Потому что прямо отсюда тебя увезут на кладбище.
И отвесил ей вторую оплеуху, чтобы она поняла, что шутить я не собираюсь. А затем поволок ее на сцену. Толпа у двери раздалась в стороны, давая нам пройти.
Когда мы дошли до кулис, операторы уже прильнули к окулярам телекамер. А диктор объявлял: «Эс-ти-ви представляет… „ДЖАНА РЕЙНОЛЬДС… С ВАМИ“
Она повернулась ко мне. Голос ее дрожал.
— Я не могу… не могу… Я боюсь!
— Я тоже, — развернул Джану спиной к себе и дал ей такого пинка, что она через все провода и кабели вылетела на середину сцены.
Не упала она только чудом. Взмахнув руками, удержалась на ногах, глянула на меня. Я улыбнулся и, подбадривая ее, показал кулак с поднятым большим пальцем. Она повернулась к залу, и тут же поднялся занавес.
Оркестр заиграл мелодию одной из ее самых популярных песен, но почти минуту никто не слышал ее голоса из-за шквала аплодисментов. Песню эту знали все. «Пою от сердца». Впервые она исполнила ее в пятнадцать лет.
Я стоял, наблюдая за Джаной. И не верил своим глазам. Голос ее остался неподвластен времени. Пусть не такой молодой, не такой сильный, он, как и прежде, чаровал слушателей. Она пела четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика.
За кулисы она вернулась вся в поту и буквально рухнула на меня. Ее била дрожь. Зал неистовствовал.
— Я им понравилась, — прошептала она, словно не веря своим ушам.
— Они от вас без ума, — я развернул ее лицом к, сцене. — Идите и поклонитесь им.
Она посмотрела на меня.
— Но мы же выбьемся из графика.
— Ну и что, — я подтолкнул ее к сцене. — Передача называется «Джана Рейнольдс… с вами».
Она вышла и поклонилась зрителям. И, сияя, как медный таз, направилась за кулисы.
— А теперь поскорее переодевайтесь, — напутствовал я ее.
Она на ходу чмокнула меня в щеку и поспешила в свою гардеробную. Я проводил ее взглядом. И так никогда и не сказал ей, что ее поклон не увидели те, кто сидел у телевизоров. Ибо рекламный ролик не прерывается ни при каких обстоятельствах.
Потом я отправился на розыски парочки, которую мы наняли, чтобы присматривать за Джаной Рейнольдс. И в конце концов нашел их в маленьком просмотровом зале далеко за сценой. Она прыгала вверх-вниз на его члене.
Увлеченные этим занятием, они и не заметили моего появления.
Я быстро подошел к ним. Сунул руки девушке под мышки, поднял ее.
— Какого черта… — пробурчал мужчина.
Девушка распласталась на полу.
— Я сверлил его взглядом, пока он застегивал ширинку.
— Где вы были, когда в зале погасили свет?
— Мы привели ее в театр, — оправдывался он.
Девушка уже поднялась.
— Вам поручили не отходить от нее ни на шаг. Ни на минуту.
— Когда мы оставили ее в гардеробной, она была в полном здравии, — подала голос девушка.
— И что из этого? Вы не имели права оставлять ее одну. Вы уволены.
Двадцать минут спустя я нашел новую пару охранников. Тщательно разобъяснил им, что к чему. Они кивнули, понимая, о чем идет речь. Такая работа не была для них внове. Голливуд славился выходками звезд.
— После второго выступления вы отвезете ее домой, — добавил я. Первое предназначалось для восточной и центральной часовых зон, второе — для западной. — Во вторник привезете ее сюда на репетицию и останетесь с ней.
Она ни на секунду не должна оставаться одна. Ест ли она, спит, трахается, один из вас должен быть рядом. Это ясно?
Я взглянул на часы. Без четверти шесть. Пора двигаться, если я хочу успеть на семичасовой рейс в Нью-Йорк.
По пути я остановился у монитора. Она снова пела, ослепительно красивая.
Внезапно на меня навалилась усталость. Я уже и не знал, смогу ли сотворить еще одно чудо. Хотелось забраться в берлогу и проспать целую неделю. Но времени не было.
Я хотел попасть в Нью-Йорк следующим утром, чтобы успеть к очередной выборке Нельсена.
Глава 10
Я принял таблетку снотворного, чтобы поспать в самолете, но так и не смог сомкнуть глаз.
Слишком много навалилось на меня забот. Одна передача, даже нашумевшая, не делала погоды. И не отпускало предчувствие надвигающейся беды.
Я никак не мог понять, чем оно обусловлено. Может, возникло потому, что все шло как по маслу. Слишком уж легко.
Подошла стюардесса.
— Могу я чем-нибудь вам помочь, мистер Гонт?
Я одарил ее лучезарной улыбкой.
— Вы могли бы принести мне двойной «мартини»?
— Но вы уже выпили один двойной, мистер Гонт. А инструкция разрешает каждому пассажиру лишь два бокала за полет.
— Я это знаю, но, мне кажется, инструкцию мы с вами не нарушим. Я же выпил только один бокал, хоть и с двойным «мартини».
Она помялась, потом кивнула. Я смотрел ей вслед, пока она шла по проходу между креслами, а потом, смирившись с тем, что уже не усну, раскрыл «дипломат». Выложил на стол бумаги.
Стюардесса принесла запотевший бокал. Я пригубил «мартини», вытащил из пачки сигарету, закурил. Если б еще избавиться от дурного предчувствия. Я уставился на лежащие передо мной документы, но по существу не видел их.
На поверхности все было тип-топ. Осенний блок передач принимал реальные очертания. Отличный блок, на порядок лучше того, что ранее предлагало Эс-ти-ви.
Наиболее привлекательный для рекламодателей. Я сохранил передачи, уже и сейчас имеющие высокий рейтинг, но их явно не хватало. И семьдесят процентов осеннего блока составляли новые передачи.
Что требовало кардинальных изменений в работе компании? Изменения образа мышления руководящего состава, а больше половины из них не желало никаких перемен. То есть вдобавок ко всему мне предстояло найти им замену, чтобы с максимальным эффектом использовать заявления об отставке, лежащие в моем столе.
Пока же Эс-ти-ви гордилось тем, что критики наперебой хвалили его. Ни одна компания не могла похвастаться таким количеством премий Пибоди. Только вот с рейтингом и рекламодателями дела шли неважнецки.
Осенний блок передач расставлял все на свои места. Ибо присуждение премии Пибоди никоим образом не способствовало продаже лишнего куска мыла. Теперь же критикам не останется ничего другого, как плакать горючими слезами, потому что уйдут в небытие такие передачи, как «Эпохальные события истории Америки». Кого сейчас волнует, сколько раз Вашингтон переходил Дэлавер?
И если Бах, Бетховен и Брамс спустятся с небес и лично примут участие в «Часе симфонической музыки», ни один телезритель не оторвется от «Пушечного дыма» или «77, Сансет-Стрип». И «Классика театра» не могла составить конкуренции программам, идущим одновременно с ней по другим каналам.
Критикам придется довольствоваться такими передачами, как «Скаттеры с Парк-авеню» (история бедной семьи из Кентукки, неожиданно унаследовавшей огромное состояние), «Пилоты» (сериал, в котором в роли частных детективов выступают летчики, гоняющиеся за преступниками на реактивных самолетах) и «Сэндмен» (вестерн с благородным героем-охотником).
Ждали критиков и другие сюрпризы. Часовая программа народной музыки из Нэшвилля, «Белый клык», собачий сериал призванный соперничать с «Лэсси», и, наконец, перенос «Семьи Салли Старр», популярнейшей мыльной оперы Америки, с дневного на вечернее время, с переводом на цветное изображение.
С коммерческой стороны претензий к осеннему блоку быть не могло. В этом я не сомневался. Рекламные агентства Мэдисон-авеню проявляли к ним все больший интерес. Уже мы получили множество неофициальных предложений. Для их документального подтверждения недоставало лишь одного: представления самих программ.
Подготовка шла полным ходом, чтобы к следующему месяцу, февралю, мы могли показать товар лицом.
Именно тогда каждая телерадиовещательная компания объявляла свои планы на будущую осень, и начиналась отчаянная борьба за рекламодателей. А затем вплоть до мая, передачи утрясались, находя свое место в эфире, передвигались на день, час, десять минут, дабы хоть в чем-то побить конкурентов. Обычно Эс-ти-ви заявляло о своих планах последним.
Но в этом году ситуация менялась в корне. Я хотел, чтобы мы стали первыми. И уже в конце января представили рекламным агентствам полный список передач. И пока остальные только раскачивались бы, мы, надеялся я, уже ухватим свой кусок пирога.
Если же мои надежды не оправдывались, компания оставалась с убытком в тридцать миллионов долларов. В результате мне пришлось бы распрощаться с кабинетом на пятидесятом этаже, после чего я мог бы получить работу разве что на радиостанции мистера Леффертса. Да и то, если бы он соблаговолил взять меня к себе.
Даже второй бокал «мартини» не снял мучившей меня тревоги. В Нью-Йорке мы приземлились уже утром. В полете мне так и не удалось сомкнуть глаз.
Джек Сейвитт встретил меня у галереи выхода пассажиров.
— У нас неприятности, — возвестил он, прежде чем мы обменялись рукопожатием.
Я бы догадался об этом и без слов. Никакая другая причина не выдернула бы его из кровати ранним воскресным утром. И, как по мановению волшебной палочки, сковывающее меня напряжение исчезло. Кто бы не противостоял мне, схватка теперь шла в открытую.
Все объяснилось двумя словами. Дэн Ритчи. Я допустил серьезную ошибку. Оставил в неприкосновенности всю его команду. А следовало уволить их в первый же День. Мысленно я дал себе слово в будущем избегать подобных промахов.
— Когда все началось?
— В среду утром. После твоего отъезда в Калифорнию. Позвонил Джо Доил и распорядился приостановить все работы. Потому что с этого момента все проекты должны утверждаться аппаратом Дэна Ритчи.
Джо Доил занимал в Эс-ти-ви пост вице-президента, ведающего деловыми контрактами. Работник компетентный, знающий, один из тех, кого я намеревался оставить на прежнем месте.
— Почему ты сразу не позвонил мне? — спросил я Сейвитта.
— Поначалу я подумал, что ты в курсе. Я знал, что дел у тебя по горло, и решил, что ты просто обратился за помощью к Ритчи. В конце концов, опыта ему не занимать. И только в пятницу мне удалось связаться с ним по телефону. Тут уж все стало ясно.
— Что он сказал?
— Заворковал своим ангельским голоском. Совет директоров, мол, озабочен резко возросшими финансовыми расходами и хочет приостановить все проекты, чтобы изучить их более внимательно.
— Чушь собачья! — взорвался я. — Совет делает лишь то, что говорит Синклер.
— Я это знаю не хуже тебя. Но какое до этого дело моим клиентам, когда они придут расписываться в контрактах, а я не смогу положить их на стол? Должно быть, Ритчи нашел подход к Синклеру.
Я задумался. Что же такое происходит? Синклер не позволил бы мне зайти так далеко, если бы хотел поставить крест на моих трудах. Ему придется выложить целое состояние, чтобы разорвать уже заключенные предварительные договоренности.
В квартиру я вошел в восемь утра, под звон телефона.
Уинант. Голос его дрожал от злости.
— Я думал, что работаю на вас.
— Так оно и есть.
Прошлым вечером наши станции в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе начали передачи в цветном изображении.
— Тогда почему в пятницу меня уволили?
— Что? — я не смог скрыть изумления.
— Дэн Ритчи позвонил мне и сказал, что я свободен.
Добавив, что я вел себя неподобающим образом. Не получил разрешения на переоснащение телестанций оборудованием для цветного изображения. Я ответил, что вы одобрили мои планы. Он же заявил, что этого недостаточно. Я, мол, достаточно долго работал в компании, чтобы знать, что любые расходы на капитальные вложения должны утверждаться советом директоров.
— Понятно.
— И что мне теперь делать? — спросил Уинант.
— Ничего. Утром, как обычно, приходите в свой кабинет и работайте. Я все улажу.
Положив трубку, я повернулся к Джеку.
— Ты слышал?
Он кивнул, на лице у него отразилась тревога.
— И что ты собираешься делать?
Не отвечая, я набрал номер Фогарти.
— Мисс Фогарти, вас не затруднит собрать ваших девушек и через час встретиться со мной на работе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
И отвесил ей вторую оплеуху, чтобы она поняла, что шутить я не собираюсь. А затем поволок ее на сцену. Толпа у двери раздалась в стороны, давая нам пройти.
Когда мы дошли до кулис, операторы уже прильнули к окулярам телекамер. А диктор объявлял: «Эс-ти-ви представляет… „ДЖАНА РЕЙНОЛЬДС… С ВАМИ“
Она повернулась ко мне. Голос ее дрожал.
— Я не могу… не могу… Я боюсь!
— Я тоже, — развернул Джану спиной к себе и дал ей такого пинка, что она через все провода и кабели вылетела на середину сцены.
Не упала она только чудом. Взмахнув руками, удержалась на ногах, глянула на меня. Я улыбнулся и, подбадривая ее, показал кулак с поднятым большим пальцем. Она повернулась к залу, и тут же поднялся занавес.
Оркестр заиграл мелодию одной из ее самых популярных песен, но почти минуту никто не слышал ее голоса из-за шквала аплодисментов. Песню эту знали все. «Пою от сердца». Впервые она исполнила ее в пятнадцать лет.
Я стоял, наблюдая за Джаной. И не верил своим глазам. Голос ее остался неподвластен времени. Пусть не такой молодой, не такой сильный, он, как и прежде, чаровал слушателей. Она пела четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика.
За кулисы она вернулась вся в поту и буквально рухнула на меня. Ее била дрожь. Зал неистовствовал.
— Я им понравилась, — прошептала она, словно не веря своим ушам.
— Они от вас без ума, — я развернул ее лицом к, сцене. — Идите и поклонитесь им.
Она посмотрела на меня.
— Но мы же выбьемся из графика.
— Ну и что, — я подтолкнул ее к сцене. — Передача называется «Джана Рейнольдс… с вами».
Она вышла и поклонилась зрителям. И, сияя, как медный таз, направилась за кулисы.
— А теперь поскорее переодевайтесь, — напутствовал я ее.
Она на ходу чмокнула меня в щеку и поспешила в свою гардеробную. Я проводил ее взглядом. И так никогда и не сказал ей, что ее поклон не увидели те, кто сидел у телевизоров. Ибо рекламный ролик не прерывается ни при каких обстоятельствах.
Потом я отправился на розыски парочки, которую мы наняли, чтобы присматривать за Джаной Рейнольдс. И в конце концов нашел их в маленьком просмотровом зале далеко за сценой. Она прыгала вверх-вниз на его члене.
Увлеченные этим занятием, они и не заметили моего появления.
Я быстро подошел к ним. Сунул руки девушке под мышки, поднял ее.
— Какого черта… — пробурчал мужчина.
Девушка распласталась на полу.
— Я сверлил его взглядом, пока он застегивал ширинку.
— Где вы были, когда в зале погасили свет?
— Мы привели ее в театр, — оправдывался он.
Девушка уже поднялась.
— Вам поручили не отходить от нее ни на шаг. Ни на минуту.
— Когда мы оставили ее в гардеробной, она была в полном здравии, — подала голос девушка.
— И что из этого? Вы не имели права оставлять ее одну. Вы уволены.
Двадцать минут спустя я нашел новую пару охранников. Тщательно разобъяснил им, что к чему. Они кивнули, понимая, о чем идет речь. Такая работа не была для них внове. Голливуд славился выходками звезд.
— После второго выступления вы отвезете ее домой, — добавил я. Первое предназначалось для восточной и центральной часовых зон, второе — для западной. — Во вторник привезете ее сюда на репетицию и останетесь с ней.
Она ни на секунду не должна оставаться одна. Ест ли она, спит, трахается, один из вас должен быть рядом. Это ясно?
Я взглянул на часы. Без четверти шесть. Пора двигаться, если я хочу успеть на семичасовой рейс в Нью-Йорк.
По пути я остановился у монитора. Она снова пела, ослепительно красивая.
Внезапно на меня навалилась усталость. Я уже и не знал, смогу ли сотворить еще одно чудо. Хотелось забраться в берлогу и проспать целую неделю. Но времени не было.
Я хотел попасть в Нью-Йорк следующим утром, чтобы успеть к очередной выборке Нельсена.
Глава 10
Я принял таблетку снотворного, чтобы поспать в самолете, но так и не смог сомкнуть глаз.
Слишком много навалилось на меня забот. Одна передача, даже нашумевшая, не делала погоды. И не отпускало предчувствие надвигающейся беды.
Я никак не мог понять, чем оно обусловлено. Может, возникло потому, что все шло как по маслу. Слишком уж легко.
Подошла стюардесса.
— Могу я чем-нибудь вам помочь, мистер Гонт?
Я одарил ее лучезарной улыбкой.
— Вы могли бы принести мне двойной «мартини»?
— Но вы уже выпили один двойной, мистер Гонт. А инструкция разрешает каждому пассажиру лишь два бокала за полет.
— Я это знаю, но, мне кажется, инструкцию мы с вами не нарушим. Я же выпил только один бокал, хоть и с двойным «мартини».
Она помялась, потом кивнула. Я смотрел ей вслед, пока она шла по проходу между креслами, а потом, смирившись с тем, что уже не усну, раскрыл «дипломат». Выложил на стол бумаги.
Стюардесса принесла запотевший бокал. Я пригубил «мартини», вытащил из пачки сигарету, закурил. Если б еще избавиться от дурного предчувствия. Я уставился на лежащие передо мной документы, но по существу не видел их.
На поверхности все было тип-топ. Осенний блок передач принимал реальные очертания. Отличный блок, на порядок лучше того, что ранее предлагало Эс-ти-ви.
Наиболее привлекательный для рекламодателей. Я сохранил передачи, уже и сейчас имеющие высокий рейтинг, но их явно не хватало. И семьдесят процентов осеннего блока составляли новые передачи.
Что требовало кардинальных изменений в работе компании? Изменения образа мышления руководящего состава, а больше половины из них не желало никаких перемен. То есть вдобавок ко всему мне предстояло найти им замену, чтобы с максимальным эффектом использовать заявления об отставке, лежащие в моем столе.
Пока же Эс-ти-ви гордилось тем, что критики наперебой хвалили его. Ни одна компания не могла похвастаться таким количеством премий Пибоди. Только вот с рейтингом и рекламодателями дела шли неважнецки.
Осенний блок передач расставлял все на свои места. Ибо присуждение премии Пибоди никоим образом не способствовало продаже лишнего куска мыла. Теперь же критикам не останется ничего другого, как плакать горючими слезами, потому что уйдут в небытие такие передачи, как «Эпохальные события истории Америки». Кого сейчас волнует, сколько раз Вашингтон переходил Дэлавер?
И если Бах, Бетховен и Брамс спустятся с небес и лично примут участие в «Часе симфонической музыки», ни один телезритель не оторвется от «Пушечного дыма» или «77, Сансет-Стрип». И «Классика театра» не могла составить конкуренции программам, идущим одновременно с ней по другим каналам.
Критикам придется довольствоваться такими передачами, как «Скаттеры с Парк-авеню» (история бедной семьи из Кентукки, неожиданно унаследовавшей огромное состояние), «Пилоты» (сериал, в котором в роли частных детективов выступают летчики, гоняющиеся за преступниками на реактивных самолетах) и «Сэндмен» (вестерн с благородным героем-охотником).
Ждали критиков и другие сюрпризы. Часовая программа народной музыки из Нэшвилля, «Белый клык», собачий сериал призванный соперничать с «Лэсси», и, наконец, перенос «Семьи Салли Старр», популярнейшей мыльной оперы Америки, с дневного на вечернее время, с переводом на цветное изображение.
С коммерческой стороны претензий к осеннему блоку быть не могло. В этом я не сомневался. Рекламные агентства Мэдисон-авеню проявляли к ним все больший интерес. Уже мы получили множество неофициальных предложений. Для их документального подтверждения недоставало лишь одного: представления самих программ.
Подготовка шла полным ходом, чтобы к следующему месяцу, февралю, мы могли показать товар лицом.
Именно тогда каждая телерадиовещательная компания объявляла свои планы на будущую осень, и начиналась отчаянная борьба за рекламодателей. А затем вплоть до мая, передачи утрясались, находя свое место в эфире, передвигались на день, час, десять минут, дабы хоть в чем-то побить конкурентов. Обычно Эс-ти-ви заявляло о своих планах последним.
Но в этом году ситуация менялась в корне. Я хотел, чтобы мы стали первыми. И уже в конце января представили рекламным агентствам полный список передач. И пока остальные только раскачивались бы, мы, надеялся я, уже ухватим свой кусок пирога.
Если же мои надежды не оправдывались, компания оставалась с убытком в тридцать миллионов долларов. В результате мне пришлось бы распрощаться с кабинетом на пятидесятом этаже, после чего я мог бы получить работу разве что на радиостанции мистера Леффертса. Да и то, если бы он соблаговолил взять меня к себе.
Даже второй бокал «мартини» не снял мучившей меня тревоги. В Нью-Йорке мы приземлились уже утром. В полете мне так и не удалось сомкнуть глаз.
Джек Сейвитт встретил меня у галереи выхода пассажиров.
— У нас неприятности, — возвестил он, прежде чем мы обменялись рукопожатием.
Я бы догадался об этом и без слов. Никакая другая причина не выдернула бы его из кровати ранним воскресным утром. И, как по мановению волшебной палочки, сковывающее меня напряжение исчезло. Кто бы не противостоял мне, схватка теперь шла в открытую.
Все объяснилось двумя словами. Дэн Ритчи. Я допустил серьезную ошибку. Оставил в неприкосновенности всю его команду. А следовало уволить их в первый же День. Мысленно я дал себе слово в будущем избегать подобных промахов.
— Когда все началось?
— В среду утром. После твоего отъезда в Калифорнию. Позвонил Джо Доил и распорядился приостановить все работы. Потому что с этого момента все проекты должны утверждаться аппаратом Дэна Ритчи.
Джо Доил занимал в Эс-ти-ви пост вице-президента, ведающего деловыми контрактами. Работник компетентный, знающий, один из тех, кого я намеревался оставить на прежнем месте.
— Почему ты сразу не позвонил мне? — спросил я Сейвитта.
— Поначалу я подумал, что ты в курсе. Я знал, что дел у тебя по горло, и решил, что ты просто обратился за помощью к Ритчи. В конце концов, опыта ему не занимать. И только в пятницу мне удалось связаться с ним по телефону. Тут уж все стало ясно.
— Что он сказал?
— Заворковал своим ангельским голоском. Совет директоров, мол, озабочен резко возросшими финансовыми расходами и хочет приостановить все проекты, чтобы изучить их более внимательно.
— Чушь собачья! — взорвался я. — Совет делает лишь то, что говорит Синклер.
— Я это знаю не хуже тебя. Но какое до этого дело моим клиентам, когда они придут расписываться в контрактах, а я не смогу положить их на стол? Должно быть, Ритчи нашел подход к Синклеру.
Я задумался. Что же такое происходит? Синклер не позволил бы мне зайти так далеко, если бы хотел поставить крест на моих трудах. Ему придется выложить целое состояние, чтобы разорвать уже заключенные предварительные договоренности.
В квартиру я вошел в восемь утра, под звон телефона.
Уинант. Голос его дрожал от злости.
— Я думал, что работаю на вас.
— Так оно и есть.
Прошлым вечером наши станции в Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе начали передачи в цветном изображении.
— Тогда почему в пятницу меня уволили?
— Что? — я не смог скрыть изумления.
— Дэн Ритчи позвонил мне и сказал, что я свободен.
Добавив, что я вел себя неподобающим образом. Не получил разрешения на переоснащение телестанций оборудованием для цветного изображения. Я ответил, что вы одобрили мои планы. Он же заявил, что этого недостаточно. Я, мол, достаточно долго работал в компании, чтобы знать, что любые расходы на капитальные вложения должны утверждаться советом директоров.
— Понятно.
— И что мне теперь делать? — спросил Уинант.
— Ничего. Утром, как обычно, приходите в свой кабинет и работайте. Я все улажу.
Положив трубку, я повернулся к Джеку.
— Ты слышал?
Он кивнул, на лице у него отразилась тревога.
— И что ты собираешься делать?
Не отвечая, я набрал номер Фогарти.
— Мисс Фогарти, вас не затруднит собрать ваших девушек и через час встретиться со мной на работе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47