В том, что за мной следят, я уже не сомневаюсь. Раньше я чувствовал только наблюдение за мной, а теперь знаю, что за мной именно следят. Я всегда ощущаю, когда за мной следят, и знаю, чем отличается слежка от обычного наблюдения.
Ноги сводит судорога усталости, а желудок начинает посасывать, и я решаю, что на сегодня достаточно. Во-первых, никогда не следует измываться над желудком – особенно над своим собственным, а во-вторых, у нас еще много кой-чего запланировано на сегодняшний день.
Поскольку ближайшее кафе находится на другой стороне улицы, а по проезжей части несется плотный поток машин, то мне не остается ничего другого, кроме как преодолеть расстояние, отделяющее меня от заведения общепита, по подземному переходу.
Только спустившись в прохладный бетонный лабиринт, я понимаю, что допустил небрежность. Как школьник, посадивший жирную кляксу на уроке чистописания…
Навстречу мне движется молодой костлявый человек с аккуратными усиками, весь прямой, словно в его позвоночник вбили огромный гвоздь, и какой-то ненатуральный, как андроид. Одет он в светлые брюки и белую майку, на которой во всю грудь светится сделанная люминесцентной краской трафаретная надпись: «ОСТОРОЖНО – РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ». Последний писк молодежной моды на самоутверждение, у меня самого оболтус каждый день украшает свою грудь какой-нибудь вывеской, наверняка стянутой под покровом темноты откуда-нибудь из общественного места («Ничего ты не рубишь, па, это же так прикольно!»). К мочкам ушей молодого человека прицеплены дистант-наушники, а на физиономии красуются комп-очки, с помощью которых он, не теряя времени даром, утоляет свой информационный голод или просто забавляется играми. В руках у него ничего не видно, но даже самая мощная «глушилка» бывает размером не больше зубочистки, и спрятать ее в ладони ничего не стоит. А самое неприятное – то, что, кроме нас двоих, в этом подземном закоулке нет больше ни души – впрочем, если бы таковая и была, то вряд ли это остановит молодого человека…
Внутри меня начинает сжиматься некая пружина, готовящая тело к мгновенному реагированию на любое подозрительное движение, но в душе я осознаю, что мне это не поможет… мне уже ничего не поможет… я – труп, только каким-то чудом передвигающийся на негнущихся конечностях по пластиковому покрытию… проклятье, так глупо попасться!.. Внимание!.. Что он хочет?..
Поравнявшись со мной, парень откидывает экран компа на лоб, становясь похожим на старушку тех времен, когда еще в ходу были оптические очки, и что-то цедит сквозь зубы.
– Что? – переспрашиваю я.
Дальнейшее наше общение напоминает шаблонный диалог из самоучителя иностранному языку, потому что, признаться, речь моя становится автоматической: «У вас не найдется закурить?» – «Нет, у меня не найдется закурить». «Вы – иностранец?» – «Да, я иностранец». «Вы приехали из Америки?» – «Нет, я приехал не из Америки, я приехал из Европы». «А в Турции вы бывали?» – «Да, я был в Турции много раз». «Тогда, может быть, вы знаете, как по-турецки будет „собака“?» – «Нет, я не… – машинально начинаю я, и только потом до меня доходит подлинный смысл вопроса. – Вот черт!.. – не удерживаюсь я. – „Ит“ будет по-турецки „собака“, „ит“, а еще – „кепек“!.. Вы что – совсем обалдели?!».
Молодой человек прерывает меня, даже не улыбнувшись:
– Может быть, вам нужна помощь?
Ноги мои дрожат, и если бы не осознание того факта, что за мной сейчас могут следить мои противники, я бы, наверное, плюхнулся прямо на пол, привалившись взмокшей спиной к прохладной стене и посидел бы так пару минут, чтобы прийти в себя. Однако приходится держать марку. К тому же, не следует подставлять связника.
Поэтому перехожу на профессиональный код, используемый в том случае, когда секретное сообщение передается при посторонних. Смысл моего внешне безобидного высказывания сводится к тому, что сегодня я хочу во что бы то ни стало встретиться с одним молодым человеком, так что нужно любым способом обеспечить его явку.
После этого мы обмениваемся с молодым человеком небольшими сувенирами на память о внезапно возникшей дружбе, а также ничего не значащими этикетными фразами, с помощью которых уточняются важные для меня детали. И расходимся в разные стороны.
Через несколько шагов я оглядываюсь и вижу, что спина у молодого человека уже совсем не такая напряженная, как до встречи со мной, а поперек нее красуется предупреждающая надпись, явно позаимствованная из вагонов подземки: «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ!».
Я сворачиваю за один угол, молодой человек – за другой, и по инерции я делаю еще несколько шагов. Некое шестое чувство заставляет меня почувствовать, что сейчас будет что-то неправильное, и я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и лечу вслед своему недавнему собеседнику.
Навстречу мне выходит летящей походкой прелестная девушка в синей широкой юбке. Она явно спешит на свидание к своему возлюбленному, потому что, перепрыгивая сразу через две ступеньки, легко взлетает по лестнице, ведущей из перехода на поверхность…
Парень в майке с надписями лежит, неловко подогнув под себя ноги, в боковой нише перехода, и его пальцы в последней судороге бессильно царапают холодный пластик стены. Мне не надо наклоняться над ним, чтобы констатировать, что он мертв. Перелом шейного позвонка, который бывает, если шею человека с силой сворачивают набок, как цыпленку.
Я тяжело дышу, и в голове моей проносится рой всяких мыслей на этот счет.
Например, что неплохо было бы сейчас разыграть спектакль для невидимых соглядатаев. Скажем, попытаться догнать воздушное создание в синей юбочке, схватить ее за локоть и удерживать до прибытия полиции. Только, во-первых, едва ли она помнит, что несколько минут назад сломала шею абсолютно незнакомому ей человеку – и в этом плане она невиновна, как не может быть виновен сам по себе пистолет, которым воспользовался убийца. А во-вторых, поскольку за мной наверняка продолжают следить, то мне надо дать понять, что я – именно тот, за кого меня принимают, и отлично ведаю, что такое «игрушка», ведь иначе я бы сломя голову кинулся вслед за девчонкой. И в-третьих… Я сжимаю зубы и что есть сил бью кулаком по пластику стены, не чувствуя боли. Я же предупреждал их, чтобы они не подсылали ко мне связников и телохранителей, и я был прав на все сто, но они так и не захотели пойти мне навстречу, и едва ли откажутся от этого в будущем!.. Так что придется тебе, Адриан, еще не раз помучиться, чтобы определить: свои тебя окружают или чужие?..
На лестнице, ведущей с улицы в переход, раздаются чьи-то шаги. Через несколько секунд случайный прохожий обнаружит меня здесь, рядом с трупом. «Зачем тебе лишние проблемы с полицией?», резонно спрашивает меня внутренний голос. В этом он прав, я будто вижу выражение лица моего вчерашнего знакомого Гена Курова, когда он будет говорить мне: «Вы, конечно же, опять по чистой случайности оказались свидетелем убийства, господин Клур, да? С вами все я-ясно!»…
Поэтому перестаю рефлексировать и бросаюсь позорно прочь, стараясь двигаться попроворнее, чтобы не быть замеченным тем, кто вот-вот обнаружит труп. Кажется, мне это удается.
От идеи подзакусить в кафе напротив приходится отказаться, и подходящее место я нахожу только на Двадцатой улице. Сажусь у самого окна, чтобы созерцать сквозь поляризованное стекло, пропускающее лучи света только в одну сторону – снаружи вовнутрь, окрестный пейзаж.
Официант приносит мне аппетитный бифштекс и виски со льдом, причем первый же проверочный глоток показывает, что последнего в стакане больше, чем первого. И почему у них здесь такое отвратительное спиртное? Может быть, основатели города внушают населению подсознательное отвращение к любому алкогольному напитку?
Кафе находится на улице, полностью отданной во власть пешеходов, и в этот обеденный час бесконечная толпа многонациональна и пестра. Кого только не увидишь в Интервиле! Мужчин в шикарных костюмах и босоногих парней в подобиях пижамы. Женщин в мужских ботинках и мужчин в дамских сапожках. Девушек, вероятно, забывших надеть верхнюю одежду, и солидных матрон, бесплатно подметающих платьями мостовую. Детей, одетых по-взрослому, и старцев, одетых подобно детям. И все они что-то несут. Одни – дорогие сумки из натуральной кожи, пакеты с кричащими рекламными надписями и дипломаты, напоминающие портативные сейфы. Другие – плетеные корзинки, откуда торчат рыбьи хвосты, горлышки бутылок и пучки зелени; третьи – холщовые заплечные рюкзаки образца рейнджерских вещмешков, четвертые – вновь вошедшие в моду русские авоськи, в которых среди множества бутылок может находиться хлеб и пачка сигарет. За все время трапезы мне удается зафиксировать лишь одного человека, который шествует без поклажи. В руках у него – букет роскошных роз, а в зубах дымится вонючая сигара.
Но мысли мои в этот момент – отнюдь не о том, кто как одевается и кто что несет. Жуя бифштекс, я все пытаюсь найти ответ на один подленький вопросик: каким образом Шлемисту и его людям удалось так быстро выйти на меня? У меня нет ни тени сомнений в том, что убийство в подземном переходе не несло никакой тактической выгоды геймерам. Они наверняка прекрасно знали, кто он такой. И все-таки они убили его. Зачем? Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это? Или чтобы дать мне понять, что я у них на мушке, и в следующий раз наступит моя очередь?..
Но, если учесть вчерашнее, напрашивается вывод о том, что засекли они меня еще с вокзала. А это означает, что либо у них хорошо налажены разведка и информационное взаимодействие, либо… Нет, вот этого я допустить никак не могу, потому что тогда все летит к чертям, и мне останется только заказывать гроб и место на кладбище в родном городе…
И все-таки, хоть я и отгоняю скверные мысли прочь, холодок ползет у меня по спине в этот жаркий день.
Одно мне ясно: «светиться» дальше перед геймерами нет смысла, этот пункт программы можно сворачивать и переходить к следующему этапу незримых боевых действий.
Глава 6
Я знал, что не бывает белокурых негров. Однако чернокожий тип, который стоял ко мне спиной, имел прекрасные вьющиеся белокурые волосы. Было странно смотреть, как он тщательно расчесывает волосы то на одну сторону, то на другую, наблюдая за результатом своих стараний в большое туманное зеркало. Потом он внезапно обернулся – и у меня перехватило дыхание. Это был не кто иной, как Слан, и я только сейчас догадался, что он вовсе не был убит в моей квартире, а просто притворился мертвым, чтобы таким образом обвести вокруг пальца тех, кто его преследовал. Но голос у Слана оказался женским. Он подмигнул мне и спросил: «Что, глазам своим не веришь, Рик?». Я вежливо промолчал. Он опять посмотрел на себя в зеркало, кокетливо наклонив голову набок, и философски заметил: «Если не верить своим глазам, то чему еще можно верить в этом мире?»…
В этот момент я проснулся.
– Уже два часа.
Я осторожно выглянул из-под липкой простыни, втайне надеясь, что продолжаю спать. Как ни странно, это была реальность. Девушка сидела на полу рядом с окном, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. На ее плечи почему-то была наброшена моя рубашка.
Ее зовутРола, вспомнил я.
– Два часа, – повторила она, не глядя на меня. – В смысле – четырнадцать ноль-ноль.
Стараясь двигаться так, чтобы не расплескать налитую ртутью голову, я откинул простыню и осторожно принял сидячее положение.
– А день какой? – спросил я.
– Сегодняшний, – усмехнулась она. – Может быть, тебе еще месяц и год подсказать?
К горлу подкатил тугой комок, я обессиленно рухнул обратно на подушку и тупо уставился на ее ноги. Они были длинными и загорелыми.
– Почему ты бьешь баклуши? – после паузы спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Ноги сводит судорога усталости, а желудок начинает посасывать, и я решаю, что на сегодня достаточно. Во-первых, никогда не следует измываться над желудком – особенно над своим собственным, а во-вторых, у нас еще много кой-чего запланировано на сегодняшний день.
Поскольку ближайшее кафе находится на другой стороне улицы, а по проезжей части несется плотный поток машин, то мне не остается ничего другого, кроме как преодолеть расстояние, отделяющее меня от заведения общепита, по подземному переходу.
Только спустившись в прохладный бетонный лабиринт, я понимаю, что допустил небрежность. Как школьник, посадивший жирную кляксу на уроке чистописания…
Навстречу мне движется молодой костлявый человек с аккуратными усиками, весь прямой, словно в его позвоночник вбили огромный гвоздь, и какой-то ненатуральный, как андроид. Одет он в светлые брюки и белую майку, на которой во всю грудь светится сделанная люминесцентной краской трафаретная надпись: «ОСТОРОЖНО – РЕМОНТНЫЕ РАБОТЫ». Последний писк молодежной моды на самоутверждение, у меня самого оболтус каждый день украшает свою грудь какой-нибудь вывеской, наверняка стянутой под покровом темноты откуда-нибудь из общественного места («Ничего ты не рубишь, па, это же так прикольно!»). К мочкам ушей молодого человека прицеплены дистант-наушники, а на физиономии красуются комп-очки, с помощью которых он, не теряя времени даром, утоляет свой информационный голод или просто забавляется играми. В руках у него ничего не видно, но даже самая мощная «глушилка» бывает размером не больше зубочистки, и спрятать ее в ладони ничего не стоит. А самое неприятное – то, что, кроме нас двоих, в этом подземном закоулке нет больше ни души – впрочем, если бы таковая и была, то вряд ли это остановит молодого человека…
Внутри меня начинает сжиматься некая пружина, готовящая тело к мгновенному реагированию на любое подозрительное движение, но в душе я осознаю, что мне это не поможет… мне уже ничего не поможет… я – труп, только каким-то чудом передвигающийся на негнущихся конечностях по пластиковому покрытию… проклятье, так глупо попасться!.. Внимание!.. Что он хочет?..
Поравнявшись со мной, парень откидывает экран компа на лоб, становясь похожим на старушку тех времен, когда еще в ходу были оптические очки, и что-то цедит сквозь зубы.
– Что? – переспрашиваю я.
Дальнейшее наше общение напоминает шаблонный диалог из самоучителя иностранному языку, потому что, признаться, речь моя становится автоматической: «У вас не найдется закурить?» – «Нет, у меня не найдется закурить». «Вы – иностранец?» – «Да, я иностранец». «Вы приехали из Америки?» – «Нет, я приехал не из Америки, я приехал из Европы». «А в Турции вы бывали?» – «Да, я был в Турции много раз». «Тогда, может быть, вы знаете, как по-турецки будет „собака“?» – «Нет, я не… – машинально начинаю я, и только потом до меня доходит подлинный смысл вопроса. – Вот черт!.. – не удерживаюсь я. – „Ит“ будет по-турецки „собака“, „ит“, а еще – „кепек“!.. Вы что – совсем обалдели?!».
Молодой человек прерывает меня, даже не улыбнувшись:
– Может быть, вам нужна помощь?
Ноги мои дрожат, и если бы не осознание того факта, что за мной сейчас могут следить мои противники, я бы, наверное, плюхнулся прямо на пол, привалившись взмокшей спиной к прохладной стене и посидел бы так пару минут, чтобы прийти в себя. Однако приходится держать марку. К тому же, не следует подставлять связника.
Поэтому перехожу на профессиональный код, используемый в том случае, когда секретное сообщение передается при посторонних. Смысл моего внешне безобидного высказывания сводится к тому, что сегодня я хочу во что бы то ни стало встретиться с одним молодым человеком, так что нужно любым способом обеспечить его явку.
После этого мы обмениваемся с молодым человеком небольшими сувенирами на память о внезапно возникшей дружбе, а также ничего не значащими этикетными фразами, с помощью которых уточняются важные для меня детали. И расходимся в разные стороны.
Через несколько шагов я оглядываюсь и вижу, что спина у молодого человека уже совсем не такая напряженная, как до встречи со мной, а поперек нее красуется предупреждающая надпись, явно позаимствованная из вагонов подземки: «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ!».
Я сворачиваю за один угол, молодой человек – за другой, и по инерции я делаю еще несколько шагов. Некое шестое чувство заставляет меня почувствовать, что сейчас будет что-то неправильное, и я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и лечу вслед своему недавнему собеседнику.
Навстречу мне выходит летящей походкой прелестная девушка в синей широкой юбке. Она явно спешит на свидание к своему возлюбленному, потому что, перепрыгивая сразу через две ступеньки, легко взлетает по лестнице, ведущей из перехода на поверхность…
Парень в майке с надписями лежит, неловко подогнув под себя ноги, в боковой нише перехода, и его пальцы в последней судороге бессильно царапают холодный пластик стены. Мне не надо наклоняться над ним, чтобы констатировать, что он мертв. Перелом шейного позвонка, который бывает, если шею человека с силой сворачивают набок, как цыпленку.
Я тяжело дышу, и в голове моей проносится рой всяких мыслей на этот счет.
Например, что неплохо было бы сейчас разыграть спектакль для невидимых соглядатаев. Скажем, попытаться догнать воздушное создание в синей юбочке, схватить ее за локоть и удерживать до прибытия полиции. Только, во-первых, едва ли она помнит, что несколько минут назад сломала шею абсолютно незнакомому ей человеку – и в этом плане она невиновна, как не может быть виновен сам по себе пистолет, которым воспользовался убийца. А во-вторых, поскольку за мной наверняка продолжают следить, то мне надо дать понять, что я – именно тот, за кого меня принимают, и отлично ведаю, что такое «игрушка», ведь иначе я бы сломя голову кинулся вслед за девчонкой. И в-третьих… Я сжимаю зубы и что есть сил бью кулаком по пластику стены, не чувствуя боли. Я же предупреждал их, чтобы они не подсылали ко мне связников и телохранителей, и я был прав на все сто, но они так и не захотели пойти мне навстречу, и едва ли откажутся от этого в будущем!.. Так что придется тебе, Адриан, еще не раз помучиться, чтобы определить: свои тебя окружают или чужие?..
На лестнице, ведущей с улицы в переход, раздаются чьи-то шаги. Через несколько секунд случайный прохожий обнаружит меня здесь, рядом с трупом. «Зачем тебе лишние проблемы с полицией?», резонно спрашивает меня внутренний голос. В этом он прав, я будто вижу выражение лица моего вчерашнего знакомого Гена Курова, когда он будет говорить мне: «Вы, конечно же, опять по чистой случайности оказались свидетелем убийства, господин Клур, да? С вами все я-ясно!»…
Поэтому перестаю рефлексировать и бросаюсь позорно прочь, стараясь двигаться попроворнее, чтобы не быть замеченным тем, кто вот-вот обнаружит труп. Кажется, мне это удается.
От идеи подзакусить в кафе напротив приходится отказаться, и подходящее место я нахожу только на Двадцатой улице. Сажусь у самого окна, чтобы созерцать сквозь поляризованное стекло, пропускающее лучи света только в одну сторону – снаружи вовнутрь, окрестный пейзаж.
Официант приносит мне аппетитный бифштекс и виски со льдом, причем первый же проверочный глоток показывает, что последнего в стакане больше, чем первого. И почему у них здесь такое отвратительное спиртное? Может быть, основатели города внушают населению подсознательное отвращение к любому алкогольному напитку?
Кафе находится на улице, полностью отданной во власть пешеходов, и в этот обеденный час бесконечная толпа многонациональна и пестра. Кого только не увидишь в Интервиле! Мужчин в шикарных костюмах и босоногих парней в подобиях пижамы. Женщин в мужских ботинках и мужчин в дамских сапожках. Девушек, вероятно, забывших надеть верхнюю одежду, и солидных матрон, бесплатно подметающих платьями мостовую. Детей, одетых по-взрослому, и старцев, одетых подобно детям. И все они что-то несут. Одни – дорогие сумки из натуральной кожи, пакеты с кричащими рекламными надписями и дипломаты, напоминающие портативные сейфы. Другие – плетеные корзинки, откуда торчат рыбьи хвосты, горлышки бутылок и пучки зелени; третьи – холщовые заплечные рюкзаки образца рейнджерских вещмешков, четвертые – вновь вошедшие в моду русские авоськи, в которых среди множества бутылок может находиться хлеб и пачка сигарет. За все время трапезы мне удается зафиксировать лишь одного человека, который шествует без поклажи. В руках у него – букет роскошных роз, а в зубах дымится вонючая сигара.
Но мысли мои в этот момент – отнюдь не о том, кто как одевается и кто что несет. Жуя бифштекс, я все пытаюсь найти ответ на один подленький вопросик: каким образом Шлемисту и его людям удалось так быстро выйти на меня? У меня нет ни тени сомнений в том, что убийство в подземном переходе не несло никакой тактической выгоды геймерам. Они наверняка прекрасно знали, кто он такой. И все-таки они убили его. Зачем? Чтобы посмотреть, как я буду реагировать на это? Или чтобы дать мне понять, что я у них на мушке, и в следующий раз наступит моя очередь?..
Но, если учесть вчерашнее, напрашивается вывод о том, что засекли они меня еще с вокзала. А это означает, что либо у них хорошо налажены разведка и информационное взаимодействие, либо… Нет, вот этого я допустить никак не могу, потому что тогда все летит к чертям, и мне останется только заказывать гроб и место на кладбище в родном городе…
И все-таки, хоть я и отгоняю скверные мысли прочь, холодок ползет у меня по спине в этот жаркий день.
Одно мне ясно: «светиться» дальше перед геймерами нет смысла, этот пункт программы можно сворачивать и переходить к следующему этапу незримых боевых действий.
Глава 6
Я знал, что не бывает белокурых негров. Однако чернокожий тип, который стоял ко мне спиной, имел прекрасные вьющиеся белокурые волосы. Было странно смотреть, как он тщательно расчесывает волосы то на одну сторону, то на другую, наблюдая за результатом своих стараний в большое туманное зеркало. Потом он внезапно обернулся – и у меня перехватило дыхание. Это был не кто иной, как Слан, и я только сейчас догадался, что он вовсе не был убит в моей квартире, а просто притворился мертвым, чтобы таким образом обвести вокруг пальца тех, кто его преследовал. Но голос у Слана оказался женским. Он подмигнул мне и спросил: «Что, глазам своим не веришь, Рик?». Я вежливо промолчал. Он опять посмотрел на себя в зеркало, кокетливо наклонив голову набок, и философски заметил: «Если не верить своим глазам, то чему еще можно верить в этом мире?»…
В этот момент я проснулся.
– Уже два часа.
Я осторожно выглянул из-под липкой простыни, втайне надеясь, что продолжаю спать. Как ни странно, это была реальность. Девушка сидела на полу рядом с окном, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. На ее плечи почему-то была наброшена моя рубашка.
Ее зовутРола, вспомнил я.
– Два часа, – повторила она, не глядя на меня. – В смысле – четырнадцать ноль-ноль.
Стараясь двигаться так, чтобы не расплескать налитую ртутью голову, я откинул простыню и осторожно принял сидячее положение.
– А день какой? – спросил я.
– Сегодняшний, – усмехнулась она. – Может быть, тебе еще месяц и год подсказать?
К горлу подкатил тугой комок, я обессиленно рухнул обратно на подушку и тупо уставился на ее ноги. Они были длинными и загорелыми.
– Почему ты бьешь баклуши? – после паузы спросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78