«Что-то не так?» — написано у нее на лице. Наконец режиссер обращается к ней, с трудом выдавливая слова:
— Дзюнко-тян… Ты сама поняла, что сказала? Ты сказала «Одзима»… «Одзима», а не «Тайкэй»! Хорошенько подумала — и назвала самого главного конкурента, да?
Губы Дзюнко Кагами кривятся. Рот распахивается еще шире, она закрывает его руками. Видно, как от лица отливает кровь.
Шоу продолжается. Дзюнко Кагами снова в эфире, ведет себя как невменяемая: забывает сюжет, запинается, путает слова. Я смотрю на нее, не говоря ни слова.
«Нашим, наверно, уже сообщили», — думаю я. Рекламщик агентства «Гэндай», поначалу куда-то сгинувший, снова вырастает передо мной.
— Господа «Фудзи-про»? Боюсь, что это вам с рук не сойдет.
— Не сомневаюсь, — говорю я.
Заказы «Гэндая» на рекламу напитков «Тайкэй» вылетают в трубу. А скорей всего, и не только напитков. Вся работа «Фудзи-про» для «Гэндая» накрывается медным тазом. О моей же режиссерской карьере и говорить нечего. Ровно минуту назад я лишился будущего. Что-что, а это я понимаю прекрасно.
— Сразу по окончании шоу наше руководство выезжает в компанию «Напитки Тайкэй» для принесения официальных извинений. Если есть желание, вас с госпожой Кагами мы могли бы взять с собой.
— Да, спасибо… Я сейчас позвоню своему шефу. Я выхожу из зала, отыскиваю телефон-автомат.
Застаю шефа дома и докладываю обстановку. Сперва он теряет дар речи. Потом ворчит, что это было его ошибкой — доверить такое задание «молодняку». Я ничего не отвечаю. Вешаю трубку и возвращаюсь в зал.
Дзюнко Кагами все никак не придет в себя. Мучительная паника не отпускает ее. Скорее даже, эта паника нарастает. От жизнерадостной молодой женщины, какой она была час назад, не осталось и тени. Миллионы телезрителей наблюдают ее в эти минуты. На ее лице сосредоточены все телекамеры. Уже завтра эти кадры разлетятся по самым желтым таблоидам.
Ясно как день: из передачи ее выкинут навсегда. Что ни говори, а со спонсорами полуторачасовой программы шутки плохи.
Я рассеянно гляжу вниз. Изучаю свой ожог, раскрываю ладонь. Красная нитка. После всего, что случилось, она смотрится тонкой кровавой царапиной. Поднимаю глаза. На столике с напитками «Тайкэй» белеет рукопись. Мой сценарий. Копия для Дзюнко Кагами. Я подбираю рукопись и засовываю в портфель.
Шоу заканчивается. Тишину в телестудии нарушают лишь сдавленные рыдания Дзюнко Кагами.
Начальник отдела рекламы «Напитков Тайкэй» принял нас в одиночку. Представился: Хирохиса Исидзаки, — но визитки не предложил. На прием к нему заявились генеральные менеджеры с агентами из «Гэндая», гендиректор с продюсером из телестудии, мой шеф из «Фудзи-про» и мы с Дзюнко Кагами.
Ничего докладывать было не нужно. Исидзаки смотрел телешоу с начала и до конца.
— Итак, — сказал он негромко. — Что заставило госпожу Кагами так ошибиться? И как от этого уберечься впредь? Пожалуй, это единственное, о чем я хотел бы получить какие-то объяснения.
— Во всем виновата лишь я одна, — сразу же заявила Дзюнко Кагами. Ее бледное лицо с опустевшими глазами напоминало маску театра Но. Голос звучал тихо и монотонно. — Я и моя несобранность. Это непростительно. Я слишком полагалась на свой профессионализм, и он сыграл со мной злую шутку.
— Но вы уже много раз рекламировали нашу продукцию, не так ли?
— Наверное, слишком привыкла… На привычной тропинке легче поскользнуться.
В приемной повисло молчание. Исидзаки о чем-то задумался, потом обвел всех глазами.
— Кто был режиссером сегодняшнего сюжета? — спросил он.
— Я, — сказал я. И добавил: — Все сюжеты написаны мной. И я хотел бы внести поправку в объяснения Кагами-сан. Сегодняшний инцидент — не ее вина, а моя.
Все, кто был в комнате, уставились на меня. Я открыл портфель, достал сценарий — свою оригинальную рукопись — и выложил на стол перед Исидзаки.
— Взгляните, пожалуйста, на три последние страницы. Я сам по ошибке написал «Одзима». Кагами-сан всего лишь повторила заученный текст.
Девушка удивленно подняла брови:
— Как?! Не может быть…
Исидзаки скользнул по ней взглядом, но ничего не сказал. И пролистал мою рукопись.
— Действительно… Написано «Одзима», — пробормотал он. — Но почему карандашом?
— Я всегда пишу сценарии карандашом, — пояснил я. — Привычка.
— Прошу прощения… Как ваше имя?
— Масаюки Хориэ. Примите мое раскаяние. Сам я уже не прощу себе никогда.
Комнату вновь затопила тишина. Наконец Исидзаки, кашлянув, нарушил молчание:
— И вы полагаете, дело закончится вашим раскаянием?
— Я понимаю свой провал как режиссера. И сегодня же увольняюсь с работы. Это, конечно, меня не извинит, но… Другого способа закрыть вопрос я не вижу.
— А вот это прекратите! — В его голосе неожиданно звякнул металл. — Любой человек когда-нибудь ошибается. Если каждый, как вы, начнет увольняться из-за своих ошибок, в фирмах скоро одни старики останутся. Да ошибки такого рода я сам допускал сотни раз!
Все, кто был в комнате, в изумлении вытаращились на Исидзаки. Он поднялся из-за стола, отвесил официальный поклон и расплылся в улыбке:
— Господа! Я прошу вас не беспокоиться. В том, что сегодня случилось, компания «Напитки Тайкэй» никого не винит. Ни вас, ни ваши фирмы. У нас также нет претензий ни к господам с телестудии, ни к агентству «Гэндай», ни к кому-либо персонально. Всю ответственность я беру на себя.
Это было двадцать лет назад.
Слух о «всеобщей амнистии» в тот же день раскатился по деловому миру. Имя Дзюнко Кагами, перепутавшей имя спонсора в прямом эфире, долго обсасывали скандальные еженедельники. Но подавали это вовсе не как позорную трагедию. А как забавную и трогательную историю.
Газеты и журналы начали в самых теплых тонах расписывать гуманизм и милосердие компании «Напитки Тайкэй». Одно-единственное происшествие вдруг без чьего-либо умысла обернулось мощным паблисити. «Напитки Тайкэй» стали еще популярнее, а Дзюнко Кагами получила рекламную поддержку для своей актерской карьеры.
Тем не менее я уволился. И меня никто не удерживал.
А через неделю в моей квартире зазвонил телефон. Начальник отдела рекламы Исидзаки самолично предложил зайти к нему в офис. Деваться некуда. Я отправился в «Напитки Тайкэй». А выслушав его, удивился еще больше.
— Ты не хотел бы работать в нашей компании? — предложил он мне, улыбаясь. — Сценарий ты переписал, чтобы взвалить вину на себя. И выгородить Дзюнко Кагами. Мальчишка! Однако, посмотрев на твою рукопись, я кое-что вспомнил. То, о чем уже порядком подзабыл… Я подумал, что, пожалуй, нынешнюю молодежь еще рановато выкидывать на помойку. Хотя, возможно, не взгляни я на рукопись, моя позиция была бы совершенно обратной… В общем, я решил тебя нанять. Что ты об этом думаешь?
«Мальчишка»… Когда он сказал это слово, я чуть не рассмеялся. И произнес то, чего сам от себя не ожидал.
— Благодарю вас, — сказал я. — Очень вам признателен. Но извините за дерзость… У меня будет одно условие.
— Какое же? — спросил он.
— Я готов заниматься любой работой, кроме рекламы. Иначе меня кошмары замучают.
Исидзаки от души расхохотался:
— Понимаю! Ну, будь по-твоему.
Вот так получилось, что, поступив в солидную компанию буквально с улицы, я чуть не полжизни проработал менеджером в одном из ее филиалов. И только два года назад меня перевели в генеральный офис.
Дзюнко Кагами оправилась от случившегося довольно быстро. Но какое-то время спустя исчезла как из кино, так и с телеэкрана. С того дня мы с ней ни разу не виделись.
— Хориэ! — окликнул меня Санада.
Я очнулся. Наш лифт стоял на «президентском» двадцатом этаже, и двери его были открыты.
3
Секретарша Нисимура встретила нас голосом строгим, как металлическая линейка:
— Вас ожидают!
Встав с кресла, она подошла к двери кабинета и постучала.
— Доброе утро! Извините, что задержались! — запричитал Санада, ввинчиваясь внутрь.
Я вошел следом и прикрыл за собою дверь.
Я не раз слыхал, что клиенты-иностранцы, посещая нас, поражались, какой тесный и неказистый кабинет у нашего президента. Таким он и оказался — символ аскетизма солидной японской компании. Я попал сюда в первый и, надо полагать, в последний раз.
— А! Доброе утро…
Президент Исидзаки сидел на диване и листал экономический журнал. Завидев нас, он закрыл журнал и широко улыбнулся. Элегантной улыбкой спокойного мужчины с серебристыми волосами.
А двадцать лет назад эти волосы были черны как смоль. Тогда ему было едва за сорок. После той встречи он очень быстро дослужился до исполнительного директора, а еще через пару лет — и до генерального, став вторым человеком в «Напитках Тайкэй». После того инцидента, ни с кем не советуясь, объявил, что в сорванной рекламе не виновата ни одна из компаний — участников телешоу. А также, на удивление всем, самолично принял меня на работу в свою компанию. Хотя подобное «злоупотребление», насколько я слышал, было совсем не в его характере.
— Присаживайтесь, — небрежно махнул он рукой.
— Благодарю вас! — произнес деревянным голосом Санада, опускаясь на край дивана.
Я присел рядом.
Картина всей троицы на одном диване привела Исидзаки в шутливое настроение.
— Ну что, Санада! Как там в последнее время наши рекламщики?
— Недурно, господин президент. Вашими молитвами телевизионная реклама «Антика» получает очень хорошие отзывы. Это неплохо влияет и на показатели наших поставок в целом. Даже сам гендиректор Тадокоро не мог этого не отметить…
Я едва удержался от смеха. Так вот где собака зарыта! Значит, мою рекламную версию «Антика», о котором говорила Охара, наверху раскручивал гендиректор! Об этом, похоже, она и сама не догадывалась.
— Да, я заметил, — кивнул Исидзаки. — В последнее время рекламный отдел и правда делает успехи. — Он перевел взгляд на меня. — А ты, Хориэ, я слышал, решил увольняться?
— Да, — сказал я,— Я знал, что когда-нибудь вы забудете свое обещание…
Раскаленный взгляд Санады прожег меня насквозь. Еще немного — одни угольки останутся. Разумеется, он не мог знать ни о моей встрече с Исидзаки двадцать лет назад, ни об условиях моего поступления на работу.
— Я ничего не забыл, — тихо сказал Исидзаки, и легкая улыбка пробежала по его губам. — Да, я обещал, что ты не будешь работать в рекламе. Это было твое единственное условие. Насколько я помню, тебя перевели сюда два года назад, не так ли?
Я удивленно взглянул на него. Значит, он не только помнил, о чем говорил со мной двадцать лет назад, но и отслеживал мою карьеру?
— Совершенно верно. Последние два года я работаю в компании по инерции. Наверное, и правда силы уже не те. Ну а теперь, в русле нашей новой кадровой политики, я решил не упускать своего шанса и спокойно уйти на покой.
— Кадровой политики? — Он слегка усмехнулся. — Видишь ли, я узнал о твоем назначении, когда уже был на этом посту. Став президентом, я больше не могу контролировать передвижение людей на уровне секций. Надеюсь, это ты понимаешь?
Да, он прав. «Условие», которое я ему выдвинул, и так выходило за рамки неписаных правил японской фирмы. А эти правила подобны земному тяготению: независимо от ранга действуют на каждого одинаково. И я — не исключение. Просто в те годы я был слишком молод, чтобы об этом помнить.
— Извините меня, — сказал я. — Прошу вас, забудьте об этом.
— Спасибо тебе, — кивнул Исидзаки.
Я не поверил своим ушам. Человек, заправляющий корпорацией с оборотом в сто восемьдесят миллиардов иен, благодарит меня за принесенные извинения? Меня, букашку-завсекцией, — за какие-то неурядицы в кадровых передвижках? Обалдевший Санада, слушая нас, не смел даже пошевелиться.
— А насчет твоего ухода… — продолжал Исидзаки, — ты уверен, что еще не передумал?
— Уверен.
— Даже если я прикажу тебе остаться ради компании?
— Вы прекрасно знаете:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Дзюнко-тян… Ты сама поняла, что сказала? Ты сказала «Одзима»… «Одзима», а не «Тайкэй»! Хорошенько подумала — и назвала самого главного конкурента, да?
Губы Дзюнко Кагами кривятся. Рот распахивается еще шире, она закрывает его руками. Видно, как от лица отливает кровь.
Шоу продолжается. Дзюнко Кагами снова в эфире, ведет себя как невменяемая: забывает сюжет, запинается, путает слова. Я смотрю на нее, не говоря ни слова.
«Нашим, наверно, уже сообщили», — думаю я. Рекламщик агентства «Гэндай», поначалу куда-то сгинувший, снова вырастает передо мной.
— Господа «Фудзи-про»? Боюсь, что это вам с рук не сойдет.
— Не сомневаюсь, — говорю я.
Заказы «Гэндая» на рекламу напитков «Тайкэй» вылетают в трубу. А скорей всего, и не только напитков. Вся работа «Фудзи-про» для «Гэндая» накрывается медным тазом. О моей же режиссерской карьере и говорить нечего. Ровно минуту назад я лишился будущего. Что-что, а это я понимаю прекрасно.
— Сразу по окончании шоу наше руководство выезжает в компанию «Напитки Тайкэй» для принесения официальных извинений. Если есть желание, вас с госпожой Кагами мы могли бы взять с собой.
— Да, спасибо… Я сейчас позвоню своему шефу. Я выхожу из зала, отыскиваю телефон-автомат.
Застаю шефа дома и докладываю обстановку. Сперва он теряет дар речи. Потом ворчит, что это было его ошибкой — доверить такое задание «молодняку». Я ничего не отвечаю. Вешаю трубку и возвращаюсь в зал.
Дзюнко Кагами все никак не придет в себя. Мучительная паника не отпускает ее. Скорее даже, эта паника нарастает. От жизнерадостной молодой женщины, какой она была час назад, не осталось и тени. Миллионы телезрителей наблюдают ее в эти минуты. На ее лице сосредоточены все телекамеры. Уже завтра эти кадры разлетятся по самым желтым таблоидам.
Ясно как день: из передачи ее выкинут навсегда. Что ни говори, а со спонсорами полуторачасовой программы шутки плохи.
Я рассеянно гляжу вниз. Изучаю свой ожог, раскрываю ладонь. Красная нитка. После всего, что случилось, она смотрится тонкой кровавой царапиной. Поднимаю глаза. На столике с напитками «Тайкэй» белеет рукопись. Мой сценарий. Копия для Дзюнко Кагами. Я подбираю рукопись и засовываю в портфель.
Шоу заканчивается. Тишину в телестудии нарушают лишь сдавленные рыдания Дзюнко Кагами.
Начальник отдела рекламы «Напитков Тайкэй» принял нас в одиночку. Представился: Хирохиса Исидзаки, — но визитки не предложил. На прием к нему заявились генеральные менеджеры с агентами из «Гэндая», гендиректор с продюсером из телестудии, мой шеф из «Фудзи-про» и мы с Дзюнко Кагами.
Ничего докладывать было не нужно. Исидзаки смотрел телешоу с начала и до конца.
— Итак, — сказал он негромко. — Что заставило госпожу Кагами так ошибиться? И как от этого уберечься впредь? Пожалуй, это единственное, о чем я хотел бы получить какие-то объяснения.
— Во всем виновата лишь я одна, — сразу же заявила Дзюнко Кагами. Ее бледное лицо с опустевшими глазами напоминало маску театра Но. Голос звучал тихо и монотонно. — Я и моя несобранность. Это непростительно. Я слишком полагалась на свой профессионализм, и он сыграл со мной злую шутку.
— Но вы уже много раз рекламировали нашу продукцию, не так ли?
— Наверное, слишком привыкла… На привычной тропинке легче поскользнуться.
В приемной повисло молчание. Исидзаки о чем-то задумался, потом обвел всех глазами.
— Кто был режиссером сегодняшнего сюжета? — спросил он.
— Я, — сказал я. И добавил: — Все сюжеты написаны мной. И я хотел бы внести поправку в объяснения Кагами-сан. Сегодняшний инцидент — не ее вина, а моя.
Все, кто был в комнате, уставились на меня. Я открыл портфель, достал сценарий — свою оригинальную рукопись — и выложил на стол перед Исидзаки.
— Взгляните, пожалуйста, на три последние страницы. Я сам по ошибке написал «Одзима». Кагами-сан всего лишь повторила заученный текст.
Девушка удивленно подняла брови:
— Как?! Не может быть…
Исидзаки скользнул по ней взглядом, но ничего не сказал. И пролистал мою рукопись.
— Действительно… Написано «Одзима», — пробормотал он. — Но почему карандашом?
— Я всегда пишу сценарии карандашом, — пояснил я. — Привычка.
— Прошу прощения… Как ваше имя?
— Масаюки Хориэ. Примите мое раскаяние. Сам я уже не прощу себе никогда.
Комнату вновь затопила тишина. Наконец Исидзаки, кашлянув, нарушил молчание:
— И вы полагаете, дело закончится вашим раскаянием?
— Я понимаю свой провал как режиссера. И сегодня же увольняюсь с работы. Это, конечно, меня не извинит, но… Другого способа закрыть вопрос я не вижу.
— А вот это прекратите! — В его голосе неожиданно звякнул металл. — Любой человек когда-нибудь ошибается. Если каждый, как вы, начнет увольняться из-за своих ошибок, в фирмах скоро одни старики останутся. Да ошибки такого рода я сам допускал сотни раз!
Все, кто был в комнате, в изумлении вытаращились на Исидзаки. Он поднялся из-за стола, отвесил официальный поклон и расплылся в улыбке:
— Господа! Я прошу вас не беспокоиться. В том, что сегодня случилось, компания «Напитки Тайкэй» никого не винит. Ни вас, ни ваши фирмы. У нас также нет претензий ни к господам с телестудии, ни к агентству «Гэндай», ни к кому-либо персонально. Всю ответственность я беру на себя.
Это было двадцать лет назад.
Слух о «всеобщей амнистии» в тот же день раскатился по деловому миру. Имя Дзюнко Кагами, перепутавшей имя спонсора в прямом эфире, долго обсасывали скандальные еженедельники. Но подавали это вовсе не как позорную трагедию. А как забавную и трогательную историю.
Газеты и журналы начали в самых теплых тонах расписывать гуманизм и милосердие компании «Напитки Тайкэй». Одно-единственное происшествие вдруг без чьего-либо умысла обернулось мощным паблисити. «Напитки Тайкэй» стали еще популярнее, а Дзюнко Кагами получила рекламную поддержку для своей актерской карьеры.
Тем не менее я уволился. И меня никто не удерживал.
А через неделю в моей квартире зазвонил телефон. Начальник отдела рекламы Исидзаки самолично предложил зайти к нему в офис. Деваться некуда. Я отправился в «Напитки Тайкэй». А выслушав его, удивился еще больше.
— Ты не хотел бы работать в нашей компании? — предложил он мне, улыбаясь. — Сценарий ты переписал, чтобы взвалить вину на себя. И выгородить Дзюнко Кагами. Мальчишка! Однако, посмотрев на твою рукопись, я кое-что вспомнил. То, о чем уже порядком подзабыл… Я подумал, что, пожалуй, нынешнюю молодежь еще рановато выкидывать на помойку. Хотя, возможно, не взгляни я на рукопись, моя позиция была бы совершенно обратной… В общем, я решил тебя нанять. Что ты об этом думаешь?
«Мальчишка»… Когда он сказал это слово, я чуть не рассмеялся. И произнес то, чего сам от себя не ожидал.
— Благодарю вас, — сказал я. — Очень вам признателен. Но извините за дерзость… У меня будет одно условие.
— Какое же? — спросил он.
— Я готов заниматься любой работой, кроме рекламы. Иначе меня кошмары замучают.
Исидзаки от души расхохотался:
— Понимаю! Ну, будь по-твоему.
Вот так получилось, что, поступив в солидную компанию буквально с улицы, я чуть не полжизни проработал менеджером в одном из ее филиалов. И только два года назад меня перевели в генеральный офис.
Дзюнко Кагами оправилась от случившегося довольно быстро. Но какое-то время спустя исчезла как из кино, так и с телеэкрана. С того дня мы с ней ни разу не виделись.
— Хориэ! — окликнул меня Санада.
Я очнулся. Наш лифт стоял на «президентском» двадцатом этаже, и двери его были открыты.
3
Секретарша Нисимура встретила нас голосом строгим, как металлическая линейка:
— Вас ожидают!
Встав с кресла, она подошла к двери кабинета и постучала.
— Доброе утро! Извините, что задержались! — запричитал Санада, ввинчиваясь внутрь.
Я вошел следом и прикрыл за собою дверь.
Я не раз слыхал, что клиенты-иностранцы, посещая нас, поражались, какой тесный и неказистый кабинет у нашего президента. Таким он и оказался — символ аскетизма солидной японской компании. Я попал сюда в первый и, надо полагать, в последний раз.
— А! Доброе утро…
Президент Исидзаки сидел на диване и листал экономический журнал. Завидев нас, он закрыл журнал и широко улыбнулся. Элегантной улыбкой спокойного мужчины с серебристыми волосами.
А двадцать лет назад эти волосы были черны как смоль. Тогда ему было едва за сорок. После той встречи он очень быстро дослужился до исполнительного директора, а еще через пару лет — и до генерального, став вторым человеком в «Напитках Тайкэй». После того инцидента, ни с кем не советуясь, объявил, что в сорванной рекламе не виновата ни одна из компаний — участников телешоу. А также, на удивление всем, самолично принял меня на работу в свою компанию. Хотя подобное «злоупотребление», насколько я слышал, было совсем не в его характере.
— Присаживайтесь, — небрежно махнул он рукой.
— Благодарю вас! — произнес деревянным голосом Санада, опускаясь на край дивана.
Я присел рядом.
Картина всей троицы на одном диване привела Исидзаки в шутливое настроение.
— Ну что, Санада! Как там в последнее время наши рекламщики?
— Недурно, господин президент. Вашими молитвами телевизионная реклама «Антика» получает очень хорошие отзывы. Это неплохо влияет и на показатели наших поставок в целом. Даже сам гендиректор Тадокоро не мог этого не отметить…
Я едва удержался от смеха. Так вот где собака зарыта! Значит, мою рекламную версию «Антика», о котором говорила Охара, наверху раскручивал гендиректор! Об этом, похоже, она и сама не догадывалась.
— Да, я заметил, — кивнул Исидзаки. — В последнее время рекламный отдел и правда делает успехи. — Он перевел взгляд на меня. — А ты, Хориэ, я слышал, решил увольняться?
— Да, — сказал я,— Я знал, что когда-нибудь вы забудете свое обещание…
Раскаленный взгляд Санады прожег меня насквозь. Еще немного — одни угольки останутся. Разумеется, он не мог знать ни о моей встрече с Исидзаки двадцать лет назад, ни об условиях моего поступления на работу.
— Я ничего не забыл, — тихо сказал Исидзаки, и легкая улыбка пробежала по его губам. — Да, я обещал, что ты не будешь работать в рекламе. Это было твое единственное условие. Насколько я помню, тебя перевели сюда два года назад, не так ли?
Я удивленно взглянул на него. Значит, он не только помнил, о чем говорил со мной двадцать лет назад, но и отслеживал мою карьеру?
— Совершенно верно. Последние два года я работаю в компании по инерции. Наверное, и правда силы уже не те. Ну а теперь, в русле нашей новой кадровой политики, я решил не упускать своего шанса и спокойно уйти на покой.
— Кадровой политики? — Он слегка усмехнулся. — Видишь ли, я узнал о твоем назначении, когда уже был на этом посту. Став президентом, я больше не могу контролировать передвижение людей на уровне секций. Надеюсь, это ты понимаешь?
Да, он прав. «Условие», которое я ему выдвинул, и так выходило за рамки неписаных правил японской фирмы. А эти правила подобны земному тяготению: независимо от ранга действуют на каждого одинаково. И я — не исключение. Просто в те годы я был слишком молод, чтобы об этом помнить.
— Извините меня, — сказал я. — Прошу вас, забудьте об этом.
— Спасибо тебе, — кивнул Исидзаки.
Я не поверил своим ушам. Человек, заправляющий корпорацией с оборотом в сто восемьдесят миллиардов иен, благодарит меня за принесенные извинения? Меня, букашку-завсекцией, — за какие-то неурядицы в кадровых передвижках? Обалдевший Санада, слушая нас, не смел даже пошевелиться.
— А насчет твоего ухода… — продолжал Исидзаки, — ты уверен, что еще не передумал?
— Уверен.
— Даже если я прикажу тебе остаться ради компании?
— Вы прекрасно знаете:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45