Ба-бах!
В тишине раздался невыносимый вой пожарных сирен, и в комнате тускло загорелось аварийное освещение.
Ба-бах!
Ген стоял в нескольких метрах от него, между двумя креслами, в которых сидели двое связанных пленников: знакомая длинноволосая женщина из серебристого «седана» и отец Норта – Саваж.
В одной руке Ген сжимал окровавленный шприц, а в другой – небольшой черный пистолет. Норт вскинул «глок» и прицелился.
19.35
Громыхнул гром, окна тревожно задрожали.
– Положи это! – приказал Норт, держа Гена на прицеле.
Ба-бах!
Парень не шелохнулся. Он стоял, глубоко вдыхая аромат духов.
– Напоминает о Мойре, правда?
– Положи!
– Кто убил Мойру? – продолжал рассуждать Ген.– Этот беззастенчивый похотливый интриган? Или тот мягкотелый дурак, должник своей совести?
Норт смотрел, как его отец тщетно пытается порвать путы. В глазах доктора бился страх. Не оттого, что его судьба оказалась в руках Гена. А потому, что он увидел ненависть в глазах собственного сына.
«Что ты знаешь о своей жизни?»
– Это я ее убил? – взревел Ген.
«Процесс».
– Или ты?
Бык.
– Копни поглубже, детектив,– продолжал настаивать Ген.– Это непросто, если у преступника много лиц, правда?
«Невинная кровь».
– Ты знаешь, какие воспоминания таятся в этой жуткой глубине.
«Помоги мне».
– Нас с тобой ничего не разделяет.
«Психопат долбаный!»
– У нас с тобой одна память на двоих.
«Я – проклятие Сатаны!»
– Чтобы узнать, кто убил Мойру, нужно всего лишь посмотреть в зеркало!
«Что ты знаешь о своей жизни?»
«Процесс».
Бык.
«Невинная кровь».
«Помоги мне».
«Психопат долбаный»
«Я – проклятие Сатаны!»
Сильнее запахло жасмином. Словно рука Мойры коснулась его щеки.
«Я – сладкое дыхание весны».
«Помни об этом».
«Помни меня».
Оконное стекло задребезжало громче – буря неистовствовала вовсю. Здание дрогнуло, и снизу, где бушевал пожар, раздалась серия взрывов. В окне заплясало пламя.
И когда жар достиг предела, разнося все вокруг, стекло не выдержало и разлетелось тысячами осколков.
В комнату ворвался вихрь огня и тугие плети дождя. Они опрокинули Гена на пол, в осколки стекла.
Норт не понимал, как он сам устоял на ногах. Он находился в центре урагана, в самом сердце разрушений.
Он направил пистолет на Гена.
«У каждого есть выбор».
Палец коснулся спускового крючка.
Израненный Ген пошевелился. Поднял шприц и протянул его детективу.
– Это мы. Это наш конец.
– Я не буду жить прошлым,– соврал Норт, направляя холодное дуло прямо в лицо Гена.
«У каждого есть выбор».
И сжал рукоятку.
Ген приподнялся на окровавленных коленях.
– Мы изменились,– взмолился он.
– Это меня и пугает,– ответил Норт.
Райские сны Киклада
Я помню день своего рождения.
Подробности сейчас стали четче. Я помню все с такой ясностью, словно мне это рассказали. Помню свои губы у материнской груди; помню, как выпал из лона на мокрую от крови солому. Голод. Струи воды, омывавшие мое лицо. Оливковое масло, которым смазывали мое тельце. Запах духов – будто ветка цветущего жасмина под теплым ветром. Густой аромат меда. И вино, лившееся рекой. Человек – очень хрупкое животное.
Я помню отца, большого и могучего, с крепкими волосатыми руками. Сильного словно бык. Я помню, как он играл со мной в потаенных уголках Лабиринта Кносса, куда детям нельзя было заходить. Он подбрасывал меня и ловил, а я все пытался разглядеть его лицо, но мне запрещено было трогать маску. Когда он склонял ко мне свою голову, я мог дотянуться до его рогов.
Я мог бы увидеть его вновь, если бы моя плоть не определяла мою судьбу. Но я сам создал эту тюрьму. Сам выстроил ее вокруг себя и не знаю, как из нее освободиться. Я унаследовал от отца его ярость. Но лишь я виноват в том, что не смог с нею совладать.
Здание в огне. Горячие языки пламени лижут мне ноги, утоляя извечный голод.
У меня остался лишь один вопрос без ответа: человек определяет свое прошлое или прошлое определяет человека? Месть – это змея, кусающая свой хвост. Это замкнутый круг. А круг всегда пуст. Но я не могу отринуть свою природу. Не могу пойти против судьбы. Я – змея, пожирающая свой хвост. Я стою в этой комнате, прижимая холодное дуло пистолета к виску такого знакомого лица. Возможно, это мой собственный висок.
Все, что мне осталось,– надавить на спусковой крючок.
Меня зовут Киклад, и я хотел справедливости. Но я – не справедливость. Я – гнев.
Я – буря.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53