А вы с ним сегодня встречаться собрались.
— Я признаю, что ты у нас крутая шпионка. Но больше чтоб я этих разговоров не слышал. Лучше взгляни-ка сюда. Ничего не заметила? Я сам только сейчас внимание обратил.
— Уставной капитал в двенадцать миллионов, а покупают здание за десять миллиардов с хвостиком… Так?
— Да нет. Похожие сделки при «раздутом пузыре» заключались довольно часто. Я не об этом!
— О чем же тогда?
— Акционерные компании с таким уставным капиталом, как правило, создаются членами одной семьи или близкими родственниками. Именно это приходит в голову, когда впервые встречаешь их название. «Ёсинага» — имя собственное. Похоже на чью-то фамилию. Фирма создана в восемьдесят девятом. То есть девять лет назад. За этот срок ни одного учредителя не сменилось. Даже если бы кто-то из них уже помер, за него получала бы прибыль его семья, поэтому имя все равно остается в списке. Тем не менее никакого Ёсинаги в списке не значится…
Охара взглянула на меня и снова уставилась в документ.
— Да, действительно… Об этом я не подумала.
— Ну, и что тебе приходит в голову в этом случае?
Она задумалась, наклонив голову, и я продолжил:
— Насколько я помню, Норио Сато баллотировался в Парламент от округа Северного Канто. Вообще-то, я тот район знаю плохо…
— Ага! — сообразила она. — Вы хотите сказать, что Ёсинага — не фамилия, а географическое название?
— Очень может быть. Например, многоэтажку Киэ Саэки назвали «Розовые холмы Гайэн-Ниси» потому, что она стоит на улице Гайэн-Ниси. Хотя, конечно, название фирмы и название дома — вещи разные… Возможно, я и ошибаюсь.
— И все же проверить стоит! Ведь если в избирательном округе Северного Канто отыщется населенный пункт Ёсинага, то и связь между генсеком Сато и фирмой «Ёсинага» станет очевиднее. Разве не так?
— Может, и так.
— Тогда я скажу об этом мужу! У журнала «Сан» свои эксперты по связям с якудзой. Может, вместе с ними что-нибудь и поймут!
— А может, и ничего не поймут…
— Да что это вы, в самом деле? То новые идеи предлагаете, то сами же их спускаете на тормозах… Нравится людей дразнить, да?
— Ничего я не спускаю на тормозах. И людей дразнить не люблю. Просто версии перебираю из любопытства… К старости, знаешь ли, любопытство принимает довольно нудные формы. И все больше похоже на подглядывание в замочную скважину. Странное такое любопытство, когда никакой истины выяснять не хочется. Аж самому противно.
— Однако причину самоубийства Исидзаки вы решили выяснить до конца, не так ли?
— Это да… Почему — сам не знаю.
— Может, потому, что у вас это не любопытство, а чувство долга?
— У такого, как я, не может быть чувства долга!
Возможно, я сказал это слишком резко. Охара замолчала, пристально глядя на меня. И наконец спросила:
— Можно, я дам мужу ваш телефон?
— Тебе решать. Если считаешь, что нужно, то ради бога.
— Вы все-таки пойдете на эту Ногидзаку?
— Ну конечно. Я же сам эту встречу назначил. Чего это ты вдруг?
— А как температура?
— Близко к норме. Не волнуйся, в обморок не упаду.
— Вообще-то, я за другое волнуюсь. Там же будет главарь якудзы, верно? По вашему же приглашению…
— Послушай. Я тебя, кажется, просил не лезть в мою личную жизнь?
Охара глубоко вздохнула.
— Ладно… — пробурчала она себе под нос. — Такого упрямого осла все равно ничем не остановишь!
— Охара! Ты делаешь успехи.
— В чем это?
— У тебя появилась женская интуиция, — улыбнулся я. — Привет мужу!
Я повернулся и пошел в раздевалку.
— Кретин! — еле слышно прозвучало у меня за спиной.
19
Ближе к вечеру кольцевая подземки, как всегда, бурлила от возвращавшихся с работы людей. В переполненной электричке я прижимал свою поклажу к ребрам, явно раздражая окружающих. Каждый раз, когда вагон покачивало, в коробке громко звякали стальные трубы.
Слушая эти звуки, я вспоминал тишину в телефонной трубке пару часов назад. А когда очнулся, обнаружил, что станция «Харадзюку» уже позади. Там я собирался пересесть на линию Тиёда, но теперь решил выйти на «Эбису» и прогуляться через Роппонги. На часах еще не было и семи. Времени хоть отбавляй. Можно было не сомневаться: такой поздний час для встречи Сугино назначил совсем не случайно.
Ну что ж, подумал я. Роппонги — идеальное место для прожигания времени. С моей перспективой на будущее пора привыкать к этому странному хобби.
В баре у Нами-тян было на редкость людно. Лишь увидев такую толпу, я вспомнил, что сейчас вечер пятницы. В динамиках плескалась ностальгическая мелодия — Temptations, «My Girl».
Я прошел к стойке и уселся на свободный табурет между какими-то европейцами. Те скользнули по мне взглядами и, отвернувшись, продолжили болтать каждый на своем языке.
Подошел Майк. Ткнул пальцем в коробку, что я прислонил к стойке рядом с собой.
— А это что?
Я в двух словах рассказал ему про «Изи хангер».
— Стальные трубы? — с интересом повторил он и усмехнулся. — Пожалуй, это поубедительней, чем барабанные палочки!
— Даже не знаю, о чем ты… Я заказал саке.
— Ах да! — вспомнил он. — Вчера ближе к ночи твоя красавица подчиненная сюда звонила.
— Я уже в курсе, — кивнул я.
Он принес мне саке и тут же куда-то исчез. Ну и бог с ним. Помолчать под легкую музыку в конце недели — тоже совсем неплохая штука.
Я потягивал саке и сквозь галдеж посетителей вслушивался в мелодии давно забытого прошлого. Kingston Trio— «Tom Dowley». Дель Шаннон — «Runaway». Отис Реддинг — «I'm Coming Home»… Ни одна песня для прожигания свободного времени не подходила, хоть тресни.
После «Only the Lonely» Роя Орбисона репертуар вдруг резко сменился, и Animals заиграли вступление к «Дому восходящего солнца». Песенка про юнца, который провел ночь в борделе. Надрывная «трещинка» в голосе вокалиста превращала эту мелодию в настоящее чудо.
За стойкой показалась Нами-тян, но один из иностранцев тут же пристал к ней с каким-то вопросом.
— Эрик Бёрден, — ответила она ему на грубом английском.
Юнец спросил что-то еще. Я посмотрел на него внимательнее. Белый парнишка лет двадцати уже принял на грудь будь здоров.
Нами-тян пожала плечами и обернулась ко мне:
— Эй, папаша! Ты не в курсе, кто у них на органе играл?
— Алан Прайс, — ответил я не задумываясь. Она повторила парню мои слова. Он криво усмехнулся и с явным вызовом прогнусавил что-то еще. Нами-тян повысила голос, ответила что-то резкое, и клиент наконец заткнулся.
— Что происходит? — поинтересовался я.
— Спрашивает, почему в этом баре крутят одно замшелое старье. Его забыла спросить! Ну, я и говорю: если не нравится — чего про орган было спрашивать? Придурок какой-то, ей-богу… И без него забот полон рот!
Зная Нами-тян, можно было не сомневаться: на английском она прописала ему кое-что пожестче. Замшелое старье? Никогда бы не причислил «Дом восходящего солнца» к такой категории.
Нами-тян заглянула в мой бокал. Там было пусто.
— Еще?
— Да нет, — покачал я головой. — На сегодня хватит.
— Здорово ты в старых вещах разбираешься!
— К сожалению, только в старых…
— Это уж точно. Что перед носом творится — вообще не замечаешь. А жизнь вокруг — это тебе не пупок!
— Чего-чего? Какой еще пупок?
— Тот самый. Который у всех посреди живота расположен, а думать о нем никому и в голову не приходит. Ужасная несправедливость, тебе не кажется? Вот и ты со своей жизнью так же. И сам не живешь, и другим не даешь.
— Ого… Первый раз такой пример слышу. Да с чего бы я о своем пупке специально думал? И без него забот полон рот!
— Ну смотри. Может, я и зря вчера о тебе позаботилась…
— Ты о чем?
— Да Охара твоя звонила. Вчера, поздно вечером.
— Это я знаю.
— Но ты же не знаешь, о чем я говорила с ним.
— С ним?!
— Ну да… Она звонит, я говорю — дай-ка мужу трубочку. Ну и влепила ему: смотри, парень, будешь ворон считать — старый хрен у тебя жену отобьет!
У меня отвисла челюсть. Несколько секунд я смотрел на нее, не зная, что сказать. И наконец перевел дух.
— М-да-а… Вот уж действительно, спасибо за заботу!
— А что? Или я ошибаюсь? «Ошибаешься!» — хотел было сказать я, но она убежала к клиентам. Работы сегодня хватало, и даже Майк выполнял роль официанта. Конец недели, куда деваться.
Хозяйка исчезла, но старые песни зазвучали погромче. Слушая эти мелодии одну за другой, я впал в удивительное состояние. Как будто я сидел на дне глубокого пруда в клубах какого-то ила из живых организмов, что плясали вокруг меня, слагая призрачные фантомы. У фантомов были лица. Эти лица то появлялись, то вновь исчезали передо мной. Я увидел лицо отца. Лицо своей бывшей жены. Лица людей, с которыми я когда-то работал, но чьи имена позабыл. Лица всех, кого я повстречал в своей жизни за сорок с лишним лет. Была там и Охара с ее робким мужем. А также та, что, возможно, звонила сегодня по телефону, хотя и не сказала ни слова. За двадцать лет ее лицо ни капельки не изменилось.
Скольких из этих лиц мне доведется увидеть еще хоть раз? Я задумался, но тут же понял, насколько бессмысленны любые попытки ответа. Странный ил успокоился и мягко осел на дно.
Старенький Донован допевал свою «Mellow Yellow». Я поднялся с табурета. На часах еще не было восьми.
Нами-тян зашивалась за кассой.
— Ты уж прости! Народу сегодня — как сельдей в бочке, — извинилась она.
— Да все в порядке, — улыбнулся я. — А насчет мужа Охары ты, ей-богу, зря беспокоишься…
— Почему это зря?
— В конце марта я увольняюсь. И все ниточки между нами оборвутся.
— Такие, как сейчас? Не надейся, не оборвутся!
— А ты откуда знаешь?
— Что, у меня глаз нету, что ли? Девчонка по краю ходит. Сама не понимает, что творит. У тебя кожа ведь как у бегемота, ничего не замечаешь! Этот мир погубят толстокожие, не слыхал? Если с девчонкой в таком состоянии обращаться, как с пупком на животе, она постепенно с ума сойдет, так и знай!
— Да ну тебя… Правда, что ли?
— А то!
Я вышел на улицу. Толстокожий? Сам не живу и другим не даю?.. Я шел по улице, размышляя о пупке на животе, как вдруг мои мысли переключились на Киэ Саэки. Разве Исидзаки игнорировал ее как женщину? Нет. Ее чувства он понимал отлично. Просто не позволял ничему произойти, вот и все…
Я брел по улице в сторону Ногидзаки. Теплый весенний ветер ласкал лицо. Ближе к перекрестку Роппонги меня окружила толпа, и воздух стал еще жарче. Добрый знак: если кожей чувствую время года — значит, иду на поправку.
Подходя к «Ёсинаге», я взглянул на часы. Восемь двадцать. В дальнем конце квартальчика я заметил какой-то магазинчик. Жалюзи на входе опущены, под навесом черная тень. Отсюда хорошо просматривалась вся улица. Я спрятался в тень и открыл коробку.
Две вертикальные стойки «Изи хангера» были самыми увесистыми. Я достал из коробки широкий скотч, что успел купить в лавке на станции. И принялся наматывать его на один конец трубы до толщины рукоятки обычного деревянного меча. «Изи хангер» оказался чуть легче того, к чему я привык, но в целом Майк угадал: теперь в моей руке было кое-что повнушительней, чем палочка от барабана.
За все это время ни одной фигуры у входа в «Ёси-нагу» я не заметил. Однако не успел я оборвать ленту скотча, как зазвенел мобильник. От «Ёсинаги» было достаточно далеко, чтобы говорить в полный голос, и я нажал кнопку «прием». Поднося телефон к уху, я ощутил холодок в животе. А что, если это…
— Господин Хориэ? — послышался мужской голос. — Меня зовут Охара.
— А! Муж Мари Охары? — сообразил я. — Очень рад!
— Мне тоже очень приятно… Времени мало, давайте сразу к делу. Я проверил то, о чем просила Мари. Действительно, в избирательном округе, от которого баллотировался генсек Партии реформаторов Норио Сато, есть городок под названием Ёсинага. Очень маленький, вдали от больших магистралей, так что в Токио о нем почти никто не слыхал. Население — сорок тысяч человек…
От образа робкого парнишки, каким я запомнил его при первой встрече, не осталось и следа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Я признаю, что ты у нас крутая шпионка. Но больше чтоб я этих разговоров не слышал. Лучше взгляни-ка сюда. Ничего не заметила? Я сам только сейчас внимание обратил.
— Уставной капитал в двенадцать миллионов, а покупают здание за десять миллиардов с хвостиком… Так?
— Да нет. Похожие сделки при «раздутом пузыре» заключались довольно часто. Я не об этом!
— О чем же тогда?
— Акционерные компании с таким уставным капиталом, как правило, создаются членами одной семьи или близкими родственниками. Именно это приходит в голову, когда впервые встречаешь их название. «Ёсинага» — имя собственное. Похоже на чью-то фамилию. Фирма создана в восемьдесят девятом. То есть девять лет назад. За этот срок ни одного учредителя не сменилось. Даже если бы кто-то из них уже помер, за него получала бы прибыль его семья, поэтому имя все равно остается в списке. Тем не менее никакого Ёсинаги в списке не значится…
Охара взглянула на меня и снова уставилась в документ.
— Да, действительно… Об этом я не подумала.
— Ну, и что тебе приходит в голову в этом случае?
Она задумалась, наклонив голову, и я продолжил:
— Насколько я помню, Норио Сато баллотировался в Парламент от округа Северного Канто. Вообще-то, я тот район знаю плохо…
— Ага! — сообразила она. — Вы хотите сказать, что Ёсинага — не фамилия, а географическое название?
— Очень может быть. Например, многоэтажку Киэ Саэки назвали «Розовые холмы Гайэн-Ниси» потому, что она стоит на улице Гайэн-Ниси. Хотя, конечно, название фирмы и название дома — вещи разные… Возможно, я и ошибаюсь.
— И все же проверить стоит! Ведь если в избирательном округе Северного Канто отыщется населенный пункт Ёсинага, то и связь между генсеком Сато и фирмой «Ёсинага» станет очевиднее. Разве не так?
— Может, и так.
— Тогда я скажу об этом мужу! У журнала «Сан» свои эксперты по связям с якудзой. Может, вместе с ними что-нибудь и поймут!
— А может, и ничего не поймут…
— Да что это вы, в самом деле? То новые идеи предлагаете, то сами же их спускаете на тормозах… Нравится людей дразнить, да?
— Ничего я не спускаю на тормозах. И людей дразнить не люблю. Просто версии перебираю из любопытства… К старости, знаешь ли, любопытство принимает довольно нудные формы. И все больше похоже на подглядывание в замочную скважину. Странное такое любопытство, когда никакой истины выяснять не хочется. Аж самому противно.
— Однако причину самоубийства Исидзаки вы решили выяснить до конца, не так ли?
— Это да… Почему — сам не знаю.
— Может, потому, что у вас это не любопытство, а чувство долга?
— У такого, как я, не может быть чувства долга!
Возможно, я сказал это слишком резко. Охара замолчала, пристально глядя на меня. И наконец спросила:
— Можно, я дам мужу ваш телефон?
— Тебе решать. Если считаешь, что нужно, то ради бога.
— Вы все-таки пойдете на эту Ногидзаку?
— Ну конечно. Я же сам эту встречу назначил. Чего это ты вдруг?
— А как температура?
— Близко к норме. Не волнуйся, в обморок не упаду.
— Вообще-то, я за другое волнуюсь. Там же будет главарь якудзы, верно? По вашему же приглашению…
— Послушай. Я тебя, кажется, просил не лезть в мою личную жизнь?
Охара глубоко вздохнула.
— Ладно… — пробурчала она себе под нос. — Такого упрямого осла все равно ничем не остановишь!
— Охара! Ты делаешь успехи.
— В чем это?
— У тебя появилась женская интуиция, — улыбнулся я. — Привет мужу!
Я повернулся и пошел в раздевалку.
— Кретин! — еле слышно прозвучало у меня за спиной.
19
Ближе к вечеру кольцевая подземки, как всегда, бурлила от возвращавшихся с работы людей. В переполненной электричке я прижимал свою поклажу к ребрам, явно раздражая окружающих. Каждый раз, когда вагон покачивало, в коробке громко звякали стальные трубы.
Слушая эти звуки, я вспоминал тишину в телефонной трубке пару часов назад. А когда очнулся, обнаружил, что станция «Харадзюку» уже позади. Там я собирался пересесть на линию Тиёда, но теперь решил выйти на «Эбису» и прогуляться через Роппонги. На часах еще не было и семи. Времени хоть отбавляй. Можно было не сомневаться: такой поздний час для встречи Сугино назначил совсем не случайно.
Ну что ж, подумал я. Роппонги — идеальное место для прожигания времени. С моей перспективой на будущее пора привыкать к этому странному хобби.
В баре у Нами-тян было на редкость людно. Лишь увидев такую толпу, я вспомнил, что сейчас вечер пятницы. В динамиках плескалась ностальгическая мелодия — Temptations, «My Girl».
Я прошел к стойке и уселся на свободный табурет между какими-то европейцами. Те скользнули по мне взглядами и, отвернувшись, продолжили болтать каждый на своем языке.
Подошел Майк. Ткнул пальцем в коробку, что я прислонил к стойке рядом с собой.
— А это что?
Я в двух словах рассказал ему про «Изи хангер».
— Стальные трубы? — с интересом повторил он и усмехнулся. — Пожалуй, это поубедительней, чем барабанные палочки!
— Даже не знаю, о чем ты… Я заказал саке.
— Ах да! — вспомнил он. — Вчера ближе к ночи твоя красавица подчиненная сюда звонила.
— Я уже в курсе, — кивнул я.
Он принес мне саке и тут же куда-то исчез. Ну и бог с ним. Помолчать под легкую музыку в конце недели — тоже совсем неплохая штука.
Я потягивал саке и сквозь галдеж посетителей вслушивался в мелодии давно забытого прошлого. Kingston Trio— «Tom Dowley». Дель Шаннон — «Runaway». Отис Реддинг — «I'm Coming Home»… Ни одна песня для прожигания свободного времени не подходила, хоть тресни.
После «Only the Lonely» Роя Орбисона репертуар вдруг резко сменился, и Animals заиграли вступление к «Дому восходящего солнца». Песенка про юнца, который провел ночь в борделе. Надрывная «трещинка» в голосе вокалиста превращала эту мелодию в настоящее чудо.
За стойкой показалась Нами-тян, но один из иностранцев тут же пристал к ней с каким-то вопросом.
— Эрик Бёрден, — ответила она ему на грубом английском.
Юнец спросил что-то еще. Я посмотрел на него внимательнее. Белый парнишка лет двадцати уже принял на грудь будь здоров.
Нами-тян пожала плечами и обернулась ко мне:
— Эй, папаша! Ты не в курсе, кто у них на органе играл?
— Алан Прайс, — ответил я не задумываясь. Она повторила парню мои слова. Он криво усмехнулся и с явным вызовом прогнусавил что-то еще. Нами-тян повысила голос, ответила что-то резкое, и клиент наконец заткнулся.
— Что происходит? — поинтересовался я.
— Спрашивает, почему в этом баре крутят одно замшелое старье. Его забыла спросить! Ну, я и говорю: если не нравится — чего про орган было спрашивать? Придурок какой-то, ей-богу… И без него забот полон рот!
Зная Нами-тян, можно было не сомневаться: на английском она прописала ему кое-что пожестче. Замшелое старье? Никогда бы не причислил «Дом восходящего солнца» к такой категории.
Нами-тян заглянула в мой бокал. Там было пусто.
— Еще?
— Да нет, — покачал я головой. — На сегодня хватит.
— Здорово ты в старых вещах разбираешься!
— К сожалению, только в старых…
— Это уж точно. Что перед носом творится — вообще не замечаешь. А жизнь вокруг — это тебе не пупок!
— Чего-чего? Какой еще пупок?
— Тот самый. Который у всех посреди живота расположен, а думать о нем никому и в голову не приходит. Ужасная несправедливость, тебе не кажется? Вот и ты со своей жизнью так же. И сам не живешь, и другим не даешь.
— Ого… Первый раз такой пример слышу. Да с чего бы я о своем пупке специально думал? И без него забот полон рот!
— Ну смотри. Может, я и зря вчера о тебе позаботилась…
— Ты о чем?
— Да Охара твоя звонила. Вчера, поздно вечером.
— Это я знаю.
— Но ты же не знаешь, о чем я говорила с ним.
— С ним?!
— Ну да… Она звонит, я говорю — дай-ка мужу трубочку. Ну и влепила ему: смотри, парень, будешь ворон считать — старый хрен у тебя жену отобьет!
У меня отвисла челюсть. Несколько секунд я смотрел на нее, не зная, что сказать. И наконец перевел дух.
— М-да-а… Вот уж действительно, спасибо за заботу!
— А что? Или я ошибаюсь? «Ошибаешься!» — хотел было сказать я, но она убежала к клиентам. Работы сегодня хватало, и даже Майк выполнял роль официанта. Конец недели, куда деваться.
Хозяйка исчезла, но старые песни зазвучали погромче. Слушая эти мелодии одну за другой, я впал в удивительное состояние. Как будто я сидел на дне глубокого пруда в клубах какого-то ила из живых организмов, что плясали вокруг меня, слагая призрачные фантомы. У фантомов были лица. Эти лица то появлялись, то вновь исчезали передо мной. Я увидел лицо отца. Лицо своей бывшей жены. Лица людей, с которыми я когда-то работал, но чьи имена позабыл. Лица всех, кого я повстречал в своей жизни за сорок с лишним лет. Была там и Охара с ее робким мужем. А также та, что, возможно, звонила сегодня по телефону, хотя и не сказала ни слова. За двадцать лет ее лицо ни капельки не изменилось.
Скольких из этих лиц мне доведется увидеть еще хоть раз? Я задумался, но тут же понял, насколько бессмысленны любые попытки ответа. Странный ил успокоился и мягко осел на дно.
Старенький Донован допевал свою «Mellow Yellow». Я поднялся с табурета. На часах еще не было восьми.
Нами-тян зашивалась за кассой.
— Ты уж прости! Народу сегодня — как сельдей в бочке, — извинилась она.
— Да все в порядке, — улыбнулся я. — А насчет мужа Охары ты, ей-богу, зря беспокоишься…
— Почему это зря?
— В конце марта я увольняюсь. И все ниточки между нами оборвутся.
— Такие, как сейчас? Не надейся, не оборвутся!
— А ты откуда знаешь?
— Что, у меня глаз нету, что ли? Девчонка по краю ходит. Сама не понимает, что творит. У тебя кожа ведь как у бегемота, ничего не замечаешь! Этот мир погубят толстокожие, не слыхал? Если с девчонкой в таком состоянии обращаться, как с пупком на животе, она постепенно с ума сойдет, так и знай!
— Да ну тебя… Правда, что ли?
— А то!
Я вышел на улицу. Толстокожий? Сам не живу и другим не даю?.. Я шел по улице, размышляя о пупке на животе, как вдруг мои мысли переключились на Киэ Саэки. Разве Исидзаки игнорировал ее как женщину? Нет. Ее чувства он понимал отлично. Просто не позволял ничему произойти, вот и все…
Я брел по улице в сторону Ногидзаки. Теплый весенний ветер ласкал лицо. Ближе к перекрестку Роппонги меня окружила толпа, и воздух стал еще жарче. Добрый знак: если кожей чувствую время года — значит, иду на поправку.
Подходя к «Ёсинаге», я взглянул на часы. Восемь двадцать. В дальнем конце квартальчика я заметил какой-то магазинчик. Жалюзи на входе опущены, под навесом черная тень. Отсюда хорошо просматривалась вся улица. Я спрятался в тень и открыл коробку.
Две вертикальные стойки «Изи хангера» были самыми увесистыми. Я достал из коробки широкий скотч, что успел купить в лавке на станции. И принялся наматывать его на один конец трубы до толщины рукоятки обычного деревянного меча. «Изи хангер» оказался чуть легче того, к чему я привык, но в целом Майк угадал: теперь в моей руке было кое-что повнушительней, чем палочка от барабана.
За все это время ни одной фигуры у входа в «Ёси-нагу» я не заметил. Однако не успел я оборвать ленту скотча, как зазвенел мобильник. От «Ёсинаги» было достаточно далеко, чтобы говорить в полный голос, и я нажал кнопку «прием». Поднося телефон к уху, я ощутил холодок в животе. А что, если это…
— Господин Хориэ? — послышался мужской голос. — Меня зовут Охара.
— А! Муж Мари Охары? — сообразил я. — Очень рад!
— Мне тоже очень приятно… Времени мало, давайте сразу к делу. Я проверил то, о чем просила Мари. Действительно, в избирательном округе, от которого баллотировался генсек Партии реформаторов Норио Сато, есть городок под названием Ёсинага. Очень маленький, вдали от больших магистралей, так что в Токио о нем почти никто не слыхал. Население — сорок тысяч человек…
От образа робкого парнишки, каким я запомнил его при первой встрече, не осталось и следа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45