– Да?
– У вас выходной или вы рано ушли с работы?
Поднявшись на верхнюю ступеньку, женщина замешкалась. На такой вопрос нелегко найти ответ. Она остановилась так резко, что Норт едва не налетел на нее.
– Я не работаю,– пояснила она.
– Правда? А почему, если не секрет?
Когда Кассандра Диббук обернулась, от ее каменного взгляда у Норта по спине поползли мурашки. Ее выдали глаза. Рассудок этой женщины был ущербен. Ее глаза неуверенно шарили вокруг. Ей понадобилась минута, чтобы сфокусировать взгляд. И за эту минуту Норт сумел увидеть, что скрывается под внешней благополучной оболочкой,– руины, которые остались от этой женщины после лечения в психиатрической клинике. Что-то надломилось в ней.
Норт стоял на верхней ступеньке лестницы, и его пальцы побелели, сжимая поручни перил.
– Я хотел сказать, что этот дом такой большой. Как вы управляетесь с ним?
– Они посылают мне деньги раз в месяц.
«Они?»
– Ваш бывший супруг?
– Я никогда не была замужем.
– Понимаю.
Женщина двинулась вперед по коридору, словно ничего не случилось. Норт приказал себе быть более внимательным, чтобы усталость не заставила его сделать опрометчивые выводы. Но все равно он следовал за хозяйкой на небольшом расстоянии и не стал спешить, когда она распахнула одну из дверей.
Женщина поманила его. Норт подошел к двери и заглянул в комнату.
У самого входа стояла аккуратно застеленная кровать. Шкаф у стены был открыт, но там висело совсем немного вещей. На полках громоздились тяжелые тома книг. На письменном столе, у окна, лежали какие-то стеклянные трубки и жестянки, похожие на сплющенные консервные банки.
– Это комната вашего сына?
Она вошла внутрь, но света зажигать не стала.
– Была. Это копия.
– Она изменилась с тех пор, как он здесь жил?
Кассандра Диббук потуже перетянула талию садовым фартуком.
– Нет, она выглядит как прежде.
Норт опешил:
– Не понимаю.
– А вы и не поймете.– Она скрестила руки на груди.– Когда он уехал в колледж, пришли они.
Норт все равно не мог уловить связи.
– Кто? – осторожно спросил он.
Женщина с отвращением скривилась. То ли вопрос не понравился, то ли воспоминания были не из приятных. Он не мог понять, и это пугало больше всего.
– Они что-то искали.
– Что искали?
– Едва ли они сами это знали.
Надо было слышать, как она это произнесла!
«Они. Может, это те, кто посадил Гена в машину?»
– Они побывали здесь, когда меня не было дома. Перерыли весь дом сверху донизу.
Ее голос сорвался, на глаза навернулись слезы. Сперва бедняжка плакала беззвучно, а потом громко зарыдала.
– Это ужасно.
– Сволочи! Они везде лазили. Даже в моем ящике для белья. Ну зачем им понадобилось мое белье?
Норт мог бы рассказать пару историй. Об одном извращенце, которого он поймал, когда тот разгуливал по ограбленному дому в трусах жертвы на голове и мастурбировал на ее постель. Или о тех случаях, когда, приехав по вызову, он находил в прихожей кучи дерьма.
– Вы заявляли в полицию?
– На кого? Никому нет дела.
– Ну, если у вас что-то украли…
– Как бы я это доказала, если они поставили все на свои места?
– На свои места?
– Именно. Все вернули по местам. Аккуратные такие! – Она вытерла слезы рукавом.– Но я не дура, детектив. Я знала, что они здесь побывали.
«Либо у нее паранойя, либо она сильно напугана».
– Может, ваш сын впутался в какую-то историю?
– Это я его впутала, это моя вина!
– В чем же ваша вина?
– Я согласилась завести его.
Впереди открылось минное поле, но у Норта не было выбора. Он попытался смягчить свой страшный вопрос, но разве можно такое смягчить?
– Вы хотели сделать аборт?
Ее лицо залила краска стыда. Она потупилась, тряся головой.
– Мне нужны были деньги.
«Она завела ребенка за деньги. Но для кого? Для отца?»
Это не был допрос, женщина могла не отвечать на его вопросы. Но их скопилось так много… И Норт пошел дальше.
– И Ген это узнал?
Она кивнула, не смея поднять глаз.
– Поэтому и ушел?
– Нет. Но поэтому он не вернулся.
– А вы получали от него вести?
Ее лицо внезапно озарилось.
– Конечно, постоянно. По телефону. Так приятно слышать его голос! Я бы разговаривала подольше, но он всегда занят. И у него всегда грустный голос.
– А вы сами звонили ему?
Она покачала головой.
– Я не знаю номера его телефона.
«В телефонной службе узнают».
– А по какому адресу он живет?
– Я не знаю, где он.
«Возможно, это ложь».
– Вы не будете возражать, если я взгляну на ваши телефонные записи?
Она удивилась.
– Пожалуйста, если с ним что-то стряслось.
В результате Норт не мог с уверенностью сделать вывод, что она опознала этого человека. Одни догадки. Если соврать сейчас, на суде ложь всплывет.
– Я только хочу убедиться, что это не ваш сын.
– Ну, тогда смотрите. Если это вам поможет.
Норт постарался, чтобы голос звучал мягко и дружелюбно.
– Проще будет взглянуть на фотографии.
Женщина расслабилась. Чуть улыбнувшись, она извинилась, что заставила детектива так долго ждать. И повернулась, пообещав принести фотографии. Напоследок разрешила остаться в комнате Гена.
Норт поблагодарил ее. Но дойдя до двери, она вцепилась в косяк мертвой хваткой. Потом повернулась к Норту и хрипло сказала:
– Однажды он сказал, что приедет навестить меня.
– Приехал?
– Думаю, все было гораздо хуже.– Она оглянулась по сторонам. В голосе зазвенело отчаяние. И промолвила так тихо, что детектив едва расслышал: – Они подослали двойника, понимаете?
Бедная Кассандра Диббук облекла это сообщение в форму вопроса, чтобы он поверил.
«Двойника?»
– А как вы догадались?
– Это был приятный молодой человек. Похожий на моего сына всем, вплоть до мимики. Но это был не мой сын.– Она снова оглянулась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.– Они думали, что я не догадаюсь.
Ее голос упал до шепота.
– А я догадалась.
После ухода Кассандры Диббук в комнате воцарилась мертвая тишина. Норт не мог понять, в каком состоянии находится эта женщина, насколько она вменяема. И лишь убедившись, что она действительно ушла, он принялся за дело.
В кармане плаща детектив всегда таскал пару вещиц, но на этот раз не стал терять времени, чтобы натянуть резиновые перчатки. Достал платок и подошел к столу. Над чем здесь трудился Ген?
Он взял одну из стеклянных трубок и поднес ее к свету. На стекле отчетливо виднелись отпечатки пальцев.
Отпечатки пальцев парня из музея оставались на осколках витрин из музея и кое-где еще. Сколько раз Норт присутствовал в суде, где адвокат громил обвинителя именно из-за недостатка улик. Много раз. А против отпечатков пальцев не возразишь.
Конечно, у него не было с собой стандартного набора – ни черного порошка, ни чем снять отпечатки. Пришлось импровизировать. Норт выдвинул ящики стола. Там нашелся рулончик старой липкой ленты. Неплохо для начала. Детектив впервые пожалел, что не курит. Если бы поджечь что-нибудь, например кончик карандаша, можно было бы натрясти сажу на отпечаток, а потом прижать клейкой лентой. Норт проверил остальные ящики стола, а потом бросился к шкафу.
Нашел свечу и коробок спичек. Приходилось торопиться.
Первая спичка не зажглась. Он запаниковал и схватил следующую. Вторая вспыхнула, но тут же погасла. Он взял третью. Искры разгорелись в слабый желтый огонек. Норт поднес спичку к свече и держал, пока та не вспыхнула, выпустив облачко черного дыма.
Норт подержал свечу под стеклянной трубкой и быстро закоптил стекло. Сажа схватилась прочно.
Он слышал, как внизу ходит Кассандра Диббук. Роняет коробки, ругается и шуршит тканью.
Мгновения отсчитывались, словно удары сердца. Он дул на трубку, чтобы она скорее остыла. Постепенно отпечатки начали проявляться. Должно хватить.
Норт потушил свечу и бросил ее в ящик стола. Оторванный кусочек липкой ленты он прижал к проступившим отпечаткам.
«Раз-два!»
Отодрав, он внимательно вгляделся в обратную сторону ленты. Получилось. Пустой стороной он заклеил снятый отпечаток, чтоб не стерся.
Проверил. Хорошо, все видно. Опустив ленту в карман, он внезапно ощутил на шее чье-то дыхание. Норт резко повернулся.
Никого.
«Я сам становлюсь параноиком».
Он быстро скользнул к двери и выглянул наружу. Кассандра Диббук все еще шумела где-то внизу.
Все складывалось как нельзя лучше.
Норт никогда прежде не видел столько книг по генетике и нейробиологии. Здесь были и труды Менделя – изыскания в области генетики, которые он делал, наблюдая за горохом. Не объясняет ли это наличие теплицы? Книги Уотсона и Крика об открытии ДНК, журналы по таким наукам, о которых детектив никогда и не слыхал, работы Сеймура Бензера и Эрика Кендела. И длинные описания того, как гены контролируют память и время.
Ген был увлечен исследованиями памяти и времени. Похоже на одержимость. Одну из полок занимали записные книжки.
Норт вытащил первую попавшуюся. Страницы пестрели рисунками стеклянных ящиков и трубок. В каждом ящике кишели черные точки, помеченные словом «дрозофила». Фруктовые мушки, над которыми Ген ставил эксперименты, выявляя мутации. А в пыльных консервных банках он их выращивал.
Запись в блокноте гласила:
«Чувство времени является врожденным. Это самый древний инстинкт. Каждое живое существо им обладает, каждое живое существо ему подчиняется. Даже бактерия, продолжительность жизни которой измеряется часами, проходит все стадии развития за определенный период времени. Проявления наших внутренних часов всем известны. В четыре часа утра происходит самый сильный приступ астмы. В2часа ночи язва свирепствует сильнее всего. В час ночи смерть во время операции почти неизбежна. В нашем теле есть часы, которым подчиняется вся наша жизнь».
Норт полистал следующие страницы, пропуская расчеты, пока не наткнулся на абзац, который смог понять. В нем шла речь о самых сложных признаках работы биологических часов.
«В ядре нервной клетки мозга часовой и вневременной гены вырабатывают протеины. Когда легионы протеинов попадают в ядро, они вынуждают королей сдаться. Стоят на страже неколебимо, пока один за другим не распадаются. Короли остаются одни, и тогда они посылают гонца–третий ген под названием "цикл", который соберет новую армию. Проходит двадцать четыре часа, прежде чем цикличный ген воссоздастся. Отсюда возникает чувство времени. И боги тут ни при чем».
На следующих страницах записи продолжались – то бессвязный бред, то ясные мысли. Если Норт все правильно понял, часовой ген состоял из 3600 букв – нуклеотидов. При изменении хотя бы одной буквы результат меняется. Ген сделал открытие. Если изменить на А 1766 букву, которой обычно была G, то внутренние часы станут идти на пять часов быстрее. А если вместо 734 буквы Т будет А, они пойдут на пять часов медленнее.
Еще Ген искал способы заставить внутренние часы запускать разные процессы в организме. Большую часть его размышлений детектив не понял. Парня звали Ген. И он был одержим генами.
Эжен Диббук оказался гораздо умнее и образованней, чем предполагал Норт. Он знал, чего хочет, и шел к намеченной цели напрямик. И добивался своего. Если верить этим записям, он собирался проверить свою теорию уже не на дрозофилах, а на живых людях.
Норт поставил блокнот на место и помедлил, раздумывая, вытаскивать ли следующий. Сколько времени он здесь провел? Кассандра Диббук слишком долго ищет фотографии. Ну, это только на руку. Детектив достал из дальнего угла полки одинокий блокнот в голубой обложке.
Открыв книжицу на первой странице, он увидел слова: «Я – проклятие Сатаны».
«Я – проклятие Сатаны».
Что же это? Ген произнес эту фразу в музее, и тогда она прозвучала полной бессмыслицей. О чем же парень хотел ему сказать?
Норт перевернул страницу, надеясь отыскать объяснение.
На него смотрел Бык.
Норта бросило в жар.
Ба-бах!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53