Он подошел к клетке с птицами. С этой стороны аркады уцелели лучше, но отца Мауро не было и здесь. Встревоженные синицы летали по клетке и громко пищали. Ларри готов был уже открыть дверцу и выпустить их, но заколебался. А что, если самолеты больше не вернутся? Отец Мауро никогда ему не простит. Он прошел на середину дворика к колодцу. Окружавшие его коринфские колонны, которыми он любовался вчера, когда ходил на Райскую лоджию, разбились на мелкие куски и лежали рядом с останками статуи. Он неуверенно шел вперед и думал, глядя на лежавшую поперек колодца балку, в каком отчаянии был бы Пол, если бы ему довелось увидеть высшую гармонию двух смежных двориков, ведущих в базилику, уничтоженную взрывом… Пол… Он оглянулся, словно его друг должен был с минуты на минуту появиться у растерзанного здания. Он очень давно не вспоминал о нем. В первые дни своего путешествия Ларри часто повторял его имя, словно призывая на помощь. Что он подумал о его исчезновении, втором после того, что последовало за смертью Элис? Связался ли с этим ужасным Хокинсом, чтобы помешать ему объявить своего друга дезертиром? Разыскал ли он свою Юнону? Пыль медленно оседала, словно пепел после извержения, и тут он снова услышал глухой рев бомбардировщиков.
Он поспешил туда, где прежде была лоджия, но, чтобы увидеть долину, ему не пришлось даже наклоняться. Самолеты летели прямо на них. Это были бомбардировщики Б-17. Сотни бомбардировщиков. Они перелетели Монте-Троккио и закрыли большую часть неба. Ларри думал только о том, что теперь от знаменитого здания ничего не останется. Он побежал к клетке с синицами, открыл ее и захлопал в ладоши, несмотря на окружающий шум, чтобы заставить их улететь. Они порхали, совершенно обезумев от страха, и сбились в кучку в самом опасном уголке. Старуха уже ушла. Он поспешил к первому дворику, крича: «Они возвращаются, они возвращаются!» — чтобы предупредить тех, кто остался. Но наверху уже никого не было.
По мере того как он спускался, разрушения делались все менее заметными, так глубоко вниз, в гору уходил фундамент здания, вырытый в скале, на которой, собственно, и стоял монастырь. И скала эта сохранилась гораздо лучше, чем сооружения на поверхности. Он был рад, что вокруг никого не было. Устав от необходимости брести наугад, он проник в некое подобие подвала, показавшееся ему забитым разными вещами, как и гараж Амброджио. Неяркий луч света, проникавший в помещение сквозь узкое оконце, вырубленное в скале, позволил ему разглядеть целую батарею измерительных приборов из потускневшей меди. Там были разнообразные термометры, барометры и расчетные таблицы на заплесневевшей бумаге, а вся комната напоминала давно заброшенную метеостанцию. Он уселся прямо на пол напротив созвездия белых циферблатов. Снова послышались взрывы. Несмотря на то что их заглушали толстые стены, Ларри показалось, что в этот раз бомбы падали значительно чаще. Стены вокруг него трещали, дрожали и стонали под ужасными ударами, за которым следовали короткие толчки, словно судороги смертельно раненного животного, а шум падающих камней и рушащихся стен ежеминутно напоминал ему о том, что он может быть похоронен под обломками циклопических сводов. Какой-то инструмент упал к нему под ноги и разбился. Ларри с удивлением смотрел на треснувший циферблат, который, казалось, показывал время его смерти. Потом грохот внезапно прекратился, и над аббатством нависла тишина.
Немного выждав, он покинул свое убежище и двинулся вперед среди устилавших землю обломков. Густая пыль, висящая в воздухе, заполнила лабиринт галерей. Вскоре ему стали попадаться растерянные люди, которые, согнувшись пополам, закрывали лицо полами одежды. Почти ничего не видя, Ларри какое-то время блуждал наугад, но скоро сориентировался. Он узнал лестницу, ведущую в помещение для послушников, и осторожно стал подниматься по разбитым ступеням, качавшимся в сером свете дня, подобно льдинам, и, опираясь на почерневшую от пороха стену, вышел на свежий воздух. Там он встретил часть капитула и присоединился к монахам. Притихшие и подавленные братья толпились вокруг отца Грегорио, который, казалось, никак не мог поверить в произошедшее. Он шел, опустив веки и с трудом передвигая ноги. Поравнявшись с гигантской воронкой, в которую превратился дворик Благодетелей, он едва не упал.
— Базилика, — произнес он помертвевшим голосом.
Базилики больше не было. Изящная колокольня, возвышавшаяся, как хрупкий маяк, над горизонтальным зданием, превратилась в искореженный обрубок, чей силуэт был едва различим в мутной дымке, в которой смешались пыль, дым пожаров и туман, поднимавшийся от долины. Ближе к Монте-Троккио туман этот устремлялся прямо ко все еще светлому небу, словно протестуя против только что свершившегося злодеяния.
— Это абсурдно, абсурдно, — еле слышно повторял отец Грегорио. — Они же знали, что немцев здесь нет…
— Единственный раз, когда в наших стенах были немцы, — это когда генерал Зингер причащался вместе с нами в рождественскую ночь, — подхватил отец Гаэтано.
— Они думали, что здесь в каждом окне сидят наблюдатели с биноклями и координируют удары их артиллерии, — сказал Ларри.
Все монахи обратили на него свои взоры. «И зачем я влез?» — подумал он.
— Откуда вы это знаете? — спросил отец Гаэтано, резко повернувшись к нему.
— Я… Я был в том отряде, который ходил за водой прошлой ночью, — ответил Ларри. — Мы встретили англичан, так они говорили… Спросите у Феличе.
Отец Гаэтано, не ответив, кивнул. Где-то внизу начали бить минометы. «Сейчас появятся англичане — и я пропал», — подумал Ларри. «Все тебя ищут», — сказали ему у родника. На этот раз его найдут и в наручниках приведут к Хокинсу. Ессе homo. Вы дезертир, лейтенант Хьюит. Вы позорите армию. Полевой суд, бесчестье, лишение звания… мысли крутились и плясали у него в голове. Кто поймет мои объяснения, кто? Разве тем, кто будет меня судить, известно имя Шелли? Смогут ли они поверить, что в этих обгоревших стенах мог находиться чудесный талисман, который, помимо моей воли, связывал меня с ним? И если бы я смог его найти, то, быть может, освободился от мучающего меня наваждения. А теперь… Он почувствовал на себе испытующий взгляд отца Гаэтано.
— Отец мой, я тревожусь за отца Мауро, — сказал Ларри. — Я проводил его недавно в келью отца аббата, но больше не видел.
Стрельба возобновилась и приблизилась. Судя по всему, не заботясь больше о судьбе аббатства, противоборствующие стороны продолжали сражение. Он с трудом понимал, что произошло. По логике вещей Королевский сассекский полк должен был бы уже захватить развалины, в противном случае немецкие десантники сделают это раньше и их невозможно будет выбить отсюда. Маленькая группка монахов, не говоря ни слова, медленно двигалась среди разбитых колонн и того, что еще недавно было легким и воздушным двориком Браманте. Вместо Райской лоджии в стене зияла гигантская брешь, из которой шел удушающий, пахнущий порохом дым.
— Отец Мауро? Должно быть, он пошел в библиотеку, — произнес чей-то голос так, словно там все еще стояли тысячи книг.
— Пойду посмотрю, — сказал Ларри.
Он поспешно ушел. На узкой площадке между трапезной и семинарией медленно собирались беженцы. Казалось, даже дети оцепенели от ужаса. Семьи упрямо пытались разыскать вещи, оставленные перед выходом из монастыря, и складывали их в бесформенные тюки. Он заметил Феличе, который пытался хоть как-то организовать этот хаос. Восхитительный Феличе! Он дал себе слово рассказать о нем — но кому? Он чуть было не сказал: «после войны», — и эти слова показались ему гораздо менее абсурдными, чем-то, что только что произошло.
— Многие так и не поднялись из крипты, — сказал Феличе, увидев его. — Пойду спущусь узнать, что там происходит.
Ларри едва успел сказать, что пойдет с ним, как земля тихо ушла у него из-под ног, и ему показалось, что он падает в бездонный колодец.
Очнулся он от невыносимой боли в желудке. Сознание медленно возвращалось к нему. Ничего больше не болело. Он ощупал голову, но раны не нашел. Наверное, его ударило по голове камнем, вылетевшим из свода. У него путалось сознание, и он плохо помнил, что случилось накануне. Накануне? Этой ночью? Недавно? Он не знал, сколько времени прошло. Вероятнее всего, Феличе оттащил его в спасительную расселину и забыл о его существовании. Ларри не слышал ни звука, а перед глазами все качалось в тумане, словно трап корабля. Пытаясь сориентироваться, он взглянул на покрытые пылью часы, но оказалось, что они стоят. Когда к нему окончательно вернулась ясность мысли, он задался вопросом, не поставил ли длительный обморок его в то положение, которого он в глубине души желал, но на которое не имел достаточно храбрости решиться: дождаться, пока монахи и беженцы покинут разрушенное аббатство, чтобы свободно по нему побродить… Новый приступ боли напомнил ему о том, что у него не было ни еды, ни воды. Тем хуже. Он вдруг понял, что не в состоянии покинуть эти разбитые стены, где, как он смутно чувствовал, ему хотели подать какую-то весть. Он с трудом поднялся и сделал несколько неуверенных шагов. Мертвенно-бледный свет уходящего дня, какой всегда бывает после катастрофы и какой освещал то болото, в котором констебли нашли тело Элис, озарял руины аббатства. Ему показалось, что он слышит голоса, и насторожился, но вскоре понял, что ошибся. Вокруг стояла звенящая и какая-то нереальная тишина. Даже выстрелы раздавались теперь редко и где-то вдалеке, словно огромный монастырь, дорого заплативший за право не быть ни стратегической целью, ни мишенью, превратился в неровную местность, в хаотическое нагромождение скал.
Он пробрался через окружавшую бывшую базилику галерею в ту часть монастыря, которая, как ему показалось, пострадала меньше, чем та, откуда он пришел, и едва узнал место: это был зал, в котором еще сегодня утром он беседовал с отцом Мауро. Высокие готические стулья были разнесены в щепки, картины разбиты. Одна из дверей раскололась надвое, словно дуб, в который ударила молния. Перешагивая через обгоревшие обломки, которыми был усеян пол, он вошел в помещение, когда-то бывшее библиотекой.
Ужасное зрелище! Все обрушилось. Отколовшаяся лепнина усеивала пол, деревянные панели отделились от стен и являли собой жалкое зрелище. Машинально он просунул руку между деревом и каменной стеной, но не обнаружил там ничего, кроме паутины и высохшей плесени. Помещение напоминало дурной сон со смещенной перспективой. Почерневшие доски взметнулись к небу, словно виселицы: это было все, что осталось от бесконечных рядов книжных полок, когда-то закрывавших стены. Только один чудом оставшийся нетронутым аналой стоял на прежнем месте и, казалось, ждал, чтобы чья-то осторожная рука положила на него Часослов или украшенную миниатюрами рукопись. У его ног лежала одна из табличек, обозначавших разделы собрания. «Литераторы», — прочел он, взяв ее в руки.
— Представьте себе, — раздался голос позади него, — они все-таки осмелились.
Он медленно обернулся. Отрешенно-спокойный старик, почти не заметный на фоне разрушенных стен, стоял у двери, опираясь на свою палку. Голос его звучал устало и неестественно ровно. Ларри не удивился, потому что был уверен, что окаменевший в своем отчаянии хранитель руин никогда не покинет свой пост. Он подошел к монаху.
— Вы ранены! — воскликнул он.
По щеке старика, бледной как пергамент, стекала струйка крови.
— Это ничего, меня поцарапало осколком камня, — ответил отец Мауро, вытирая лицо рукавом сутаны.
— Я волновался, — сказал Ларри. — Вы ушли от отца аббата…
— Все-таки вы выпустили синиц, — с упреком сказал библиотекарь.
— Когда я увидел, что самолеты возвращаются… Я вас потерял и думал сделать как лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70