Людей сейчас убивают за суммы в тысячи раз меньше той, которая будет в распоряжении Ирины. В самом лучшем случае, её разорят дотла. Тогда уж лучше, чтобы убили: малышка привыкла к роскоши и уже не сможет жить на зарплату. Да и кто будет ей эту зарплату платить? За что? Она ничего не умеет делать, после школы какое-то время была "девочкой из эскорта", потом стала его женой. Но ей уже тридцать, её даже в секретарши не возьмут... если бы даже она и захотела работать.
После лечения Ирина поутихла, во всяком случае, уже не так донимала его своими эксцентричными выходками и скандалами. Кажется, даже хранила ему верность, но это хрупкое равновесие могло в любой момент рухнуть. А у него уже нет прежних сил, чтобы держать хоть в какой-то узде эту норовистую лошадку. Внешне, правда, все осталось по-прежнему: на подчиненных Босс нагонял холодный ужас, подчинялись ему беспрекословно. Но жена его никогда по-настоящему не боялась, вытворяла, что в голову взбредет. Купить-то он её в свое время купил, но быстро убедился, что поселил в своем доме не прелестную кошечку, а самую настоящую пантеру. Тоже из семейства кошачьих, но приручению не поддается и спиной к ней лучше не поворачиваться.
Пока Ирина не заметила, что муж все больше времени проводит дома. От неё ускользнули болезненные перемены во внешности: неестественная худоба, землистый цвет лица, лихорадочный блеск глаз. Мощные лекарства кое-как помогали ему справляться не только с болями, но и с мужским бессилием. Эти лекарства, правда, "били" по сердцу и к каждой встрече с женой в её спальне он готовился, как к последней. А отказаться от этих встреч не мог, как наркоман со стажем не может расстаться с наркотиком.
"В любую минуту от любого напряжения..."
Сидя вот так, в кресле, укутанный пледом, он все думал и думал: о пройденном пути, о своем деле, о партнерах по бизнесу... и неизбежно возвращался мыслями к своей девочке, своей единственной и страстной любви, и все пытался придумать что-нибудь, надежно обеспечивающее её комфорт и безопасность после его смерти. О том, что она снова может выйти замуж, он даже помыслить не мог: безумная, неуправляемая ревность начинала его душить в полном смысле слова и снова он вспоминал ту, роковую фразу:
"В любую минуту от любого напряжения".
Такой роскоши он себе позволить не мог, пока не нашел решения основной задачи.
"Ничего уже нельзя, - не без горечи думал Босс. - Ни любить, ни ревновать, ни волноваться. Скоро уже и дышать нужно будет по расписанию. И зачем нужна такая жизнь? Это самое белковое существование тел? Устроить Ирину - и все. И - застрелиться."
В следующую минуту он понимал, что и застрелиться не может, и вообще лишен возможности добровольно расстаться с жизнью. Девочку затаскают по следователям, замучат журналисты, она сорвется и один Бог знает, что произойдет в конечном итоге. Даже смерть ему надо было выбирать такую, чтобы у его дорогой малышки было как можно меньше хлопот и нервотрепки. Хотя... можно ли выбирать свою смерть?
Какая все-таки злая это штука - жизнь. Правильно говорят мудрые люди: не в деньгах счастье. Даже не в их количестве. Хотя... Не будь у него денег - не было бы и Ирины, тут все с самого начала было предельно ясно: деньги товар. Его жена даже не считала нужным хоть как-то замаскировать истинную причину их совместного существования. Впрочем, возможно, этим и держала: лжи и фальши он бы не потерпел. Не только этим, конечно, держала.
И в один прекрасный день он решил сделать то, что не делал никогда в жизни: обратиться за помощью. Но к кому? Есть ли в его окружении хоть один человек которому он мог доверять? Есть ли у него хоть один надежный друг, а не просто партнер, готовый утопить и предать в любую минуту? Таких не было.
А если кто-то из его партнеров и мог оказаться относительно честным человеком, то наверняка пожелал бы помочь вдове не только сохранить состояние, но и скрасить одиночество. Нет! Она останется только его вдовой, уж об этом он позаботится. Найдет выход.
И вот как-то вечером он вспомнил своего напарника Левку, а ныне Льва Валерьяновича, с которым когда-то вместе отбывал очередной срок и который теперь тоже раскрутил собственное дело, ворочал крупными деньгами и даже пытался куда-то там баллотироваться, правда вовремя опомнился и дал задний ход. Настоящим деловым людям такая самореклама ни к чему, разумнее - да и выгоднее! - купить несколько депутатов и управлять ими из-за кулис.
Бывшие напарники давно не виделись, только перезванивались время от времени не столько по делу, сколько поздравить друг друга с праздниками. Босс помнил, что в Левке была какая-то странная романтика, он мнил себя эдаким Робин Гудом, брезгливо сторонился "мокрых дел" и никогда не подводил товарищей. Это не мешало ему участвовать в достаточно дерзких ограблениях и даже составлять их планы, но человеческого в Левке всегда было больше, чем бандитского. Они ровесники, значит, Левке тоже около шестидесяти, и надо полагать, что женщины его уже не слишком волнуют. А если учесть, что он так и не женился, то, наверное, никогда особо и не волновали.
"Рискнуть? - подумал Босс. - Довериться Левке? Попросить о помощи? Страшно, но придется. Выбор у меня невелик, а времени остается все меньше..."
Босс не питал особых надежд на успех: с возрастом людям свойственно меняться, причем далеко не всегда в лучшую сторону. Но на просьбу приехать Лев Валерианович откликнулся сразу, и вот сегодня назначенный для встречи час наступил.
Внизу послышался звук подъехавшей машины, хлопанье дверок и вскоре на балкон в сопровождение охранников вошел Лев Валерьянович. В противоположность Боссу, он был высокого роста, тучен, с роскошной гривой седых волос. Степенный и вальяжный, он не шел, а нес себя - истинный Старый Лев. У него и кличка-то была "Лев", причем многие даже не знали, что это ещё и имя.
"А меня окрестили "Попугаем", - без злобы и досады, как-то отстранено, словно и не о себе, подумал Босс. - Дураки. Попугаи - мудрые птицы и живут по триста лет. А львы - от силы тридцать. Любой служащий зоопарка это знает. Жаль, что мы не в зоопарке."
Войдя, Лев распахнул руки, как будто хотел обнять старого знакомого, и радостно пророкотал:
- Старый друг, сто лет не виделись! Рад, рад ... Ты чего это в кресле устроился? Да ещё закутался?
Босс попытался встать навстречу гостю, один из телохранителей подбежал помочь, но махнул рукой и снова опустился в кресло.
- Здравствуй, Лева, спасибо, что приехал, дело к тебе есть, поговорить надо. Приболел вот малость, а то бы по-другому встретил. Да ты садись, не нависай надо мной, эк же тебя много!
- Много не мало. Хорошего человека чем больше, тем лучше. Ха-ха. Шучу я так!
Похохатывая он тоже устроился в кресле, которое под ним жалобно заскрипело.
- Что-то мебель у тебя больно субтильная - он с любопытством огляделся вокруг, - а так хорошо устроился, красиво. Постарел ты как-то, совсем усох. Не заболел ли часом? Зачем позвал?
Босс усмехнулся про себя: прямо в корень смотрит и сразу быка за рога, всегда был такой. Похоже, выбор правильный: этот все поймет сразу, ему не нужно будет кашу по тарелке размазывать.
- Ты что пить будешь? - спросил, не отвечая на вопрос - водку, коньяк? Раньше ты зубровочку предпочитал, но может вкусы изменились?
- Помнишь? Приятно, приятно. Нет, вкусы не изменились. И сейчас её, шельму, предпочитаю. Так и не привык к заморским всяким там выкрутасам: капустка, грибочки, что может быть лучше? Только картошечка в мундире, да селедочка. Молодежь этого не понимает, ей бы только пофасонить. Тут меня на днях один недоразвитый текилой угощал, сейчас это, оказывается, модно. Кактусовую самогонку хлестать - ну, уморил! Для него же, дурака, главное большие деньги за пузырь заплатить, он под это дело хоть керосин лакать станет... Мы-то другими были, пыль в глаза не пускали.
Старый Лев понял, что хозяин тянет время, не хочет сразу выкладывать, к столу зовет, значит дело серьезное. Значит, не надо нажимать, можно побалагурить, развлечься приятным разговором - сам скажет, когда готов будет. Сам пригласил, сам и к делу перейдет.
- А ты, Генаша, тоже русскую кухню по-прежнему уважаешь? Или забурел? Текилу пьешь, лобстерами закусываешь?
Босс вздрогнул от неожиданности. Давным-давно никто не обращался к нему не только по имени, а даже по имени-отчеству, называли только Боссом. Жена в добрые минуты звала "папиком", а когда устраивала скандал... Господи, как она его только не называла! Он уже забыл, что когда-то был Геной, а потом - Геннадием Васильевичм. Вот так умрешь, а на плите напишут: "Босс". С них станется. Если вообще не забудут плиту-то поставить.
- Мы с тобой, Лева, последние из могикан. Сейчас квашеную капусту не в каждом ресторане допросишься, а если подадут - не отплюешься. Мне один раз принесли: во Флориде, говорят, солили. Совсем ума не стало у народа, прав ты. Ну, да ладно, это я уже с возрастом ворчлив стал. Сейчас пойдем в дом, к столу, посидим, как белые люди. Вечером на балконе-то прохладно становится.
- Хозяин - барин, - картинно развел руками Лев Валерьянович. Раньше-то, если вспомнишь, на газетке кушали, из майонезных баночек пили. И все - в кайф. Я сейчас с сервизной посуды и крахмальных скатертей такого удовольствия не получаю.
Босс усмехнулся:
- Для дорогого гостя все сделаем. И газетку сыщем, и баночки. Можем колбасу стеклом порезать для общей картины.
Лев Валерианович расхохотался. Глядя на него, рассмеялся и Босс: уж очень аппетитно все делал его старый приятель - и говорил, и смеялся, и двигался. Жизнь в этом мощном теле прямо-таки била ключом.
"И с бабами, небось, никаких проблем, - не без зависти подумал Босс. Безо всяких лекарств. Дал же Бог такую натуру..."
- Женщины тебя, небось, по-прежнему одолевают, - сказал он вслух. Так и не женился? Свобода дороже?
- Эх, Генаша, не в свободе дело. Раньше действительно не до того было: то операцию проворачиваешь, то в зоне кантуешься. А теперь... Она мне глазки строит, а я все думаю, что в этой прелестной головке арифмометр вовсю работает, мои денежки считает. Бескорыстных-то нет, сам, небось, знаешь. Молчи, по лицу вижу - знаешь. Так ведь мы с тобой тоже не благотворительностью занимались в молодости-то. Верно?
На балконе появился охранник и застыл у двери.
- Готов стол, - сказал Босс и стал медленно подниматься из кресла. Пошли, Лева, вспомним молодость, отметим встречу, чем Бог послал. Как говорится, о делах наших скорбных покалякаем...
- Ты, Лева, умный, - сказал Босс, когда уже было выпито прилично и закусок на столе заметно поубавилось. - Понял поди, что не просто так позвал.
Лев Валерьянович помотал вилкой над блюдом с рыбой, выбирая самый аппетитный кусок осетрины, и неопределенно крякнул, то ли в знак одобрения, то ли просто для поддержания разговора.
- Так позвал действительно по делу. По важному. Больше скажу, важнее дела в моей жизни ещё не было.
Лев Валерьянович с интересом глянул на Босса, наполнил свою рюмку и коснулся ею рюмки собеседника, в которой ещё оставалось водки на две трети.
- За тебя, Генаша. И за твое дело. Пусть оно будет удачным. А что от меня нужно? Совет? Деньги?
- Денег у меня своих полно, - отмахнулся Босс. - Советчиков тоже. Мне помощь нужна. То есть не мне...
Он замолчал, подбирая нужные слова. Лев Валерианович не торопил, прицеливался к очередному блюду. Да и знал старый Лев, что в иных случаях человека торопить нельзя, дозреть должен.
- Ты ведь знаешь, я женат, - продолжил наконец Босс. - Жена на тридцать лет моложе. Балованная, конечно. Ну, да не в этом дело.
Над столом снова повисла пауза.
- Я скоро умру, Лева, - негромко и очень просто сказал Босс. - Очень скоро. И хочу попросить тебя приглядеть за девочкой. Она без меня пропадет. Сожрут. Наши нравы ты не хуже меня знаешь.
Лев Валерианович застыл с рюмкой в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89