Строго говоря, это были уже субботние четыре утра. Но почему-то ни с того ни с сего трубку взяла Охара.
— Ну, позвонил, отчитался. Какие проблемы?
— Вы что, издеваетесь?! Мы там чуть с ума не сошли, а ему хоть бы хны! «Я уже сплю», — и трубку повесил! Это, по-вашему, отчитался? К тому же еще и трубку с самого начала не просто вырубил, а вообще обесточил — даже послания не оставить! Вы что, думаете у всех такие нервы железные, как у вас?
— Прости, — сказал я. — Но что ты делала в баре в четыре утра?
Она вздохнула — и с видом профессора, читающего лекцию, принялась рассказывать, что было той ночью. Сначала она позвонила Нами-тян, и Майк рассказал ей, что знал. Тогда она отправилась на Роппонги — примерно тогда же, когда Нами-тян сажала меня на свой «дукати». Наконец Нами-тян вернулась и рассказала, что я завалил какого-то верзилу с коротким мечом, но больше она ничего не знает. «Папаша справится, не дрейфь», — добавила Нами-тян, но больше от меня никаких известий не было. Тогда Охара оседлала телефон и начала методично звонить мне на мобильник. Но все было безрезультатно, пока наконец не позвонил я сам. Если учесть, что обычно бар закрывается в два, ребята волновались не на шутку. А все, что они от меня услышали, — несчастные три слова, короткие, как телеграмма: «Я уже сплю…»
— Прости, — повторил я и вздохнул. — Нами-тян небось разозлилась?
— Когда я ваши слова передала — стаканом в стенку швырнула. Даже Майк испугался и спрятался… Правда, потом развеселилась, и мы стали о вас сплетничать. До самого рассвета проболтали. Благодаря ей, между прочим, я наконец-то поняла, что мой шеф — сплошной ходячий недостаток! Хотя и поздновато, конечно.
— Извини! — сказал я еще раз. — Ну, не умею я долго рассказывать! Поэтому обобщил и сказал только самое главное…
— Шеф. Вы японский язык понимаете? «Обобщить» — это изложить так, чтобы все сразу поняли, что случилось, от начала и до конца! Ох, ладно.!. Выкладывайте подробно, что с вами произошло.
Убегать было некуда. Что рассказывать, а что оставлять «за кадром» — приходилось сортировать на ходу. Пересказывать основной сюжет, скрывая целую кучу деталей, но сохраняя логику изложения, — задачка, что и говорить, не из легких. Я не стал говорить ей о том, что прострелил Кацунуме ногу — иначе пришлось бы рассказывать и об угрозах Кацунумы в ее адрес. Умолчал о степени вины самого Исидзаки в афере с отмыванием денег. И конечно, не раскрыл ей главного табу — правды о происхождении Киэ Саэки. Коснись я этого хоть словечком — смерть Исидзаки потеряла бы всякий смысл. Хотя об отношениях президента с Дзюнко Кагами рассказал довольно подробно.
Где-то на середине рассказа электронные куранты известили о начале рабочего дня. Но Охара не обратила на это внимания. Даже со всеми сокращениями эта история, похоже, захватила ее с головой. Чтобы закончить быстрее, я подвел черту:
— В общем, на этом и закончилось мое последнее задание.
— Значит, причина самоубийства — шантаж якудзы вокруг адюльтера? — сформулировала Охара. — Я правильно поняла?
— Да. А от себя могу добавить, что я впервые в жизни ощутил ревность к мужчине. Правда, на этот счет подробностей от меня не жди…
Слава богу, у таких ощущений сюжета нет. Несколько секунд она рассеянно смотрела куда-то в пространство и вдруг тихонько произнесла:
— Похоже, эти двое жили в таком мире, которого в реальности не бывает…
— Возможно, — кивнул я. — Но кто тебе сказал, что этот мир объясняется исключительно реальными категориями? Границы реальности у каждого свои. Особенно у отдельно взятых мужчины и женщины. Никакому взгляду со стороны их границ понять не дано. У них всегда будет то, что обычной логикой не объяснимо. И слава богу. Не знаю, удовлетворил ли я твое любопытство, но с меня и этого хватит. Больше я в этой истории ничего объяснять не хочу.
Немного помолчав, она снова посмотрела на меня. И в глазах ее снова вспыхнул странный, хотя и совершенно реальный свет.
— И все-таки, шеф. Вы что-то от меня скрываете, правда?
Я вновь поразился ее интуиции. И, тая в душе от восхищения, честно соврал:
— Ничего не скрываю.
— Ну, смотрите, я от вас не отстану! Даже когда уволитесь, — не успокоюсь, пока не расскажете. Так что имейте в виду.
— А вот здесь я попросил бы… — запротестовал было я, но вдруг и сам понял, как неуверенно звучит мой голос. — Как бы там ни было, без тебя бы я, конечно, не справился. И муж твой здорово помог. Я вам жутко благодарен. Предлагаю как-нибудь поужинать на троих. Уж передай ему, будь добра…
В ее зрачках что-то легонько дрогнуло.
— Передам, — негромко сказала она. — Он очень обрадуется. Уж так вы его заинтересовали… — Она выдержала недолгую паузу, потом добавила: — А я-вам тоже должна кое-что передать. Целых две вещи: новость и послание.
— Ты о чем?
— Сначала новость. В конце месяца Нами-тян закрывает свой бар. В ту пятницу она окончательно решила съехать из этого здания. Уже сегодня отсылает заявление о расторжении аренды.
— Хм-м… — протянул я. — Жаль, конечно, если такой чудный бар исчезнет. Но ничего не поделаешь. Тут я ее понимаю… А что за послание?
— Вы обещали Нами-тян выполнить все, что она вам прикажет. Поэтому сегодня вечером вы должны появиться в ее баре, даже если мир перевернется. Это не просьба, а приказ. Так мне велено передать.
Я вздохнул. Что меня ждет сегодня в баре у На-ми-тян — даже представить не берусь. Может, и кое-что побезумней, чем поездка на ее «дукати»…
— Приказ понял, — сказал я. — Слушаю и повинуюсь.
Охара наконец-то улыбнулась. То, от чего лихорадило весь этаж, ее, похоже, вообще не интересовало.
— Ты, кстати, эту статью читала?
— Читала, — кивнула она.
— Кажется, название «Напитки Тайкэй» исчезает с лица земли.
— Похоже на то.
— Все вокруг с ума сходят. Одна ты, я смотрю, спокойна как слон.
— А чего тут с ума сходить? У большого бизнеса свои законы. Президент скончался, а плакать по этой фирме я особых причин не вижу. Как выполняла свою работу — так и дальше буду выполнять. Мне-то какая разница?
— Да уж… — только и хмыкнул я.
Сегодня утром Охара чувствовала себя лучше всех. Можно было не сомневаться: именно такие, как она, и выживут в нашей стране победившего корпоративного менеджмента. В ее отношении к миру все было безупречно. Кроме, пожалуй, одной детали. Того, как она кусала губу, рассказывая, что запретила мужу упоминать название ее компании в журнальной статье.
То ли совсем успокоившись, то ли поняв, что больше из меня ничего не вытянуть, она поднялась со стула. Подошла к двери .и уже открыла ее, собираясь выйти, но вспомнила что-то еще.
— Да! — сказала она, обернувшись. — Ваш конверт я спустила в шреддер.
— Что спустила? — не понял я. — Какой конверт?
— «Прощальный подарок» директору Какисиме. Она вышла, и я остался один.
Я подошел к окну и посмотрел наружу. Это утро тоже выдалось ясным. Как и утро, когда я узнал о смерти Исидзаки. Сколько суток прошло с тех пор? Так или иначе, теперь всему конец. Вслед за жизнью моего президента завершилась моя трудовая жизнь. Я больше не салариман. Эмоций — ноль. Зря Охара беспокоилась за мою психику. В душе не осталось ничего, кроме пустоты.
Я вернулся на свое место.
В отделе все было по-прежнему. Никто и не думал работать. Сотрудники сбивались в галдящие кучки, разбегались и через полминуты собирались где-то еще. То и дело кто-нибудь переходил на крик. Что еще за «слияние капиталов»? Ситуация небывалая, но от руководства компании никаких комментариев пока не поступало. Представляю, что сейчас творится в директорате. Взмыленный Санада уговаривал кого-то не принимать близко к сердцу строчки из газетной статьи. Судя по всему, он тоже не владел ситуацией. Другие начальники отделов, похоже, занимались тем же самым. А среди всей этой вакханалии сидела Охара и спокойно вычитывала гранки очередного рекламного текста.
Заняться мне было нечем. Участвовать в пересудах толпы никакого желания не возникало. Я сидел и рассеянно скользил глазами по буклету, который наш отдел кадров рассылал всем увольнявшимся «добровольцам». «Медицинское обследование за счет компании после Вашего ухода…» И тут меня похлопали по плечу.
Я обернулся. Надо мной стоял Какисима с крайне замысловатым выражением лица. Чудеса какие-то. На моей памяти в отдел рекламы со своих небес он не спускался еще ни разу.
— Ну и дела! — сказал я. — И что же, интересно, тебя сюда притащило? Я думал, директор общего менеджмента сейчас должен зашиваться круче всех!
— Оказалось, не совсем так… Ты сейчас свободен?
Я взглянул на часы. Почти одиннадцать.
— В обед у меня посетитель. До тех пор — как птица в полете.
— Тогда пойдем наружу, проветримся.
— А почему не в бар наверху?
— Погода сегодня хорошая. Иногда и на улице неплохо посидеть. Для разнообразия.
Я вдруг заметил, что почти весь этаж осторожно поглядывает на нас. Но никто и не думает подойти и заговорить. Настолько странным было у Какисимы лицо.
Мы вышли из конторы и, не сговариваясь, направились во дворик соседнего здания. Набрели на какую-то скамейку, присели. И только тут я вспомнил, что на этой же скамейке несколько дней назад медитировал Томидзава.
— Смотри-ка… И правда погода отличная! — расслабленно произнес Какисима.
Я посмотрел на него. Странное выражение наконец-то исчезло с его липа, и он снова выглядел безмятежно. Проследив за его взглядом, я уставился в небо. Погода и правда была что надо. Несмотря на полуденный час, ослепительные лучи поливали землю, точно струи солнечного душа. Похоже, сегодня еще потеплеет… Щурясь от яркого света, я огляделся. Молоденькая сакура покачивала ветками у нас над головой. Ни одной почки еще не раскрылось. А через неделю, когда я уйду из фирмы, это деревце будет просто не узнать.
— Ну, что? Прошла твоя простуда? — спросил Какисима, разглядывая небеса.
— Да… — так же рассеянно сказал я. — Прошла. Больше отвечать было нечего. Не зря же я весь уикенд провалялся в постели.
— Я тоже решил уволиться, — вдруг сказал он.
— Вон как… — ответил я.
Криво усмехнувшись, он посмотрел на меня:
— Ну вот! Я думал тебя огорошить. А ты как заранее знал…
— Да тут только идиот не догадается! Такая статья в газете вышла. Биржа торги заморозила — как по нашим акциям, так и по «Одзиме». Журналисты телефоны обрывают. Заказчики с ума сходят. А человек, который должен во всем этом крутиться как белка в колесе, сидит под сакурой и о погоде рассуждает!.. Ну, и чего увольняешься?
— Это я «слил» информацию газетчикам.
— Хм-м, — протянул я. — Зачем?
— Мы с Тадокоро во мнениях разошлись. Двое суток с ним спорили — всю пятницу и всю субботу, не считая сна.
«Хм-м…» — повторил я про себя.
— Детали опускаю, но смысл такой. Наш генеральный настаивал, чтобы мы приукрасили отчетность за последний квартал, списав все утекшие капиталы на счет «непредвиденных убытков». В нынешней бухгалтерии это называется «уходом в серую зону», на волосок от нарушения закона… В общем, я был против такого риска.
— А что говорил аудитор?
— Аудитора назначал сам Тадокоро, в этом споре от него никакого проку. Раньше они договаривались с ревизорами, и такая политика сходила с рук. Но сейчас не те времена, не та ситуация, а главное — сами «убытки» не того масштаба. Я пытался убедить в этом генерального и спорил с ним эти два дня. Бесполезно. Тогда я взял трубку и по телефону заявил об отставке. Хотя еще три дня назад и представить не мог, что все так обернется…
— А то, о чем тебе «нельзя рассказывать хоть убей», ты в итоге выболтал журналистам?
— Именно. Разговор о нашем слиянии с «Одзимой» велся между гендиректорами уже давно, на сверхконфиденциальном уровне. Для нас это — единственный способ избежать банковской ревизии. А Тадокоро настаивал на «серой комиссии», чтобы хоть немного выравнять долевой процент прибыли в нашу пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Ну, позвонил, отчитался. Какие проблемы?
— Вы что, издеваетесь?! Мы там чуть с ума не сошли, а ему хоть бы хны! «Я уже сплю», — и трубку повесил! Это, по-вашему, отчитался? К тому же еще и трубку с самого начала не просто вырубил, а вообще обесточил — даже послания не оставить! Вы что, думаете у всех такие нервы железные, как у вас?
— Прости, — сказал я. — Но что ты делала в баре в четыре утра?
Она вздохнула — и с видом профессора, читающего лекцию, принялась рассказывать, что было той ночью. Сначала она позвонила Нами-тян, и Майк рассказал ей, что знал. Тогда она отправилась на Роппонги — примерно тогда же, когда Нами-тян сажала меня на свой «дукати». Наконец Нами-тян вернулась и рассказала, что я завалил какого-то верзилу с коротким мечом, но больше она ничего не знает. «Папаша справится, не дрейфь», — добавила Нами-тян, но больше от меня никаких известий не было. Тогда Охара оседлала телефон и начала методично звонить мне на мобильник. Но все было безрезультатно, пока наконец не позвонил я сам. Если учесть, что обычно бар закрывается в два, ребята волновались не на шутку. А все, что они от меня услышали, — несчастные три слова, короткие, как телеграмма: «Я уже сплю…»
— Прости, — повторил я и вздохнул. — Нами-тян небось разозлилась?
— Когда я ваши слова передала — стаканом в стенку швырнула. Даже Майк испугался и спрятался… Правда, потом развеселилась, и мы стали о вас сплетничать. До самого рассвета проболтали. Благодаря ей, между прочим, я наконец-то поняла, что мой шеф — сплошной ходячий недостаток! Хотя и поздновато, конечно.
— Извини! — сказал я еще раз. — Ну, не умею я долго рассказывать! Поэтому обобщил и сказал только самое главное…
— Шеф. Вы японский язык понимаете? «Обобщить» — это изложить так, чтобы все сразу поняли, что случилось, от начала и до конца! Ох, ладно.!. Выкладывайте подробно, что с вами произошло.
Убегать было некуда. Что рассказывать, а что оставлять «за кадром» — приходилось сортировать на ходу. Пересказывать основной сюжет, скрывая целую кучу деталей, но сохраняя логику изложения, — задачка, что и говорить, не из легких. Я не стал говорить ей о том, что прострелил Кацунуме ногу — иначе пришлось бы рассказывать и об угрозах Кацунумы в ее адрес. Умолчал о степени вины самого Исидзаки в афере с отмыванием денег. И конечно, не раскрыл ей главного табу — правды о происхождении Киэ Саэки. Коснись я этого хоть словечком — смерть Исидзаки потеряла бы всякий смысл. Хотя об отношениях президента с Дзюнко Кагами рассказал довольно подробно.
Где-то на середине рассказа электронные куранты известили о начале рабочего дня. Но Охара не обратила на это внимания. Даже со всеми сокращениями эта история, похоже, захватила ее с головой. Чтобы закончить быстрее, я подвел черту:
— В общем, на этом и закончилось мое последнее задание.
— Значит, причина самоубийства — шантаж якудзы вокруг адюльтера? — сформулировала Охара. — Я правильно поняла?
— Да. А от себя могу добавить, что я впервые в жизни ощутил ревность к мужчине. Правда, на этот счет подробностей от меня не жди…
Слава богу, у таких ощущений сюжета нет. Несколько секунд она рассеянно смотрела куда-то в пространство и вдруг тихонько произнесла:
— Похоже, эти двое жили в таком мире, которого в реальности не бывает…
— Возможно, — кивнул я. — Но кто тебе сказал, что этот мир объясняется исключительно реальными категориями? Границы реальности у каждого свои. Особенно у отдельно взятых мужчины и женщины. Никакому взгляду со стороны их границ понять не дано. У них всегда будет то, что обычной логикой не объяснимо. И слава богу. Не знаю, удовлетворил ли я твое любопытство, но с меня и этого хватит. Больше я в этой истории ничего объяснять не хочу.
Немного помолчав, она снова посмотрела на меня. И в глазах ее снова вспыхнул странный, хотя и совершенно реальный свет.
— И все-таки, шеф. Вы что-то от меня скрываете, правда?
Я вновь поразился ее интуиции. И, тая в душе от восхищения, честно соврал:
— Ничего не скрываю.
— Ну, смотрите, я от вас не отстану! Даже когда уволитесь, — не успокоюсь, пока не расскажете. Так что имейте в виду.
— А вот здесь я попросил бы… — запротестовал было я, но вдруг и сам понял, как неуверенно звучит мой голос. — Как бы там ни было, без тебя бы я, конечно, не справился. И муж твой здорово помог. Я вам жутко благодарен. Предлагаю как-нибудь поужинать на троих. Уж передай ему, будь добра…
В ее зрачках что-то легонько дрогнуло.
— Передам, — негромко сказала она. — Он очень обрадуется. Уж так вы его заинтересовали… — Она выдержала недолгую паузу, потом добавила: — А я-вам тоже должна кое-что передать. Целых две вещи: новость и послание.
— Ты о чем?
— Сначала новость. В конце месяца Нами-тян закрывает свой бар. В ту пятницу она окончательно решила съехать из этого здания. Уже сегодня отсылает заявление о расторжении аренды.
— Хм-м… — протянул я. — Жаль, конечно, если такой чудный бар исчезнет. Но ничего не поделаешь. Тут я ее понимаю… А что за послание?
— Вы обещали Нами-тян выполнить все, что она вам прикажет. Поэтому сегодня вечером вы должны появиться в ее баре, даже если мир перевернется. Это не просьба, а приказ. Так мне велено передать.
Я вздохнул. Что меня ждет сегодня в баре у На-ми-тян — даже представить не берусь. Может, и кое-что побезумней, чем поездка на ее «дукати»…
— Приказ понял, — сказал я. — Слушаю и повинуюсь.
Охара наконец-то улыбнулась. То, от чего лихорадило весь этаж, ее, похоже, вообще не интересовало.
— Ты, кстати, эту статью читала?
— Читала, — кивнула она.
— Кажется, название «Напитки Тайкэй» исчезает с лица земли.
— Похоже на то.
— Все вокруг с ума сходят. Одна ты, я смотрю, спокойна как слон.
— А чего тут с ума сходить? У большого бизнеса свои законы. Президент скончался, а плакать по этой фирме я особых причин не вижу. Как выполняла свою работу — так и дальше буду выполнять. Мне-то какая разница?
— Да уж… — только и хмыкнул я.
Сегодня утром Охара чувствовала себя лучше всех. Можно было не сомневаться: именно такие, как она, и выживут в нашей стране победившего корпоративного менеджмента. В ее отношении к миру все было безупречно. Кроме, пожалуй, одной детали. Того, как она кусала губу, рассказывая, что запретила мужу упоминать название ее компании в журнальной статье.
То ли совсем успокоившись, то ли поняв, что больше из меня ничего не вытянуть, она поднялась со стула. Подошла к двери .и уже открыла ее, собираясь выйти, но вспомнила что-то еще.
— Да! — сказала она, обернувшись. — Ваш конверт я спустила в шреддер.
— Что спустила? — не понял я. — Какой конверт?
— «Прощальный подарок» директору Какисиме. Она вышла, и я остался один.
Я подошел к окну и посмотрел наружу. Это утро тоже выдалось ясным. Как и утро, когда я узнал о смерти Исидзаки. Сколько суток прошло с тех пор? Так или иначе, теперь всему конец. Вслед за жизнью моего президента завершилась моя трудовая жизнь. Я больше не салариман. Эмоций — ноль. Зря Охара беспокоилась за мою психику. В душе не осталось ничего, кроме пустоты.
Я вернулся на свое место.
В отделе все было по-прежнему. Никто и не думал работать. Сотрудники сбивались в галдящие кучки, разбегались и через полминуты собирались где-то еще. То и дело кто-нибудь переходил на крик. Что еще за «слияние капиталов»? Ситуация небывалая, но от руководства компании никаких комментариев пока не поступало. Представляю, что сейчас творится в директорате. Взмыленный Санада уговаривал кого-то не принимать близко к сердцу строчки из газетной статьи. Судя по всему, он тоже не владел ситуацией. Другие начальники отделов, похоже, занимались тем же самым. А среди всей этой вакханалии сидела Охара и спокойно вычитывала гранки очередного рекламного текста.
Заняться мне было нечем. Участвовать в пересудах толпы никакого желания не возникало. Я сидел и рассеянно скользил глазами по буклету, который наш отдел кадров рассылал всем увольнявшимся «добровольцам». «Медицинское обследование за счет компании после Вашего ухода…» И тут меня похлопали по плечу.
Я обернулся. Надо мной стоял Какисима с крайне замысловатым выражением лица. Чудеса какие-то. На моей памяти в отдел рекламы со своих небес он не спускался еще ни разу.
— Ну и дела! — сказал я. — И что же, интересно, тебя сюда притащило? Я думал, директор общего менеджмента сейчас должен зашиваться круче всех!
— Оказалось, не совсем так… Ты сейчас свободен?
Я взглянул на часы. Почти одиннадцать.
— В обед у меня посетитель. До тех пор — как птица в полете.
— Тогда пойдем наружу, проветримся.
— А почему не в бар наверху?
— Погода сегодня хорошая. Иногда и на улице неплохо посидеть. Для разнообразия.
Я вдруг заметил, что почти весь этаж осторожно поглядывает на нас. Но никто и не думает подойти и заговорить. Настолько странным было у Какисимы лицо.
Мы вышли из конторы и, не сговариваясь, направились во дворик соседнего здания. Набрели на какую-то скамейку, присели. И только тут я вспомнил, что на этой же скамейке несколько дней назад медитировал Томидзава.
— Смотри-ка… И правда погода отличная! — расслабленно произнес Какисима.
Я посмотрел на него. Странное выражение наконец-то исчезло с его липа, и он снова выглядел безмятежно. Проследив за его взглядом, я уставился в небо. Погода и правда была что надо. Несмотря на полуденный час, ослепительные лучи поливали землю, точно струи солнечного душа. Похоже, сегодня еще потеплеет… Щурясь от яркого света, я огляделся. Молоденькая сакура покачивала ветками у нас над головой. Ни одной почки еще не раскрылось. А через неделю, когда я уйду из фирмы, это деревце будет просто не узнать.
— Ну, что? Прошла твоя простуда? — спросил Какисима, разглядывая небеса.
— Да… — так же рассеянно сказал я. — Прошла. Больше отвечать было нечего. Не зря же я весь уикенд провалялся в постели.
— Я тоже решил уволиться, — вдруг сказал он.
— Вон как… — ответил я.
Криво усмехнувшись, он посмотрел на меня:
— Ну вот! Я думал тебя огорошить. А ты как заранее знал…
— Да тут только идиот не догадается! Такая статья в газете вышла. Биржа торги заморозила — как по нашим акциям, так и по «Одзиме». Журналисты телефоны обрывают. Заказчики с ума сходят. А человек, который должен во всем этом крутиться как белка в колесе, сидит под сакурой и о погоде рассуждает!.. Ну, и чего увольняешься?
— Это я «слил» информацию газетчикам.
— Хм-м, — протянул я. — Зачем?
— Мы с Тадокоро во мнениях разошлись. Двое суток с ним спорили — всю пятницу и всю субботу, не считая сна.
«Хм-м…» — повторил я про себя.
— Детали опускаю, но смысл такой. Наш генеральный настаивал, чтобы мы приукрасили отчетность за последний квартал, списав все утекшие капиталы на счет «непредвиденных убытков». В нынешней бухгалтерии это называется «уходом в серую зону», на волосок от нарушения закона… В общем, я был против такого риска.
— А что говорил аудитор?
— Аудитора назначал сам Тадокоро, в этом споре от него никакого проку. Раньше они договаривались с ревизорами, и такая политика сходила с рук. Но сейчас не те времена, не та ситуация, а главное — сами «убытки» не того масштаба. Я пытался убедить в этом генерального и спорил с ним эти два дня. Бесполезно. Тогда я взял трубку и по телефону заявил об отставке. Хотя еще три дня назад и представить не мог, что все так обернется…
— А то, о чем тебе «нельзя рассказывать хоть убей», ты в итоге выболтал журналистам?
— Именно. Разговор о нашем слиянии с «Одзимой» велся между гендиректорами уже давно, на сверхконфиденциальном уровне. Для нас это — единственный способ избежать банковской ревизии. А Тадокоро настаивал на «серой комиссии», чтобы хоть немного выравнять долевой процент прибыли в нашу пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45