тысячами ценнейших книг, если противник пойдет на штурм? Уверяю вас, что месяц — это не такой уж большой срок, чтобы осознать опасность и принять необходимые меры. Требуется…
Он остановился, подыскивая слово, которое не покоробило бы слуха монахов.
— Я осмелюсь сказать… перемещение, которое станет спасением. Необходимо, чтобы вы нашли в себе смелость, если опасность станет реальной, подумать о возможности такого решения.
Предложение было встречено гробовым молчанием.
— Перемещение, полковник! Как у вас все просто! — сказал наконец приор. — А как, о Господи? У нас нет никаких средств передвижения, даже автомобиля, чтобы возить в Кассино братьев-фельдшеров, которые ухаживают за ранеными в городе и тратят ежедневно по нескольку часов на дорогу туда и обратно. Даже если бы машина у нас и была, то бензина нет, как нет и кофе!
— Но все это есть у меня! — вежливо, но настойчиво проговорил Шлегель — По крайней мере пока есть. Я командую специализированной группой обслуживания в одном крупном армейском подразделении и в силу этого располагаю несколькими грузовиками и определенным количеством талонов на горючее. Я приехал, чтобы предоставить их в ваше распоряжение, пока еще есть время, то есть пока мы еще удерживаем дорогу на Рим.
Аббат снова наклонился к полковнику:
— Допускаю, что вы ничего не выдумываете, и не преувеличиваете грозящую нам опасность, и действительно можете собрать необходимые средства, но неужели вы считаете, что в это время года мы согласимся везти по разбитым дорогам, ночью, без охраны, драгоценные реликвии, которые никогда не покидали этих святых стен, все эти замечательные собрания древних рукописей и первопечатных книг, сотни картин и прочих предметов, составляющих бесценное наследие, веками преумножавшееся во славу святого Бенедикта?.. И все это будет свалено кое-как в машины, перепутано, плохо защищено… Согласитесь, полковник, это не имеет смысла. Представьте себе, какую ответственность мы на себя возьмем. Эти ценности подвергнутся большему риску при перевозке, чем если бы они остались здесь… Если положение станет угрожающим и обстоятельства того потребуют, то в монастыре достаточно подвалов и склепов, чтобы спрятать в них самые редкие предметы, — добавил он уверенно, словно стараясь отвести грядущую опасность.
— Достаточно одной зажигательной бомбы, чтобы склеп обернулся печью! Прибавьте к этому отсутствие воды, сквозняки из-за пробоин в стенах… Пожар превратит подвалы в ловушки, — ответил Шлегель.
— Хорошо. Возможно, вы правы, и мы должны ясно представлять себе, что нас ожидает. Представим себе самое худшее: монастырь в огне, а картины — на дорогах. Куда нам идти? Cras ingens iterabimus aequor? — как вопрошал Гораций. «Неужели нам придется плыть по бескрайнему морю?»
Шлегель рассмеялся:
— Нет, святой отец, не придется, потому что у меня нет кораблей, а есть только грузовики, и я не повезу вас ни в Соединенные Штаты, ни в Англию. Только в Ватикан, и каждую машину будет сопровождать монах, который распишется в квитанции о доставке.
Аббат с изумлением посмотрел на отца Гаэтано.
— Боже мой, он уже все предусмотрел, даже то, что должны делать наши братья-бенедиктинцы! Похоже, мне следует поручить ему председательствовать на собрании капитула! — воскликнул он, внезапно развеселившись. — А что думает ваш генерал об этом великодушном предложении?
— Ничего не думает: мое начальство не в курсе дела.
Монахи переглянулись.
— Я прибыл сюда из расположения моей дивизии в Сполето, руководствуясь личным убеждением, что настало время действовать, — ответил полковник, четко выговаривая каждое слово.
Отец Грегорио и отец Гаэтано о чем-то зашептались. Приор, казалось, успокоился.
— Мне представляется совершенно невероятным, что вам удастся скрыть от начальства подобную инициативу!
— Думаю, я пользуюсь доверием генерала Конрата, — уверенно, но не без скромности, которая, казалось, была ему свойственна, ответил офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Сколько их?
Отец Грегорио пожал плечами:
— Несколько сотен. До сих пор нам удавалось прокормить их благодаря монастырским запасам, но они истощаются, и я боюсь, что беженцев слишком много. Уже случаются драки, грабежи… Положение становится угрожающим, и нам придется, разумеется, с их согласия, начать постепенную эвакуацию.
Аббат говорил, слегка постукивая ладонью по столу.
— Добавлю, что союзники в курсе этой ситуации. Они также знают, — он старался четко произносить слова, — что мы даем приют только местному гражданскому населению.
Шлегель покачал головой.
— Они действительно знают, что в монастыре нет наших частей? — спросил он с внезапной настойчивостью.
— При посредничестве Ватикана мы сообщили об этом reнералам Александеру и Кларку, и вполне определенно, — решительно произнес аббат. — В штабе знают также, что на склоне холма на полпути к аббатству находится сторожевой пост и что его задача — не пропустить ваши войска в монастырь.
— Вы строите укрепления в горах вокруг аббатства, и союзники могут неправильно это понять! — заметил приор. — Как только начались эти фортификационные работы, над нами стали часто летать американские самолеты-разведчики.
— Беженцы говорят, что поведение ваших соотечественников изменилось, — добавил аббат. — Это уже другие немцы. Они уже совсем не так любезны, как раньше…
— А что вы хотели?! — воскликнул Шлегель. — После заключения перемирия и падения правительства Бадольо все изменилось! В одну ночь Италия превратилась в страну, оккупированную своими бывшими союзниками!
Он резко встал и, заложив руки за спину, с озабоченным видом прошелся по комнате, потом тяжело опустился на стул.
— Изменившаяся обстановка заставляет меня серьезно беспокоиться о судьбе аббатства, с которым у меня так много связано. Смею надеяться, в этом я сумел вас убедить…
За столом снова воцарилось молчание. Офицер молча открыл портфель, достал штабную карту, развернул ее на столе и старательно разгладил. Карта была сплошь покрыта стрелками и линиями, сделанными толстым мягким карандашом. «Вот мы и подошли к сути дела», — подумал отец Гаэтано.
— Это наша линия укреплений — «линия Густава», — о которой мы только что говорили, — пояснил Шлегель, указывая пальцем на самую толстую черту. — Пятая американская армия недавно форсировала Волтурно, и я думаю, что не выдам никакой военной тайны, если скажу, что на прошедшем недавно в Сполето заседании генерального штаба командир нашей дивизии, генерал Конрат, открыто объявил о своем намерении любой ценой удержаться на этой линии.
Аббат и отец Гаэтано в тревоге склонились над картой.
— Но эта ваша «линия Густава» проходит прямо по тому месту, где находится аббатство! — воскликнул отец Грегорио. — Она словно отрезает галерею Браманте от галереи Благодетелей!
— Вот именно, — подтвердил Шлегель невозмутимо и добавил: — Поэтому я здесь.
Аббат резко отодвинулся, как будто разделявший их длинный дубовый стол вдруг превратился в непреодолимый рубеж.
— Повторяю, полковник, и думаю, что это необходимо объяснить обеим воюющим сторонам, — голос аббата окреп и звучал все громче, — что мы даем приют только гражданскому населению, ни для кого не представляем военной угрозы и что мы в любом случае хотим оставаться в стороне от военных действий. Чертите что хотите на вашей карте, но о включении монастыря в вашу линию укреплений и речи быть не может! После упомянутого вами перемирия вашим соотечественникам хватило здравого смысла и благопристойности, чтобы ни разу не посягнуть на эти стены. Не сомневаюсь, что и союзники в случае наступления будут вести себя подобным же образом. Каждая из воюющих сторон прекрасно понимает, что мы не являемся и никогда не станем военным объектом.
Лицо полковника выражало сомнение.
— Вы забыли то, о чем сами недавно говорили и что вы не в силах изменить, святой отец: ваше географическое положение на вершине этого холма! Очень скоро у стен этого выдающегося центра христианской цивилизации начнется решающее сражение, и самой большой бедой для обители станет именно ее господствующее положение на вершине крутой скалы, возвышающейся над всей округой! Вы представляете собой идеальный наблюдательный пункт, и ни одна из воюющих сторон не сможет без него обойтись. А уж союзники не упустят возможности использовать такую обзорную площадку, и вы рискуете оказаться в западне, в самом центре сражения, как невинная овечка между двумя волчьими стаями.
Полковник говорил так горячо и взволнованно, что отец Грегорио невольно посмотрел в окно, словно уже слышал грохот движущихся по равнине танков. Шлегель проследил за его взглядом.
— Союзники прорвали нашу линию обороны на реке Волтурно, и я боюсь, что не пройдет и месяца, как вы будете наблюдать из этих окон за прорывом Пятой американской армии к долине Лири, откуда открывается дорога на Рим. Почувствовав реальную угрозу, я счел своей обязанностью вам о ней сообщить. Уже сейчас можно предсказать, как будут разворачиваться события: судя по обычной стратегии генерала Кларка, прежде чем попытаться прорвать строящуюся сейчас «линию Густава», он предпримет широкомасштабный воздушный налет, которому мы не сможем противостоять, поскольку уже давно потеряли господствующее положение в воздухе… Это главная опасность, потому что стены монастыря рухнут не на седьмой день, а в первый же час.
Сказав это, Шлегель внимательно посмотрел на каждого из присутствующих, и отец Гаэтано уже было решил, что офицер собирается проститься, оставив беспомощных монахов в растерянности и тревоге. Вместо этого Шлегель спокойно сложил карту, затем медленно вдохнул застоявшийся воздух приемной, взгляд его затуманился, как будто запах, исходящий от дубовой обшивки стен, навеял ему воспоминания о путешествиях, которые он совершил в юности.
— Полковник, — мягко произнес отец Грегорио, — мы признательны вам за ваш интерес к нашему ордену и к аббатству, но я, право, не понимаю, куда вы клоните, если только вы не решили поступить к нам в монастырь, что в данных обстоятельствах было бы несколько неожиданно…
Почувствовав иронию в словах аббата, Шлегель не смог сдержать раздражения.
— Простите, святой отец, но тот, кто не хочет слышать, хуже глухого. Именно интерес, который я питаю к этому аббатству, заставляет меня, несмотря на сложившиеся обстоятельства и всевозможные трудности, предостеречь вас от того, что может случиться, а вы принимаете мои слова с иронией, граничащей, позвольте вам сказать, с беспечностью…
— Это не так, полковник, и святые отцы, которых вы здесь видите, могут это подтвердить. Но что, по-вашему, мне остается делать, как не отдать себя в руки божественного Провидения? Оно никогда не оставляло нас. За двенадцать веков нашей истории мы видели катастрофы, войны, пожары, разорения и даже землетрясения. Уже трижды аббатство разрушалось и восстанавливалось вновь… Но на этот раз я чувствую, что вы преувеличиваете грозящую нам опасность: не будем бояться того, что никогда не случится. Союзники не станут ни штурмовать, ни бомбить нас, потому что знают, какое почетное место занимает Монтекассино в истории христианства и что оно не входит в число укреплений на «линии Густава». Полковник пожал плечами:
— Эти добрые души не задумываясь бомбили церкви в Палермо, Санта-Кьяра в Неаполе, Сан-Лоренцо в Риме, собор в Беневенто и даже дворец епископа. А «Тайная вечеря» Леонардо да Винчи была бы полностью уничтожена, если бы ее не защитили. Вы лучше меня знаете, что в монастыре хранятся бесценные сокровища, которые несколько столетий собирали его выдающиеся аббаты. Что станет с этими святынями, с этими произведениями искусства, с тысячами ценнейших книг, если противник пойдет на штурм? Уверяю вас, что месяц — это не такой уж большой срок, чтобы осознать опасность и принять необходимые меры. Требуется…
Он остановился, подыскивая слово, которое не покоробило бы слуха монахов.
— Я осмелюсь сказать… перемещение, которое станет спасением. Необходимо, чтобы вы нашли в себе смелость, если опасность станет реальной, подумать о возможности такого решения.
Предложение было встречено гробовым молчанием.
— Перемещение, полковник! Как у вас все просто! — сказал наконец приор. — А как, о Господи? У нас нет никаких средств передвижения, даже автомобиля, чтобы возить в Кассино братьев-фельдшеров, которые ухаживают за ранеными в городе и тратят ежедневно по нескольку часов на дорогу туда и обратно. Даже если бы машина у нас и была, то бензина нет, как нет и кофе!
— Но все это есть у меня! — вежливо, но настойчиво проговорил Шлегель — По крайней мере пока есть. Я командую специализированной группой обслуживания в одном крупном армейском подразделении и в силу этого располагаю несколькими грузовиками и определенным количеством талонов на горючее. Я приехал, чтобы предоставить их в ваше распоряжение, пока еще есть время, то есть пока мы еще удерживаем дорогу на Рим.
Аббат снова наклонился к полковнику:
— Допускаю, что вы ничего не выдумываете, и не преувеличиваете грозящую нам опасность, и действительно можете собрать необходимые средства, но неужели вы считаете, что в это время года мы согласимся везти по разбитым дорогам, ночью, без охраны, драгоценные реликвии, которые никогда не покидали этих святых стен, все эти замечательные собрания древних рукописей и первопечатных книг, сотни картин и прочих предметов, составляющих бесценное наследие, веками преумножавшееся во славу святого Бенедикта?.. И все это будет свалено кое-как в машины, перепутано, плохо защищено… Согласитесь, полковник, это не имеет смысла. Представьте себе, какую ответственность мы на себя возьмем. Эти ценности подвергнутся большему риску при перевозке, чем если бы они остались здесь… Если положение станет угрожающим и обстоятельства того потребуют, то в монастыре достаточно подвалов и склепов, чтобы спрятать в них самые редкие предметы, — добавил он уверенно, словно стараясь отвести грядущую опасность.
— Достаточно одной зажигательной бомбы, чтобы склеп обернулся печью! Прибавьте к этому отсутствие воды, сквозняки из-за пробоин в стенах… Пожар превратит подвалы в ловушки, — ответил Шлегель.
— Хорошо. Возможно, вы правы, и мы должны ясно представлять себе, что нас ожидает. Представим себе самое худшее: монастырь в огне, а картины — на дорогах. Куда нам идти? Cras ingens iterabimus aequor? — как вопрошал Гораций. «Неужели нам придется плыть по бескрайнему морю?»
Шлегель рассмеялся:
— Нет, святой отец, не придется, потому что у меня нет кораблей, а есть только грузовики, и я не повезу вас ни в Соединенные Штаты, ни в Англию. Только в Ватикан, и каждую машину будет сопровождать монах, который распишется в квитанции о доставке.
Аббат с изумлением посмотрел на отца Гаэтано.
— Боже мой, он уже все предусмотрел, даже то, что должны делать наши братья-бенедиктинцы! Похоже, мне следует поручить ему председательствовать на собрании капитула! — воскликнул он, внезапно развеселившись. — А что думает ваш генерал об этом великодушном предложении?
— Ничего не думает: мое начальство не в курсе дела.
Монахи переглянулись.
— Я прибыл сюда из расположения моей дивизии в Сполето, руководствуясь личным убеждением, что настало время действовать, — ответил полковник, четко выговаривая каждое слово.
Отец Грегорио и отец Гаэтано о чем-то зашептались. Приор, казалось, успокоился.
— Мне представляется совершенно невероятным, что вам удастся скрыть от начальства подобную инициативу!
— Думаю, я пользуюсь доверием генерала Конрата, — уверенно, но не без скромности, которая, казалось, была ему свойственна, ответил офицер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70