Что вообще женщина может думать? Она может быть только благодарна за то, что получила, — это высказался Владислав.
У меня появилось сильное желание выйти и дать ему по голове еще пару раз, как я это сделала у него дома.
— А кстати, — продолжал Владислав, — вы уверены, что вам деньги для Вадика дала Мишель, а не сама эта Маша Климова?
— Как это я могу ошибиться в том, кто мне дал деньги?
Нет, деньги мне Мишель передала.
— Ну, значит, Мишель. Мне какая разница.
На минуту они замолчали.
— Вадик, ты не можешь оказать услугу? — спросил Феликс. — Не закроешь балкон, а то что-то сквозит?
— А вы что, сами не можете пойти и закрыть дверь? — недовольно проговорил Вадик.
— У Вадика только один вид услуг, — засмеялся, но без какой-либо издевки, а даже одобрительно, Владислав, — и никаких других он не только не признает, но даже не знает.
Я прав, Вадик?
— Конечно, — сразу согласился Вадик и тут же застенчиво сказал:
— Я в туалет схожу.
— Ну и иди. Или тебе посветить надо? — пошутил Владислав.
— От входной двери налево и, не доходя кухни, справа, — объяснил Феликс.
Я услышала, как что-то загремело, кажется, упал стул, надо полагать, это Вадик стал пробираться указанной ему дорогой по своим делам.
Феликсу мешала открытая дверь балкона, он сейчас тоже может подняться с насиженного места и приползти сюда, чтобы закрыть ее. А если он перед этим выйдет на балкон подышать свежим воздухом?
Я оглянулась. Только что толку оглядываться, когда ты сидишь на балконе восьмого этажа? Балкон был, правда, очень большой, своим основанием опирался на карниз, и с обеих сторон метрах в полутора спускались с крыши водосточные трубы. Не то что я, не каждый каскадер решится спуститься по этим трубам.
Значит, мне нужно снова пробраться в комнату, второй раз они едва ли станут заглядывать под кровать.
— Кому вы звонили? — спросил в это время Феликс Владислава.
— Я вам уже сказал, что это не имеет значения.
— Для меня это может иметь значение.
— Не вашей жене, — усмехнулся Владислав.
— При чем здесь моя жена? Ей можете хоть обзвониться, скажете, что меня закрыли на целый год, она будет только рада.
— Это я так, примите как шутку.
— А если без шуток? Кто нас должен выпустить отсюда?
— Я же сказал, что вас это не должно волновать.
— Я все равно ведь увижу.
— Может, и увидите. А вы пришли сюда все-таки с этой, с Машей?
— А это вас не касается.
— Касается. Мне очень бы хотелось снова с ней встретиться, — он сделал ударение на слове «очень».
— Красивые женщины разве вас волнуют?
— Вас не должно волновать, что меня волнует, — обозлился Владислав.
Я решила, что мне пора возвращаться в комнату. И только я переступила через порог балкона, как услышала стук в дверь.
Я, как испуганный мышонок в свою нору, прыгнула обратно на балкон.
— Кто там? — услышала я голос Феликса из передней, он спросил так, словно он был у себя дома и кто-то постучал в его дверь.
— Ну вот, сейчас нас выпустят, — проговорил Владислав.
Я осторожно заглянула в комнату. Нужно теперь забираться под кровать или нет? Но тут я увидела чей-то силуэт в темном проеме двери смежной комнаты и снова не решилась.
А потом открылась входная дверь, и свет с лестничной площадки проник в квартиру.
И вдруг там у них стало происходить что-то непонятное: сначала голоса — одни возмущенные, другие сосредоточенные и злые одновременно, потом возмущенные голоса стали испуганными, вскрикнул Вадик очень по-женски, и все это вместе с шумом падающих предметов.
А потом случилось такое, что я на время потеряла способность двигаться. Хорошо, что это было недолго и сразу вместо этого я стала способна на то, на что в нормальной обстановке никто бы ни за что меня не заставил сделать.
Из комнаты доносился приглушенный, но нехороший шум. То, что он нехороший, чувствовалось по испуганным и по злым вскрикам, по какой-то возне, по отдельным фразам, непонятным и бессмысленным, когда не видишь, что происходит: «Что вы делаете?! Молчи (и дальше нецензурный эпитет)… Прекратите!.. Заткни ему (снова такое выражение)… Сейчас же убери руки, ты не видишь, кого схватил?!» Удары, стоны. Снова появился свет — приоткрылась входная дверь, кто-то выскочил, и сразу захлопнулась.
Тут я увидела, как какая-то темная масса движется по комнате, приближается к балкону, ко мне. Я отскочила от его двери, села, сжавшись в комочек, прижалась к стене в углу балкона.
«Темной массой» оказались двое тяжело дышавших людей.
Они, прижимаясь друг к другу, вылезли на балкон, с трудом протиснувшись в дверь. Они вынесли какой-то мешок.
— Давай, — сказал один из них, и они положили мешок на перила и сразу столкнули его. Через несколько секунд я услышала, как внизу этот мешок глухо шлепнулся о землю. — Давай, следующего, — сказал тот же голос, и на балконе появились еще двое и тоже с мешком.
Первые отошли в сторону, хорошо, что не в мою. И эта вторая пара сделала тоже самое. И вот, когда второй мешок, мягко хлопнув, тоже упал, я вдруг поняла, что это были за мешки — это были люди!
— Все, уходим, — сказал один.
На балконе, кроме меня, было еще четыре человека. Они уже собрались выходить, один даже вышел, был в комнате, как вдруг кто-то из троих оставшихся спросил:
— А это что такое? — И он указал в мою сторону, на меня.
Я не «что-то такое», я — это я — одушевленный предмет, точнее, существо, еще точнее, человек, а правильнее всего — женщина. И мне не только как женщине, но и даже как человеку, да пусть бы и просто как существу, мне все равно хочется жить, а я представила, что сейчас будет, я поняла, что может случиться со свидетелем такой вот сцены.
Я не стала ждать, когда они догадаются, «что это такое» там в углу балкона. Точнее, не я, а кто-то другой, кто руководит мной в таких вот ситуациях, потому что сама бы я на такое никогда не решилась — я вскочила на ноги, схватившись руками за перила, перелезла, правильнее даже — перескочила через них, потому что это так быстро у меня получилось, что я сама не заметила, как оказалась на противоположной стороне балкона, на карнизе, и если принять во внимание, что каждый этаж в этом доме гораздо выше, чем в современных панельных домах, то по тем меркам это примерно этаж десятый, а то и двенадцатый. Хорошо, что внизу подо мной не светилось ни одного фонаря и земли не было видно, а была только черная густая пустота, как черный натянутый брезент, а то бы даже и от страха не решилась на такое.
— Жека, держи его, ты чего? — крикнул кто-то из них.
Кажется, они в темноте приняли меня за мужчину.
Я не стала ждать, чтобы меня держал какой-то Жека (знакомое имя), а прижимаясь всем телом к стене, осторожно пошла по карнизу, подальше от этих.
Первый раз в жизни я пожалела, что я женщина, потому что я шла лицом к стене и то, чего у мужчин нет, а есть только у женщин (у меня второй размер), сейчас мне очень мешало. И уверена, что, если бы мне нужны были лифчики хоть на один номер побольше, я бы на карнизе не удержалась.
— Ну ты чего стоишь? Догони этого козла! — с возмущением произнес тот, который посоветовал Жеке держать меня.
— Ага, я че тебе, альпинист?
Мне кажется я узнала этот голос, это тот самый Жека, с которым я встречалась уже два раза. Жалко, лица его не вижу, а то интересно, прошел у него синяк или нет. Хотя, если честно, мне это не было интересно, особенно в тот момент. Гораздо приятнее для меня было бы в жизни никогда его не видеть.
— Ну-ка, отвали-ка в сторону, — услышала я еще чей-то голос, и он мне тоже показался знакомым.
И я увидела, как кто-то, отстранив стоявшего ближе всех ко мне, начал вслед за мной перебираться через перила балкона. Я в это время была уже у водосточной трубы. Схватившись за нее руками, как за соломинку, тем более она и была ненамного лучше, чем соломинка для утопающего, потому что так шаталась, что, кажется, чувствовала себя на этой стене еще ненадежнее, чем я, я осторожно перебралась на другую ее сторону, заодно и развернулась спиной к стене.
Пока я переползала мимо трубы, тот, который решил меня догнать, подобрался ко мне почти вплотную, он стоял уже совсем рядом, с другой стороны этой водосточной трубы. Сейчас я уже могла разглядеть его лицо, а он мое.
— А, сука, это ты, — он даже заулыбался. Это был тот худенький, маленький, которого я видела в Сережкиной мастерской вместе с Жекой. — Ну, сейчас поговорим, — пообещал он.
Я не собиралась с ним говорить — я никогда не отвечаю оскорблением на оскорбление и считаю это унижением для женщины. А он меня сразу оскорбил, даже не сказав «здравствуйте». О чем можно говорить с таким человеком?
Разговаривать я с ним не собиралась, но предупредить должна была, дело даже не в нем, а просто я решила ему сказать, что труба едва держится, тогда, может, он не решится перелезать на другую сторону, ближе ко мне. А что будет, если он меня достанет, я могла представить, да там и представлять нечего, я уже видела, что они сделали с двоими из троих, кто был вместе со мной в квартире.
— Ползи обратно, ты, овца, — снова стал оскорблять он меня, — или я тебя сейчас сброшу отсюда.
Нет, принципы не всегда полезны, тем более я человек не принципиальный и со мной всегда можно договориться, правда, не обо всем, но все-таки, а если уж касается моей жизни, то я могу поговорить и с этим Пашей.
— Паша, — заговорила я, — лучше ты ползи сюда, потому что я боюсь, что эта водосточная труба, она может оторваться от стены.
— Ты идешь сюда или нет?
Мне кажется, он боялся и без моего предупреждения, а то бы не стал вести переговоры со мной, только не считает же он меня за идиотку! Я так ему и сказала.
— Паша, за кого ты меня принимаешь? Это против женских правил — первой идти к мужчине, это мужчина должен г ходить за женщиной и уговаривать, в крайнем случае хотя бы просто предложить ей денег, если не получается уговорить.
— Ты что, сука, издеваться будешь?
— Паша, я ведь тоже могу оскорблять, но это не решение вопроса. Иди ко мне, и мы здесь поговорим, на моей территории. Только смотри, я тебя предупредила, труба может не выдержать твоего веса, ты ведь килограмма на два-три больше меня весишь, хоть и ниже ростом на целую голову и такой же худенький, но мужчины почему-то всегда весят больше.
А сзади Паши толпа болельщиков нервничала и переживала за него не меньше, чем итальянцы на футболе.
Но кажется, я напрасно разговаривала с Пашей, потому что, по-моему, я его обидела, а я ведь не хотела, я болтала просто от страха, но он разозлился и полез ко мне.
— Паша, я сейчас ударю тебя ногой, — заговорила я испуганная. — Я ведь один раз тебя уже била ногой, ты помнишь, как ты летел с лестницы? Паша, отсюда лететь не так больно, но падать больнее, — болтала я от страха, а сама не то чтобы его ногой ударить, а наоборот, стала отходить осторожно, потому что все равно я не смогла бы его ударить, ведь одно дело столкнуть человека с лестницы, и совсем другое — с восьмого этажа.
Да и при всем желании я не смогла бы этого сделать, потому что и на двух ногах с трудом удерживалась здесь, а сделать что-то вроде даже легкого батмана, так об этом и думать нечего. Наверное, Паша это понимал и не очень боялся меня.
Но что же будет? Мы что, так и станем ходить по карнизу вокруг дома? Или он решил, что я обойду дом и с другой стороны он меня подгонит к балкону, на котором стоят и ждут его приятели? Сомневаюсь, что это у него получится, хотя бы потому, что у меня не хватит на это сил, да и у него тоже. Я знала, что сделаю: доберусь до первого попавшегося открытого окна и залезу через него в чужую квартиру — сейчас, в такую духоту, даже ночью почти у всех окна открыты.
Только я подумала об этом, как моя рука наткнулась на открытую раму окна. В этом доме, как во многих старых домах, внутренние рамы открывались внутрь, а наружные — наружу (непонятно, как они моют окна: так же вылезают на карниз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
У меня появилось сильное желание выйти и дать ему по голове еще пару раз, как я это сделала у него дома.
— А кстати, — продолжал Владислав, — вы уверены, что вам деньги для Вадика дала Мишель, а не сама эта Маша Климова?
— Как это я могу ошибиться в том, кто мне дал деньги?
Нет, деньги мне Мишель передала.
— Ну, значит, Мишель. Мне какая разница.
На минуту они замолчали.
— Вадик, ты не можешь оказать услугу? — спросил Феликс. — Не закроешь балкон, а то что-то сквозит?
— А вы что, сами не можете пойти и закрыть дверь? — недовольно проговорил Вадик.
— У Вадика только один вид услуг, — засмеялся, но без какой-либо издевки, а даже одобрительно, Владислав, — и никаких других он не только не признает, но даже не знает.
Я прав, Вадик?
— Конечно, — сразу согласился Вадик и тут же застенчиво сказал:
— Я в туалет схожу.
— Ну и иди. Или тебе посветить надо? — пошутил Владислав.
— От входной двери налево и, не доходя кухни, справа, — объяснил Феликс.
Я услышала, как что-то загремело, кажется, упал стул, надо полагать, это Вадик стал пробираться указанной ему дорогой по своим делам.
Феликсу мешала открытая дверь балкона, он сейчас тоже может подняться с насиженного места и приползти сюда, чтобы закрыть ее. А если он перед этим выйдет на балкон подышать свежим воздухом?
Я оглянулась. Только что толку оглядываться, когда ты сидишь на балконе восьмого этажа? Балкон был, правда, очень большой, своим основанием опирался на карниз, и с обеих сторон метрах в полутора спускались с крыши водосточные трубы. Не то что я, не каждый каскадер решится спуститься по этим трубам.
Значит, мне нужно снова пробраться в комнату, второй раз они едва ли станут заглядывать под кровать.
— Кому вы звонили? — спросил в это время Феликс Владислава.
— Я вам уже сказал, что это не имеет значения.
— Для меня это может иметь значение.
— Не вашей жене, — усмехнулся Владислав.
— При чем здесь моя жена? Ей можете хоть обзвониться, скажете, что меня закрыли на целый год, она будет только рада.
— Это я так, примите как шутку.
— А если без шуток? Кто нас должен выпустить отсюда?
— Я же сказал, что вас это не должно волновать.
— Я все равно ведь увижу.
— Может, и увидите. А вы пришли сюда все-таки с этой, с Машей?
— А это вас не касается.
— Касается. Мне очень бы хотелось снова с ней встретиться, — он сделал ударение на слове «очень».
— Красивые женщины разве вас волнуют?
— Вас не должно волновать, что меня волнует, — обозлился Владислав.
Я решила, что мне пора возвращаться в комнату. И только я переступила через порог балкона, как услышала стук в дверь.
Я, как испуганный мышонок в свою нору, прыгнула обратно на балкон.
— Кто там? — услышала я голос Феликса из передней, он спросил так, словно он был у себя дома и кто-то постучал в его дверь.
— Ну вот, сейчас нас выпустят, — проговорил Владислав.
Я осторожно заглянула в комнату. Нужно теперь забираться под кровать или нет? Но тут я увидела чей-то силуэт в темном проеме двери смежной комнаты и снова не решилась.
А потом открылась входная дверь, и свет с лестничной площадки проник в квартиру.
И вдруг там у них стало происходить что-то непонятное: сначала голоса — одни возмущенные, другие сосредоточенные и злые одновременно, потом возмущенные голоса стали испуганными, вскрикнул Вадик очень по-женски, и все это вместе с шумом падающих предметов.
А потом случилось такое, что я на время потеряла способность двигаться. Хорошо, что это было недолго и сразу вместо этого я стала способна на то, на что в нормальной обстановке никто бы ни за что меня не заставил сделать.
Из комнаты доносился приглушенный, но нехороший шум. То, что он нехороший, чувствовалось по испуганным и по злым вскрикам, по какой-то возне, по отдельным фразам, непонятным и бессмысленным, когда не видишь, что происходит: «Что вы делаете?! Молчи (и дальше нецензурный эпитет)… Прекратите!.. Заткни ему (снова такое выражение)… Сейчас же убери руки, ты не видишь, кого схватил?!» Удары, стоны. Снова появился свет — приоткрылась входная дверь, кто-то выскочил, и сразу захлопнулась.
Тут я увидела, как какая-то темная масса движется по комнате, приближается к балкону, ко мне. Я отскочила от его двери, села, сжавшись в комочек, прижалась к стене в углу балкона.
«Темной массой» оказались двое тяжело дышавших людей.
Они, прижимаясь друг к другу, вылезли на балкон, с трудом протиснувшись в дверь. Они вынесли какой-то мешок.
— Давай, — сказал один из них, и они положили мешок на перила и сразу столкнули его. Через несколько секунд я услышала, как внизу этот мешок глухо шлепнулся о землю. — Давай, следующего, — сказал тот же голос, и на балконе появились еще двое и тоже с мешком.
Первые отошли в сторону, хорошо, что не в мою. И эта вторая пара сделала тоже самое. И вот, когда второй мешок, мягко хлопнув, тоже упал, я вдруг поняла, что это были за мешки — это были люди!
— Все, уходим, — сказал один.
На балконе, кроме меня, было еще четыре человека. Они уже собрались выходить, один даже вышел, был в комнате, как вдруг кто-то из троих оставшихся спросил:
— А это что такое? — И он указал в мою сторону, на меня.
Я не «что-то такое», я — это я — одушевленный предмет, точнее, существо, еще точнее, человек, а правильнее всего — женщина. И мне не только как женщине, но и даже как человеку, да пусть бы и просто как существу, мне все равно хочется жить, а я представила, что сейчас будет, я поняла, что может случиться со свидетелем такой вот сцены.
Я не стала ждать, когда они догадаются, «что это такое» там в углу балкона. Точнее, не я, а кто-то другой, кто руководит мной в таких вот ситуациях, потому что сама бы я на такое никогда не решилась — я вскочила на ноги, схватившись руками за перила, перелезла, правильнее даже — перескочила через них, потому что это так быстро у меня получилось, что я сама не заметила, как оказалась на противоположной стороне балкона, на карнизе, и если принять во внимание, что каждый этаж в этом доме гораздо выше, чем в современных панельных домах, то по тем меркам это примерно этаж десятый, а то и двенадцатый. Хорошо, что внизу подо мной не светилось ни одного фонаря и земли не было видно, а была только черная густая пустота, как черный натянутый брезент, а то бы даже и от страха не решилась на такое.
— Жека, держи его, ты чего? — крикнул кто-то из них.
Кажется, они в темноте приняли меня за мужчину.
Я не стала ждать, чтобы меня держал какой-то Жека (знакомое имя), а прижимаясь всем телом к стене, осторожно пошла по карнизу, подальше от этих.
Первый раз в жизни я пожалела, что я женщина, потому что я шла лицом к стене и то, чего у мужчин нет, а есть только у женщин (у меня второй размер), сейчас мне очень мешало. И уверена, что, если бы мне нужны были лифчики хоть на один номер побольше, я бы на карнизе не удержалась.
— Ну ты чего стоишь? Догони этого козла! — с возмущением произнес тот, который посоветовал Жеке держать меня.
— Ага, я че тебе, альпинист?
Мне кажется я узнала этот голос, это тот самый Жека, с которым я встречалась уже два раза. Жалко, лица его не вижу, а то интересно, прошел у него синяк или нет. Хотя, если честно, мне это не было интересно, особенно в тот момент. Гораздо приятнее для меня было бы в жизни никогда его не видеть.
— Ну-ка, отвали-ка в сторону, — услышала я еще чей-то голос, и он мне тоже показался знакомым.
И я увидела, как кто-то, отстранив стоявшего ближе всех ко мне, начал вслед за мной перебираться через перила балкона. Я в это время была уже у водосточной трубы. Схватившись за нее руками, как за соломинку, тем более она и была ненамного лучше, чем соломинка для утопающего, потому что так шаталась, что, кажется, чувствовала себя на этой стене еще ненадежнее, чем я, я осторожно перебралась на другую ее сторону, заодно и развернулась спиной к стене.
Пока я переползала мимо трубы, тот, который решил меня догнать, подобрался ко мне почти вплотную, он стоял уже совсем рядом, с другой стороны этой водосточной трубы. Сейчас я уже могла разглядеть его лицо, а он мое.
— А, сука, это ты, — он даже заулыбался. Это был тот худенький, маленький, которого я видела в Сережкиной мастерской вместе с Жекой. — Ну, сейчас поговорим, — пообещал он.
Я не собиралась с ним говорить — я никогда не отвечаю оскорблением на оскорбление и считаю это унижением для женщины. А он меня сразу оскорбил, даже не сказав «здравствуйте». О чем можно говорить с таким человеком?
Разговаривать я с ним не собиралась, но предупредить должна была, дело даже не в нем, а просто я решила ему сказать, что труба едва держится, тогда, может, он не решится перелезать на другую сторону, ближе ко мне. А что будет, если он меня достанет, я могла представить, да там и представлять нечего, я уже видела, что они сделали с двоими из троих, кто был вместе со мной в квартире.
— Ползи обратно, ты, овца, — снова стал оскорблять он меня, — или я тебя сейчас сброшу отсюда.
Нет, принципы не всегда полезны, тем более я человек не принципиальный и со мной всегда можно договориться, правда, не обо всем, но все-таки, а если уж касается моей жизни, то я могу поговорить и с этим Пашей.
— Паша, — заговорила я, — лучше ты ползи сюда, потому что я боюсь, что эта водосточная труба, она может оторваться от стены.
— Ты идешь сюда или нет?
Мне кажется, он боялся и без моего предупреждения, а то бы не стал вести переговоры со мной, только не считает же он меня за идиотку! Я так ему и сказала.
— Паша, за кого ты меня принимаешь? Это против женских правил — первой идти к мужчине, это мужчина должен г ходить за женщиной и уговаривать, в крайнем случае хотя бы просто предложить ей денег, если не получается уговорить.
— Ты что, сука, издеваться будешь?
— Паша, я ведь тоже могу оскорблять, но это не решение вопроса. Иди ко мне, и мы здесь поговорим, на моей территории. Только смотри, я тебя предупредила, труба может не выдержать твоего веса, ты ведь килограмма на два-три больше меня весишь, хоть и ниже ростом на целую голову и такой же худенький, но мужчины почему-то всегда весят больше.
А сзади Паши толпа болельщиков нервничала и переживала за него не меньше, чем итальянцы на футболе.
Но кажется, я напрасно разговаривала с Пашей, потому что, по-моему, я его обидела, а я ведь не хотела, я болтала просто от страха, но он разозлился и полез ко мне.
— Паша, я сейчас ударю тебя ногой, — заговорила я испуганная. — Я ведь один раз тебя уже била ногой, ты помнишь, как ты летел с лестницы? Паша, отсюда лететь не так больно, но падать больнее, — болтала я от страха, а сама не то чтобы его ногой ударить, а наоборот, стала отходить осторожно, потому что все равно я не смогла бы его ударить, ведь одно дело столкнуть человека с лестницы, и совсем другое — с восьмого этажа.
Да и при всем желании я не смогла бы этого сделать, потому что и на двух ногах с трудом удерживалась здесь, а сделать что-то вроде даже легкого батмана, так об этом и думать нечего. Наверное, Паша это понимал и не очень боялся меня.
Но что же будет? Мы что, так и станем ходить по карнизу вокруг дома? Или он решил, что я обойду дом и с другой стороны он меня подгонит к балкону, на котором стоят и ждут его приятели? Сомневаюсь, что это у него получится, хотя бы потому, что у меня не хватит на это сил, да и у него тоже. Я знала, что сделаю: доберусь до первого попавшегося открытого окна и залезу через него в чужую квартиру — сейчас, в такую духоту, даже ночью почти у всех окна открыты.
Только я подумала об этом, как моя рука наткнулась на открытую раму окна. В этом доме, как во многих старых домах, внутренние рамы открывались внутрь, а наружные — наружу (непонятно, как они моют окна: так же вылезают на карниз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45