Только святая Схоластика в своей невинности и чистоте могла бы отыскать, быть может, в этом ужасе своих голубок. «Так защити же нас, святая заступница, — взмолился он тихо, усаживая Коррадо возле деревянной кормушки. — Защити этого бедного мальчика, которого твой верный почитатель так не любил, но который тем не менее часто украшал цветами твою статую». Он ослабил жгут на ноге Коррадо, Рана выглядела ужасно, но кровотечение, кажется, прекратилось. Коррадо тихо постанывал, закрыв глаза.
— Как только пепел перестанет падать, я пойду за помощью, — сказал ему Ларри.
— Это лапилли, — прошептал Коррадо. — Я видел такое в тридцать третьем, когда лава залила дорогу в Боскот-реказе. — И добавил так, словно речь шла просто о топографическом уточнении: — Я не чувствую своей ноги.
— Послушай, я пойду за помощью, как только это станет возможным. Кровь больше не идет, а от пули в мягкое место не умирают! Лучше вспомни, что ты начал мне рассказывать, когда закричали мальчишки.
Коррадо посмотрел на него, пытаясь собраться с мыслями.
— Это я убил Амброджио, — произнес он едва слышно. Ларри снова показалось, что он ослышался:
— Что ты мелешь?, . Это Домитилла! Я в некотором смысле имею право это утверждать! Амброджио набросился на меня, размахивая кинжалом. Если бы она не схватила его за руку и не толкнула головой в зеркало, меня бы здесь не было. Коррадо усмехнулся:
— Говорю вам, его убил я. У нее не хватило бы на это сил. Вы что, мне не верите?
— Нет. Мне даже кажется, что ты бредишь, — ответил Ларри, кладя руку ему на лоб.
— Я не брежу, но мне холодно… — прошептал Коррадо. — Так холодно, а кругом горячий пепел…
— Надеюсь, мальчишки благополучно добрались, — сказал Ларри. — Если тебе холодно, возьми мою куртку.
Коррадо отмахнулся:
— Спасибо, она воняет хуже, чем рясы монахов!
— Извини, ты очень капризен. Не забудь, что я два месяца ее не снимал!
Коррадо кивнул.
— Раз вы мне не верите, я расскажу, как я его убил, — сказал он голосом, в котором вдруг появилась твердость и какая-то гордость. — Как я вам уже говорил, он забрал то, что я вынес из аббатства, и не дал мне за это ни лиры. Поэтому в то утро я проник в его квартиру через крышу, чтобы вернуть свое имущество, и ждал его.
— Твое имущество! Скажешь тоже! Кроме того, у тебя не было никакого шанса получить деньги: у Амброджио ничего не было. А даже если бы было, ты его знаешь достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что он ни гроша бы тебе не заплатил!
Коррадо пожал плечами:
— Его все равно не было дома.
— Я это и сам знал: он отправился в порт продавать мою машину! Это тебя, в сущности, устраивало: ты мог спокойно посмотреть на Домитиллу.
Коррадо кивнул.
— Да… — ответил он грустно. — Я увидел ее впервые после трех лет разлуки… Я спрятался в комнатушке за кухней и видел то представление, которое она вам показывала. Теперь я могу без сожаления отправляться к святой Схоластике, туда, где она сейчас: я видел то, что хотел увидеть, даже если она показывала это не мне, а вам. Зрелище того стоило! — Он закрыл глаза, и на лице у него застыло восхищенное выражение, словно он пытался навеки сохранить воспоминание о том, что видел. Ларри насмешливо рассмеялся:
— Если ты отправишься в рай — в чем я сильно сомневаюсь, — ты рискуешь встретиться там с отцом Мауро, и это тебе может не понравиться.
Коррадо пожал плечами.
— Тут появился этот тип, которого никто не ждал, — продолжал он. — И бросился на вас, как буйнопомешанный… Никем не замеченный, я пошел за ним по пятам, спрятался за портьеру у входа в коридор, как настоящий бретер, и увидел Домитиллу, спешащую к вам на помощь. Вы заметили, как храбро она себя вела? Конечно, мне очень хотелось, чтобы она была влюблена в меня так же сильно, как влюблена в вас, но я сразу понял, что ей не справиться с этим сумасшедшим… Неправда, что она швырнула его в зеркало. Она — вы, конечно, скажете, что это самое главное, — не дала ему вас зарезать, схватив руку с ножом. Остальное, — продолжил он с явной насмешкой, — остальное — моя работа. Я толкнул его вперед, я подобрал выроненный им кинжал, и я довершил дело, сделав с ним то… ну, то, что он хотел сделать с вами.
Он так правдоподобно и естественно показал, как он это сделал, что по спине у Ларри побежали мурашки.
— Я немного задержался в квартире, видел, как Домитилла мыла пол вокруг трупа, как она вынимала пачки денег у него из карманов… Поэтому я знаю, что у вас водятся деньжата, и немалые.
— Это были деньги от продажи машины. Думаю, Домитилла сейчас живет на них…
— Вы тоже не видели ее с той ночи?
— Нет, на следующий день мы встретились… А потом… Я тоже ушел.
— А она, кажется, так вас любила!
— Да, но без взаимности, и, может статься, я сомневался в ее любви… Она хотела сбежать от отца и ушла бы с любым офицером только для того, чтобы уехать из Неаполя.
Коррадо, кажется, успокоился, и лицо его немного прояснилось.
— Это хорошо, что вы оставили ей деньги, особенно потому, что у нее никогда столько не было, — сказал он восхищенно.
— Спасибо за одобрение. Но расскажи, что было дальше…
— Так вот, когда я увидел, какой оборот принимают события, как трудно вам спускать по лестнице тело, я собрался было вам помочь и, не говоря ни слова, взяться за носилки, но я не знал, как на это отреагирует Домитилла. А мне больше всего хотелось оставаться в стороне от всего этого. И я убежал и вернулся в Сан-Доменико в старый дом родителей.
Что-то в его рассказе насторожило Ларри.
— Да, возвращаясь к тому вечеру… Ты говоришь, что не знал, как отреагирует Домитилла… Ты не сказал мне, видела она тебя или нет?
— Мне кажется, видела. Мы встретились взглядами! Но, как я вам уже говорил, она меня не любила. Еще когда она была совсем маленькой, а я учился в лицее, она все время говорила, что я стараюсь застать ее врасплох, напугать…
Лицо его исказила гримаса боли.
— Все-таки я снова ее увидел, — прошептал он. Ларри надоело говорить о Домитилле, и он подошел к двери.
— Послушай, сейчас камнепад прекратился, и я попробую спуститься. Никуда отсюда не уходи, я вернусь со спасателем.
Коррадо посмотрел на него.
— Если вы когда-нибудь с ней встретитесь… — начал он.
— Маловероятно, — нетерпеливо прервал его Ларри. Коррадо снова закрыл глаза. Ларри несколько минут молча его разглядывал.
— Отец Мауро был прав, ты не самый лучший кандидат в монахи, — сказал он. — Но почему ты согласился похоронить себя там? Ты говорил, что это было против твоей воли, я легко могу такое допустить. Только не понимаю, как монахи могли так ошибаться на твой счет: ведь ты превратился — назовем вещи своими именами — в настоящего разбойника.
— Директор пансиона Святой Реституты, куда меня отдали в четырнадцать лет после смерти родителей, считал меня хорошим учеником, особенно по латыни… Я хорошо прислуживал во время мессы… И потом, это избавляло моего опекуна от необходимости заботиться обо мне… Когда мне предложили стать послушником, я согласился, но без всякой радости… И не для того, чтобы принять постриг, а чтобы забыть…
Рука его потянулась к бедру, словно пытаясь защитить рану.
— После всего, что случилось, я пошел к нему… Не для того, чтобы рассказать о том, что случилось на Ривьера-ди-Кьяйя, конечно, а чтобы просто объяснить, что не могу больше жить в монастыре… Мне повезло, он меня понял… Он больше не руководит пансионом, а служит каноником в Дуомо… Я выжил благодаря ему. Он защищал меня, кормил, давал денег… Как-то раз на улице меня ранил американский военный, и я пришел к нему… Если со мной что-нибудь случится, сообщите ему… Канонику Кардуччи…
— С тобой ничего не случится, — ответил Ларри. — Мы вернемся и спустим тебя вниз, а я прослежу, чтобы о тебе позаботились. Это винодельческий район, тебя смогут нанять на работу. Из тебя не получилось хорошего монаха, может быть, получится хороший виноградарь. Ну, до скорого!
Он засунул пистолет в карман, открыл дверь и побежал вниз по склону.
Держа над головой куртку, которой пренебрег Коррадо, Ларри вскоре добрался до первых домов Сан-Себастьяно. Деревушка, прижавшаяся к склонам вулкана, казалась пустой, словно все ее жители убежали к морю — или туда, где небо пока оставалось чистым. Он обернулся посмотреть на овчарню, казавшуюся отсюда маленькой и хрупкой под продолжавшими сгущаться тучами, и пошел к церкви, невзрачный купол которой виднелся среди черепичных крыш. Над пустынной и тихой улицей нависла тяжелая и душная атмосфера.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он. — Что же это такое! Мне нужен врач! Мне нужен врач, — повторил он, но на его тревожный зов ответило только эхо, отразившееся от стен почерневших и опустевших домов.
Он продолжал спускаться в сторону церковной площади и, только дойдя до самого центра деревни, понял, что произошло. Там стояла плотная толпа, молча глядевшая на поток лавы, медленно продвигавшийся по главной улице. Это ничем не напоминало языки пламени и огненные взрывы, которые он представлял себе, когда рассматривал гравюры с изображением извержения Везувия в неаполитанской траттории. В ста метрах от него, за эфемерной преградой из полицейского оцепления, смрадная магма наступала безжалостно, медленно и вязко, словно гигантское щупальце. Лава просачивалась в проходы между домами с яростным и неотвратимым упорством, заливала площади и улочки и, окружив какое-нибудь несчастное здание, неумолимо сминала его с тихим всасывающим звуком, за которым следовал глухой треск рушащихся стен. Происходящее показалось Ларри прямой — но не менее жестокой — противоположностью тому истерическому вою и оглушающему грохоту, которыми сопровождалась бомбардировка аббатства. В тяжелом и тревожном молчании на глазах у потрясенных жителей исчезала деревня, пойманная и съеденная чем-то вязким и прожорливым.
— Назад, назад! — кричали карабинеры, когда лава захватывала все новые куски земли. Серая толпа, жалобно причитая, неохотно отступала, как будто считая себя последней преградой, способной еще остановить наступление стихии.
Время от времени, когда падал очередной дом, почти непристойно обнажая свои самые интимные уголки: старенькие дешевые обои в цветочек, убогую мебель, пожелтевшие фотографии, появлявшиеся на миг только для того, чтобы тотчас же исчезнуть навсегда в толще шлака, — слышались душераздирающие рыдания.
— Там, наверху, в Сан-Доменико, раненый! — крикнул Ларри. — Есть здесь врач?
На него посмотрели так, словно при сложившихся обстоятельствах его вопрос был просто неприличен.
— В такой день болеть нельзя, — проворчала какая-то старуха.
— Он не болен, он ранен и истекает кровью! Где врач, черт побери?
Никакой реакции. Он подошел к офицеру карабинеров.
— Я все слышал, но что мне прикажете делать? — ответил тот. — Действительно, очень не вовремя!
— Вы не из нашей деревни и вообще не из наших мест, — недоверчиво прибавил деревенский старейшина. — Кто он, этот ваш раненый? Один из тех солдат, которые так торопились вернуться домой, что довели страну до перемирия, из-за которого мы теперь по уши в дерьме? Идите к вашим друзьям-американцам и просите, чтобы они его вылечили. Как только они узнали, что вулкан проснулся, то приехали в Черколу, что у самого его подножия, со всем необходимым оборудованием, чтобы помочь нам.
— Будет поздно!
— Церковь, — произнес кто-то, не повышая голоса, словно пытаясь отвратить то, что вот-вот должно было случиться.
Старинное здание стало в свою очередь разрушаться, и толпа поняла, что даже Провидение не поможет. Серовато-белый купол внезапно треснул, как яйцо, из которого собирается вылупиться цыпленок. Лава охватила церковь с двух сторон, словно тисками, фронтон приподнялся, воспарив в насыщенном серой воздухе. Спустя мгновение купол, колонны и стены обрушились с глухим шумом в озеро магмы, и от святилища остался только мертвенно-белый портик, сквозь который просвечивало неоглядное свинцовое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Как только пепел перестанет падать, я пойду за помощью, — сказал ему Ларри.
— Это лапилли, — прошептал Коррадо. — Я видел такое в тридцать третьем, когда лава залила дорогу в Боскот-реказе. — И добавил так, словно речь шла просто о топографическом уточнении: — Я не чувствую своей ноги.
— Послушай, я пойду за помощью, как только это станет возможным. Кровь больше не идет, а от пули в мягкое место не умирают! Лучше вспомни, что ты начал мне рассказывать, когда закричали мальчишки.
Коррадо посмотрел на него, пытаясь собраться с мыслями.
— Это я убил Амброджио, — произнес он едва слышно. Ларри снова показалось, что он ослышался:
— Что ты мелешь?, . Это Домитилла! Я в некотором смысле имею право это утверждать! Амброджио набросился на меня, размахивая кинжалом. Если бы она не схватила его за руку и не толкнула головой в зеркало, меня бы здесь не было. Коррадо усмехнулся:
— Говорю вам, его убил я. У нее не хватило бы на это сил. Вы что, мне не верите?
— Нет. Мне даже кажется, что ты бредишь, — ответил Ларри, кладя руку ему на лоб.
— Я не брежу, но мне холодно… — прошептал Коррадо. — Так холодно, а кругом горячий пепел…
— Надеюсь, мальчишки благополучно добрались, — сказал Ларри. — Если тебе холодно, возьми мою куртку.
Коррадо отмахнулся:
— Спасибо, она воняет хуже, чем рясы монахов!
— Извини, ты очень капризен. Не забудь, что я два месяца ее не снимал!
Коррадо кивнул.
— Раз вы мне не верите, я расскажу, как я его убил, — сказал он голосом, в котором вдруг появилась твердость и какая-то гордость. — Как я вам уже говорил, он забрал то, что я вынес из аббатства, и не дал мне за это ни лиры. Поэтому в то утро я проник в его квартиру через крышу, чтобы вернуть свое имущество, и ждал его.
— Твое имущество! Скажешь тоже! Кроме того, у тебя не было никакого шанса получить деньги: у Амброджио ничего не было. А даже если бы было, ты его знаешь достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что он ни гроша бы тебе не заплатил!
Коррадо пожал плечами:
— Его все равно не было дома.
— Я это и сам знал: он отправился в порт продавать мою машину! Это тебя, в сущности, устраивало: ты мог спокойно посмотреть на Домитиллу.
Коррадо кивнул.
— Да… — ответил он грустно. — Я увидел ее впервые после трех лет разлуки… Я спрятался в комнатушке за кухней и видел то представление, которое она вам показывала. Теперь я могу без сожаления отправляться к святой Схоластике, туда, где она сейчас: я видел то, что хотел увидеть, даже если она показывала это не мне, а вам. Зрелище того стоило! — Он закрыл глаза, и на лице у него застыло восхищенное выражение, словно он пытался навеки сохранить воспоминание о том, что видел. Ларри насмешливо рассмеялся:
— Если ты отправишься в рай — в чем я сильно сомневаюсь, — ты рискуешь встретиться там с отцом Мауро, и это тебе может не понравиться.
Коррадо пожал плечами.
— Тут появился этот тип, которого никто не ждал, — продолжал он. — И бросился на вас, как буйнопомешанный… Никем не замеченный, я пошел за ним по пятам, спрятался за портьеру у входа в коридор, как настоящий бретер, и увидел Домитиллу, спешащую к вам на помощь. Вы заметили, как храбро она себя вела? Конечно, мне очень хотелось, чтобы она была влюблена в меня так же сильно, как влюблена в вас, но я сразу понял, что ей не справиться с этим сумасшедшим… Неправда, что она швырнула его в зеркало. Она — вы, конечно, скажете, что это самое главное, — не дала ему вас зарезать, схватив руку с ножом. Остальное, — продолжил он с явной насмешкой, — остальное — моя работа. Я толкнул его вперед, я подобрал выроненный им кинжал, и я довершил дело, сделав с ним то… ну, то, что он хотел сделать с вами.
Он так правдоподобно и естественно показал, как он это сделал, что по спине у Ларри побежали мурашки.
— Я немного задержался в квартире, видел, как Домитилла мыла пол вокруг трупа, как она вынимала пачки денег у него из карманов… Поэтому я знаю, что у вас водятся деньжата, и немалые.
— Это были деньги от продажи машины. Думаю, Домитилла сейчас живет на них…
— Вы тоже не видели ее с той ночи?
— Нет, на следующий день мы встретились… А потом… Я тоже ушел.
— А она, кажется, так вас любила!
— Да, но без взаимности, и, может статься, я сомневался в ее любви… Она хотела сбежать от отца и ушла бы с любым офицером только для того, чтобы уехать из Неаполя.
Коррадо, кажется, успокоился, и лицо его немного прояснилось.
— Это хорошо, что вы оставили ей деньги, особенно потому, что у нее никогда столько не было, — сказал он восхищенно.
— Спасибо за одобрение. Но расскажи, что было дальше…
— Так вот, когда я увидел, какой оборот принимают события, как трудно вам спускать по лестнице тело, я собрался было вам помочь и, не говоря ни слова, взяться за носилки, но я не знал, как на это отреагирует Домитилла. А мне больше всего хотелось оставаться в стороне от всего этого. И я убежал и вернулся в Сан-Доменико в старый дом родителей.
Что-то в его рассказе насторожило Ларри.
— Да, возвращаясь к тому вечеру… Ты говоришь, что не знал, как отреагирует Домитилла… Ты не сказал мне, видела она тебя или нет?
— Мне кажется, видела. Мы встретились взглядами! Но, как я вам уже говорил, она меня не любила. Еще когда она была совсем маленькой, а я учился в лицее, она все время говорила, что я стараюсь застать ее врасплох, напугать…
Лицо его исказила гримаса боли.
— Все-таки я снова ее увидел, — прошептал он. Ларри надоело говорить о Домитилле, и он подошел к двери.
— Послушай, сейчас камнепад прекратился, и я попробую спуститься. Никуда отсюда не уходи, я вернусь со спасателем.
Коррадо посмотрел на него.
— Если вы когда-нибудь с ней встретитесь… — начал он.
— Маловероятно, — нетерпеливо прервал его Ларри. Коррадо снова закрыл глаза. Ларри несколько минут молча его разглядывал.
— Отец Мауро был прав, ты не самый лучший кандидат в монахи, — сказал он. — Но почему ты согласился похоронить себя там? Ты говорил, что это было против твоей воли, я легко могу такое допустить. Только не понимаю, как монахи могли так ошибаться на твой счет: ведь ты превратился — назовем вещи своими именами — в настоящего разбойника.
— Директор пансиона Святой Реституты, куда меня отдали в четырнадцать лет после смерти родителей, считал меня хорошим учеником, особенно по латыни… Я хорошо прислуживал во время мессы… И потом, это избавляло моего опекуна от необходимости заботиться обо мне… Когда мне предложили стать послушником, я согласился, но без всякой радости… И не для того, чтобы принять постриг, а чтобы забыть…
Рука его потянулась к бедру, словно пытаясь защитить рану.
— После всего, что случилось, я пошел к нему… Не для того, чтобы рассказать о том, что случилось на Ривьера-ди-Кьяйя, конечно, а чтобы просто объяснить, что не могу больше жить в монастыре… Мне повезло, он меня понял… Он больше не руководит пансионом, а служит каноником в Дуомо… Я выжил благодаря ему. Он защищал меня, кормил, давал денег… Как-то раз на улице меня ранил американский военный, и я пришел к нему… Если со мной что-нибудь случится, сообщите ему… Канонику Кардуччи…
— С тобой ничего не случится, — ответил Ларри. — Мы вернемся и спустим тебя вниз, а я прослежу, чтобы о тебе позаботились. Это винодельческий район, тебя смогут нанять на работу. Из тебя не получилось хорошего монаха, может быть, получится хороший виноградарь. Ну, до скорого!
Он засунул пистолет в карман, открыл дверь и побежал вниз по склону.
Держа над головой куртку, которой пренебрег Коррадо, Ларри вскоре добрался до первых домов Сан-Себастьяно. Деревушка, прижавшаяся к склонам вулкана, казалась пустой, словно все ее жители убежали к морю — или туда, где небо пока оставалось чистым. Он обернулся посмотреть на овчарню, казавшуюся отсюда маленькой и хрупкой под продолжавшими сгущаться тучами, и пошел к церкви, невзрачный купол которой виднелся среди черепичных крыш. Над пустынной и тихой улицей нависла тяжелая и душная атмосфера.
— Есть здесь кто-нибудь? — крикнул он. — Что же это такое! Мне нужен врач! Мне нужен врач, — повторил он, но на его тревожный зов ответило только эхо, отразившееся от стен почерневших и опустевших домов.
Он продолжал спускаться в сторону церковной площади и, только дойдя до самого центра деревни, понял, что произошло. Там стояла плотная толпа, молча глядевшая на поток лавы, медленно продвигавшийся по главной улице. Это ничем не напоминало языки пламени и огненные взрывы, которые он представлял себе, когда рассматривал гравюры с изображением извержения Везувия в неаполитанской траттории. В ста метрах от него, за эфемерной преградой из полицейского оцепления, смрадная магма наступала безжалостно, медленно и вязко, словно гигантское щупальце. Лава просачивалась в проходы между домами с яростным и неотвратимым упорством, заливала площади и улочки и, окружив какое-нибудь несчастное здание, неумолимо сминала его с тихим всасывающим звуком, за которым следовал глухой треск рушащихся стен. Происходящее показалось Ларри прямой — но не менее жестокой — противоположностью тому истерическому вою и оглушающему грохоту, которыми сопровождалась бомбардировка аббатства. В тяжелом и тревожном молчании на глазах у потрясенных жителей исчезала деревня, пойманная и съеденная чем-то вязким и прожорливым.
— Назад, назад! — кричали карабинеры, когда лава захватывала все новые куски земли. Серая толпа, жалобно причитая, неохотно отступала, как будто считая себя последней преградой, способной еще остановить наступление стихии.
Время от времени, когда падал очередной дом, почти непристойно обнажая свои самые интимные уголки: старенькие дешевые обои в цветочек, убогую мебель, пожелтевшие фотографии, появлявшиеся на миг только для того, чтобы тотчас же исчезнуть навсегда в толще шлака, — слышались душераздирающие рыдания.
— Там, наверху, в Сан-Доменико, раненый! — крикнул Ларри. — Есть здесь врач?
На него посмотрели так, словно при сложившихся обстоятельствах его вопрос был просто неприличен.
— В такой день болеть нельзя, — проворчала какая-то старуха.
— Он не болен, он ранен и истекает кровью! Где врач, черт побери?
Никакой реакции. Он подошел к офицеру карабинеров.
— Я все слышал, но что мне прикажете делать? — ответил тот. — Действительно, очень не вовремя!
— Вы не из нашей деревни и вообще не из наших мест, — недоверчиво прибавил деревенский старейшина. — Кто он, этот ваш раненый? Один из тех солдат, которые так торопились вернуться домой, что довели страну до перемирия, из-за которого мы теперь по уши в дерьме? Идите к вашим друзьям-американцам и просите, чтобы они его вылечили. Как только они узнали, что вулкан проснулся, то приехали в Черколу, что у самого его подножия, со всем необходимым оборудованием, чтобы помочь нам.
— Будет поздно!
— Церковь, — произнес кто-то, не повышая голоса, словно пытаясь отвратить то, что вот-вот должно было случиться.
Старинное здание стало в свою очередь разрушаться, и толпа поняла, что даже Провидение не поможет. Серовато-белый купол внезапно треснул, как яйцо, из которого собирается вылупиться цыпленок. Лава охватила церковь с двух сторон, словно тисками, фронтон приподнялся, воспарив в насыщенном серой воздухе. Спустя мгновение купол, колонны и стены обрушились с глухим шумом в озеро магмы, и от святилища остался только мертвенно-белый портик, сквозь который просвечивало неоглядное свинцовое небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70