Все это очень странно.
* * *
Эта клиника была тем местом, где вживляли «золотую нить», делали «подтяжку», уменьшали объем в одной части тела, увеличивали — в другой. Мне ничего этого нужно не было.
Ровно в 12.30 я вошла в кабинет, правильнее будет сказать, меня провела девушка приблизительно моего возраста, в туфлях на высоком каблуке и симпатичном голубеньком халатике, который не доставал до колен сантиметров пятнадцать.
В кабинете не было письменных столов, на которых обычно лежат истории болезней, официальные бланки и рецепты и торчат из пластмассовых стаканов шариковые ручки. Здесь стояли мягкие кресла, диван, журнальный столик, на стенах — не выкрашенных до половины зеленой краской, а оклеенных красивыми обоями — висели картины.
Владиславу было лет пятьдесят, может, чуть больше, но выглядел он совсем неплохо. Но меня волновало другое: мне сразу захотелось попросить его отойти подальше, к противоположной стене, и повернуться в профиль, потому что именно в профиль я видела того человека, который приезжал к Мишель вместе с Вадиком, и мне сразу показалось, что это и был именно он.
— Рад познакомиться с вами, — сказал он мне и действительно радостно, если не сказать счастливо, заулыбался.
Если бы людей, как лошадей на ярмарке, оценивали по зубам, то его можно было бы продать за хорошие деньги и покупатели особо торговаться не стали бы.
— А я не знаю, рада я или нет, — сказала я.
— Присаживайтесь. — И он указал мне на кресло.
Я села в него и сразу провалилась — таким оно было низким, мягким, но и очень удобным. В таком кресле хорошо заниматься.., впрочем, я не о том. В таких креслах плохо вести деловые переговоры. Поэтому я сразу поднялась и сказала, что лучше я сяду на диван. Он тоже был хоть и слишком удобным, но, сидя на этом диване, все-таки можно просто разговаривать.
— А почему вы рады со мной познакомиться? — спросила я, усевшись на диване поудобнее — поудобнее для серьезного разговора.
— Ну, — не сразу нашелся он, — с красивой женщиной всегда познакомиться приятно. Так о чем вы хотели со мной поговорить? — Он сел на единственный в кабинете стул, положил ногу на ногу, вынул из кармана пачку сигарет, бросил ее на журнальный стол, но закуривать не стал.
— О красивых женщинах. А еще о картинах, — ответила я.
— Тогда мне очень жаль, что мы вчера не смогли встретиться. Такие разговоры хороши за чашечкой кофе с коньяком, в крайнем случае в ресторане.
— Но по-моему, у вас такая профессия, что именно о женской красоте только и можно здесь говорить.
— Но не о красивых женщинах.
— Почему?
— Вам могу сказать — чтобы не вызывать в клиентках ревности и зависти.
— А почему мне можно?
— Потому что вам нечего менять в своей внешности и именно к вам у других женщин может быть зависть и ревность.
— Понятно. Благодарности не ждите, по-моему, это не комплимент.
— Конечно. Это не комплимент — это правда.
— А вы всегда говорите правду?
— Нет, конечно. Мужчины вообще редко говорят правду, в крайнем случае ошибаются и им только кажется, что они говорят женщине правду.
— А потом начинают понимать, что ошиблись, — досказала я за него.
— Приятно говорить с умной женщиной, здесь это тоже не так часто встречается.
— Большого ума не надо, чтобы видеть чужие недостатки.
— Но со своими даже самые умные люди не часто соглашаются.
— Мишель — ваша жена? — спросила я, потому что мне надоела эта эстетическая философия, если только такая есть.
— Мишель? А почему вы о ней спросили?
— Я для этого и хотела встретиться с вами, чтобы о ней спросить.
— Только за этим?
— Не только. У меня есть и другие вопросы.
— Может быть, начнем с других?
— Почему?
— Потому что я не люблю говорить с незнакомыми людьми о личном.
— Хорошо, давайте поговорим о картинах. Вы, кажется, очень интересуетесь живописью.
— С чего вы это взяли?
— Мне об этом сказала Мишель, — соврала я.
— Вы с ней хорошо знакомы?
— Нет, не очень. К тому шло, что мы с ней должны были познакомиться получше, но с ней что-то случилось.
— Что с ней случилось?
— Вот об этом я и хотела спросить.
— Я не знаю, что с ней что-то случилось, я видел ее позавчера днем, у нее было все в порядке.
Он сказал, что видел ее позавчера днем, значит, это действительно он приезжал к ней с Вадиком, но главное — он не сказал, что видел ее сегодня ночью.
— А с Вадиком вы откуда знакомы?
— Маша, у вас в сумочке лежит удостоверение работника прокуратуры?
— Нет, у меня там, я думаю, то же самое, что и у всех женщин обычно.
— Почему вы тогда задаете так много вопросов?
— Может быть, у меня есть причины для этого, а может быть, вы мне интересны и я хочу о вас узнать как можно больше.
— Обычно в этом кабинете женщины бывают откровеннее.
— А вы?
— Как правило, нет, но с вами могу быть, но только в том, что касается мой профессии. — — Все равно у меня еще один вопрос. Вы знаете художника Новикова Сергея?
Он на несколько секунд задумался.
— Кажется, слышал о таком.
— Мне бы хотелось узнать, где он.
— Ну откуда же мне это знать?
— Оля — ваша дочь?
Он снова задумался.
— Можно сказать и так. Если считать мою заботу о ней.
«Можно», «считать». Что они все от нее так спешат отказаться? Из-за того, что она наркоманка?
— Так все-таки можно считать или так и есть? — Честно говоря, зачем мне это, я сама не знаю, но нужно же было его как-то разговорить.
— Маша, не кажется ли вам, что все вопросы, которые вы задали, вас ни в коей мере не могут касаться?
— Мне не может быть безразлично, что связано с моим мужем.
— А кто ваш муж?
— Художник, о котором я сказала.
— Но почему вы пришли ко мне спрашивать о вашем муже? Уж куда ни шло, если бы я был женщиной, и то. А так…
— Зато ваша жена или ваша знакомая, Мишель, что-то знала и хотела мне рассказать.
— Ну так вы и спросите у нее, тем более если она сама хотела вам рассказать.
— Но ее убили.
— Что вы сказали? — Лицо у него стало таким, каким и должно быть, когда слышишь подобное.
— А вы не знали этого?
— Кто вам сказал такую глупость?
— Не имеет значения, главное, что я это знаю.
— А у меня, знаете ли, — он поднялся со стула, — большое желание вызвать милицию и чтобы вы там задавали свои вопросы. Только то, что я мужчина, а вы женщина, не позволяет мне поступить именно так.
— Не это вам не позволяет. А то, что Мишель убили, а после этого я ее видела у вас дома.
На мой взгляд, эта моя фраза прозвучала очень глупо, но Владислав, кажется, совсем не принял ее как глупую.
— Так вы вчера все-таки были у меня дома? — спросил он.
— Да. И видела там Мишель. Она ходила со свечой и пугала прохожих.
— Каких еще прохожих? — заинтересовался он.
— Меня, например. Я проходила мимо, зашла на минутку к вам, а она меня напугала.
Владислав постоял, подумал, потом сказал:
— Вы так много наговорили всего, что я даже не понял, о чем мы говорили с вами.
— Это потому, что я только начала говорить. Дальше станет понятней.
— Надеюсь. И даже больше — уверен, что и у меня к вам будут вопросы. Подождите одну минутку, я сейчас вернусь.
Он вышел, а я осталась сидеть на диване.
Да, наговорила я много и ничего толком не спросила.
Так нельзя себя вести. Но я не виновата, потому что, во-первых, я женщина, а во-вторых, мне плохо, а всегда когда это соединяется — женщина и что-то плохое, — то ничего хорошего из этого не получается.
Он вернулся минуты через две.
— Мы с вами не понимаем друг друга, Маша, — заговорил он, еще не успев закрыть за собой двери. — Я, кажется, нашел способ, как нам попытаться договориться друг с другом и понять друг друга.
— Пытаться договариваться нам не о чем. Да и понимать тоже нечего. Мне нужно только узнать кое-что.
— Именно это я и имел в виду. — Он подошел ко мне почти вплотную. — Просто мы с вами поговорим в другом месте. И там, я уверен, все встанет на свои места.
Я хотела спросить, что именно встанет на свои места и кто их распределять будет, места эти, но он вдруг шлепнул меня ладонью по плечу. Тут я уже решила возмутиться, только невольно взглянула на то место, по которому он меня так фамильярно шлепнул.
Я увидела, что из моей руки, повыше локтя торчит игла с небольшим шприцем. Я не успела даже испугаться. Он меня резко схватил за шею и сильно прижал к себе, так сильно, что я даже запищать не могла. Я попыталась вырваться, но у него были такие руки, что удав какой-нибудь пятиметровый мог бы позавидовать. Тело мое стало легким-легким, кажется, если бы он не держал меня, я бы улетела к потолку и болталась там, как воздушный шарик. Только все это я чувствовала недолго, потому что скоро совсем ничего не стала чувствовать.
* * *
Что-то страшное гналось за мной. Какое-то чудовище, я его не видела, а только знала, что за мной оно гонится, догоняет меня. Я лезла на крутую насыпь и не могла на нее забраться, потому что под ногами земля осыпалась, ноги скользили, я хваталась руками за землю, а она рассыпалась, ухватилась за тоненькое деревце, деревце это вырвалось с корнем, и я отшвырнула его в сторону. Я ползла и ползла вверх, только так медленно, что понимала: чудовище уже совсем близко, уже догоняет меня. Мне было страшно, очень страшно…
Я не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем. Тело у меня стало совсем парализованным. И это было уже не во сне. Я уже чувствовала, что я почти проснулась, но только все равно не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ни пальцем. Столько силы я вкладывала в то, чтобы пошевелиться.., и вот кисть одной руки стала сжиматься.
Потом слабо начала двигаться вся рука. Я оттолкнулась локтем и наконец смогла повернуться на бок.
Я полностью проснулась. Сердце у меня стучало сильно-сильно, и я дышала тяжело и часто, как будто меня кто-то насильно держал под водой, а потом все-таки выпустил.
Постепенно сердце мое стало успокаиваться, дыхание — становиться нормальным. И я уже хорошо ощущала себя и все вокруг. Но только ощущала и совсем ничего не видела.
Я приподнялась и села. Во всем теле была сильная слабость. Но главное было не это. Главным и страшным было то, что я ослепла — мои глаза были открыты, но я ничего не видела, совсем ничего, кроме черной пустоты. Я ослепла от того укола, который мне сделал Владислав.
От страха я сорвалась с места, я хотела вскочить на ноги.
И я поднялась, вскочила на ноги. Но в это время меня вдруг с такой силой дернули за руку, за запястье, что, вскрикнув от боли, я снова села, почти упала. А за руку меня продолжали придерживать. Я попыталась отдернуть руку, но ее тут же кто-то снова сжал, схватил за запястье, дернул. Я протянула другую руку, чтобы оторвать от себя того, кто держал меня.., и оказалось, меня никто не держит. Нет, держит, но не кто-то, а что-то — мое запястье было сжато металлическим кольцом, как браслетом.
Я ощупала его. От этого железного кольца в сторону уходила тоже железная цепь.
Я слепая! Я нахожусь неизвестно где! И я на цепи!
Я осторожно поднялась на ноги, чуть отступив в ту сторону, откуда тянулась к моей руке цепь, чтобы она снова не дернула меня. Потом взялась рукой за цепь, повернулась и хотела пойти в ту сторону, откуда она тянулась ко мне. И тут краем глаза я увидела свет. Я повернулась и стала всматриваться. Это действительно была тоненькая полоска света, совсем узенькая, она тянулась сверху вниз в нескольких метрах от меня. Судя по всему, это просвет между шторами. Свет совсем слабый, бледный, потому что, наверное, на улице ночь и это свет фонарей.
Часть напряжения и страха сошли с меня.
Я немного успокоилась, значит, я не ослепла. Тут я сообразила, что у меня с собой должна быть зажигалка. Зажигалка была на месте.
Огонек слабенько осветил помещение, в котором я находилась: какая-то комната, довольно большая, старая мебель здесь стояла в беспорядке, и не только стояла, но и валялась, например стул прямо около меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45