Они оказались пустыми: ни людей, ни мебели, ни оборудования для связи, только мусор, а в одной весь пол усеян маленькими вонючими кучками. Заброшенный дом, который иракские солдаты использовали как сортир.
— Вот мы и вляпались, — послышался голос Дженкинса.
— Давайте сюда тех кувейтцев, — приказал капитан. Когда их привели, он отключил рацию, но я слышал в доме крики. Капитан вышел на улицу. «Подрывник», — крикнул он, и я зашел внутрь.
Толстый бородатый кувейтец что-то говорил. Капитан указал фонарем на пол. Другой, худощавый, кувейтец стоял поодаль, держа «Калашников» наготове и по мере необходимости исполняя роль переводчика. Дженкинс встал в углу комнаты, в случае опасности готовый прикрыть капитана, и не сводил глаз с худого мужчины.
— Я обещать, — проговорил кувейтец с сильным акцентом. — Фи хага. Фи хага зейн.
— Здесь находится что-то очень важное, — перевел мужчина странным тоном, будто сквозь зубы.
Толстый кувейтец опустился на пол и дотронулся до куска фанеры. Я поддел его сбоку ножом. Там лежал железный ящик с двумя дисками. Сначала я подумал, что это рация, по крайней мере именно это я ожидал увидеть. Но предмет напоминал холодильник из сельского магазина, в котором обычно хранят напитки, только с сейфовым замком. Судя по всему, это и был сейф. На одном из дисков я заметил слово «Ревко». Кувейтец посмотрел через мое плечо и улыбнулся. Он считал, что теперь мы должны быть довольны, и попытался покрутить диски, но они проворачивались с трудом. Из-за сильной влажности они покрылись ржавчиной, их едва можно было сдвинуть с места.
— Что это такое? — спросил капитан.
— Ибн шармута, — прорычал худой мужчина, — ибн шармута!
Он ударил толстого в бок, едва не сбив его с ног, и ткнул дуло «Калашникова» ему в живот, прямо в солнечное сплетение. Плоть толстяка заглушила звук выстрелов, когда худощавый мужчина выпустил в него три пули, пробившие тому легкие и сердце, которые вылетели через плечо и шею.
Дженкинс бросился на кувейтца. Направил дуло своей винтовки в затылок худощавого. На пару минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шумом дождя, ветра и отдаленными взрывами бомб. Затем «Калашников» упал на пол.
Капитан схватил худощавого мужчину, прижал его к стене и навис над ним. Дженкинс приставил винтовку к левому уху кувейтца.
— Что это, черт возьми, значит? Отвечай! — заорал капитан, готовый прикончить мужчину на месте. Но тот был спокоен. Очень спокоен.
— Этот дом принадлежал Яберу, — объяснил он. — Поэтому он знал, кто здесь находится. Но он солгал вам. Видите этот сейф? Он хранил здесь деньги. Стоило ли ради этого рисковать? Он всех нас подверг огромной опасности. И для чего? Он хотел получить свое золото, не мог дождаться, когда до него доберется.
— Ты знал об этом? — спросил капитан.
— Нет. Но я увидел сейф и все понял. Не задавайте мне вопросов. Я сделал то, что нужно сделать с предателем. Я все понял. Он был под моим командованием. И я не хотел терять время, у нас его и так мало.
Капитан посмотрел на кровавое месиво на полу, которое недавно было Ябером. Взглянув на сейф, он повернулся ко мне.
— Взорви его.
Мне понадобилась пара минут, чтобы слепить «С-4». Нужно было очень точно рассчитать заряд, чтобы сохранить содержимое сейфа. Работая, я слышал, как капитан приказал Дженкинсу не спускать худощавого мужчину с мушки. Я уже заканчивал возиться со вторым зарядом, когда рядом с домом взорвалась мина клеймор. Снаружи защитный отряд открыл огонь.
В течение нескольких секунд капитан слушал доклад по рации. Наш защитный отряд на восточном фланге обстреляли иракцы, а их новое подкрепление было на подходе. Капитан приказал отправиться на пункт сбора.
— А сейф? — поинтересовался я.
— Оставь его. И возьмите с собой этого человека. Только не давайте ему оружия.
Мы добрались до указанного места под непрекращающимся обстрелом. Иракцы задействовали танки. Кто-то выпустил из «АТ-4» восьмидесятичетырехмиллиметровую ракету и пробил гусеницу одного из танков. Он остановился, но его башня все еще вертелась. Стреляли из пулемета в сторону защитного отряда, затем последовал залп из пушки. Другой «АТ-4» промахнулся, и теперь второй танк открыл по нам огонь. Мы с худощавым мужчиной притаились на мелководье, где глубина воды составляла не больше двух дюймов. Я начал дрожать от холода. Он тоже.
— Меня зовут Рашид, — прокричал он сквозь шум битвы.
— Куртовиц.
— Как?
— Куртовиц.
— Что мы теперь будем делать?
Это был хороший вопрос. Вертолеты должны прилететь за нами в четыре часа пятьдесят две минуты. Но сколько сейчас времени? Мы должны найти более безопасное место и составить новый план действий. Нам была необходима поддержка с воздуха, чтобы прикрыть наше отступление, и как можно быстрее, пока не начнет светать.
— Подожди. — Я указал на небо.
Приближались самолеты «А-10», которые летели быстро над самой землей, их скорострельные орудия прошивали невероятно тяжелыми снарядами из обедненного урана все на своем пути: людей, танки, песок. Мы начали отступать. Действовали по классической схеме: сначала стреляем, потом — отступаем, затем — снова стреляем. Пробирались сквозь пустыню, на юг, по направлению к палатке, где встретили Рашида и убитого им человека. Он понял, куда мы идем.
— У нас ничего не получится, — предостерег он. — Палатка находится на открытом месте. Мы загоним себя в ловушку. Будет лучше, если пойдем на восток.
Я отвел его к капитану, который выслушал, подумал, затем попытался связаться с начальством по спутниковой связи. Она не работала. Один из двух приборов, находящихся у нас в распоряжении, вышел из строя сразу же после нашего приземления. Радист повторил попытку. Это задержало наше отступление.
— Похоже, все бесполезно, — заявил капитан.
— Я не уверен, — ответил радист.
Капитан кивнул, на секунду задумался и посмотрел на Рашида.
— Расскажи мне об этом месте, — потребовал он.
— Мы уже использовали его, когда я служил в сопротивлении. Не многие знают о нем. Оно находится неподалеку от лагеря Доха, но вряд ли кому-то придет в голову искать там американских солдат. И оно достаточно просторное, чтобы мы все могли там расположиться и переждать.
Капитан кивнул: «Пошли».
Наш отряд двигался на восток по дороге к Доха, и, когда на горизонте появились первые проблески рассвета, мы увидели очертания башен и металлических конструкций. «Черт, — подумал я, — нефтеперерабатывающий завод!» Меньше всего мне хотелось оказаться в подобном месте, где могли подорвать в любую минуту, но, когда мы подошли поближе, я разглядел силуэт космического корабля. Не ракеты. А настоящего космического корабля. Над огромной парковкой возвышались величественные своды замка с башнями. Солнце еще не взошло, и мы с трудом могли разобрать надпись на вывеске: «Парк развлечений».
Глава 9
Аттракционы исчезли. Электрические автомобильчики увезли в Багдад, как вывозили из Кувейта все «шевроле» и «мерседесы». Если здесь и были карусели или американские горки, то их давно демонтировали и увезли на север. Но фантастические фасады аттракционов и ресторанов остались. «Космическая игла», «Американская железная дорога», билетные кассы. Местный ответ «Диснейленду». Теперь здесь было совсем пустынно: площадка для проведения ярмарок разобрана или взорвана. Клоун из стеклопластика расстрелян и обезглавлен. У Дональда Дака между глаз застряла пуля.
Вдалеке раздавался грохот артиллерийских залпов, разрывающихся бомб, самолетов; гудели горящие скважины. Но иракцы отсутствовали. По крайней мере пока. Мелкий дождь не переставал моросить. Солнце не взошло, но небо постепенно светлело, пока не наступили грязные сумерки, считавшиеся здесь днем. Мы измотались после трудной ночи, но все же постарались занять оборону. Интересно, можно ли считать это место первой освобожденной территорией в Кувейте. Луна-парк.
Весь день мы не знали, чем заняться. Отдыхали по очереди под навесом, оставшимся от аттракциона «Пещера Синдбада». Несколько раций срочной связи, работавших на короткой частоте, способных подавать сигнал вертолетам службы спасения. Но они могли передавать голосовые или закодированные сообщения только на короткие расстояния, когда вертолеты находились у тебя над головой. Чтобы составить новый план, требовалось время. Мы находились рядом с местом боевых действий, и нас не могли забрать отсюда ни днем, ни ночью. Силы союзников подтягивались со всех направлений, постепенно смыкаясь вокруг Кувейта, почти не встречая на своем пути сопротивления.
Мне казалось, что разумнее всего остаться здесь. Но к полудню поступил приказ отправляться к месту нашей эвакуации в Дахре, которая состоится в четыре часа. До этого момента они ничего не могли предпринять, ситуация была слишком напряженной. Им нужно все подготовить, чтобы наши истребители не сбили свои же вертолеты. Поэтому нам оставалось только ждать наступления ночи и отдыхать. В эти долгие, тяжелые часы в месте, заполненном призраками детей, чей смех навсегда покинул парк, я думал о моем отце и его прошлом, которое всегда оставалось для меня загадкой.
Наверное, он чувствовал себя очень одиноко в первые годы в Америке, отрезанный от родины и от своего народа, пока не заказал себе невесту, как по каталогу «Товары почтой». А может, напротив, он испытывал волнение, оказавшись в новом, незнакомом мире? Если он действительно скучал по своим родственникам, почему мы никогда не слышали о них? Дедушка Али? Бабушка Зейна? Я не знал о них ничего, кроме имен. Был ли у моего отца акцент, когда он приехал в Штаты? Насколько я помню, он всегда говорил чисто. Искал ли он в Америке других мусульман из Югославии? Сомневаюсь. Думаю, он перестал думать о религии в тот день, когда убрал в коробку свой Коран. Он провел в США — мне пришлось немного призадуматься, потому что я никогда не проводил подобных расчетов, — семь лет прежде, чем к нему приехала моя мать. Он эмигрировал летом 1947 года, а осенью стал работать учителем. Когда мне было девять лет, в школе устроили праздничный обед по случаю тридцатилетия его работы. Тридцать лет. Интересно, что представлял собой Уэстфилд в те дни, когда еще не построили автомагистрали, аэропорт и супермаркеты и не изобрели кондиционеры? Просто одна длинная улица в самом сердце Америки. Город ничем не напоминал те места, откуда приехал отец.
— Ты хорошо знал отца? — спросил я Дженкинса, лежавшего радом со мной под навесом разгромленной «Пещеры Синдбада».
— Дай мне поспать, приятель. Нам нужно набраться сил до ночи.
— С тобой все в порядке? — Я внимательно на него посмотрел и заметил, что темная влажная ткань его формы была забрызгана кровью. — Что с тобой случилось?
— Задело левое плечо, немного побаливает, когда я поднимаю ружье, но ничего серьезного. — Он посмотрел себе через плечо. — Ты об этом? Часовой прошлой ночью. Там был просто фонтан крови. — Дженкинс подвинулся поближе, чтобы согреться, но по-прежнему лежал ко мне спиной.
Я хотел спросить его, что он знает о жизни своего отца. Возможно, для некоторых отец так и остается тайной, которую невозможно раскрыть. Это целая жизнь, мир романтики и страхов, желаний и потребностей одного-единственного человека, твоего отца, каким он был до твоего рождения. Но даже после того, как ты появляешься на свет, много ли ты знаешь о нем? Он любит тебя или бранит, заботится о тебе или безразличен. Это то, что ты чувствуешь. Но другие люди воспринимают его совсем иначе. Возможно, если вам удается прожить довольно долго вместе и вы знаете отца, когда уже стали взрослыми, это многое меняет. Но я не уверен. Я знал отца с той стороны, которая была недоступна окружающим, а человек, которого, казалось, понимают все, оставался для меня незнакомцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Вот мы и вляпались, — послышался голос Дженкинса.
— Давайте сюда тех кувейтцев, — приказал капитан. Когда их привели, он отключил рацию, но я слышал в доме крики. Капитан вышел на улицу. «Подрывник», — крикнул он, и я зашел внутрь.
Толстый бородатый кувейтец что-то говорил. Капитан указал фонарем на пол. Другой, худощавый, кувейтец стоял поодаль, держа «Калашников» наготове и по мере необходимости исполняя роль переводчика. Дженкинс встал в углу комнаты, в случае опасности готовый прикрыть капитана, и не сводил глаз с худого мужчины.
— Я обещать, — проговорил кувейтец с сильным акцентом. — Фи хага. Фи хага зейн.
— Здесь находится что-то очень важное, — перевел мужчина странным тоном, будто сквозь зубы.
Толстый кувейтец опустился на пол и дотронулся до куска фанеры. Я поддел его сбоку ножом. Там лежал железный ящик с двумя дисками. Сначала я подумал, что это рация, по крайней мере именно это я ожидал увидеть. Но предмет напоминал холодильник из сельского магазина, в котором обычно хранят напитки, только с сейфовым замком. Судя по всему, это и был сейф. На одном из дисков я заметил слово «Ревко». Кувейтец посмотрел через мое плечо и улыбнулся. Он считал, что теперь мы должны быть довольны, и попытался покрутить диски, но они проворачивались с трудом. Из-за сильной влажности они покрылись ржавчиной, их едва можно было сдвинуть с места.
— Что это такое? — спросил капитан.
— Ибн шармута, — прорычал худой мужчина, — ибн шармута!
Он ударил толстого в бок, едва не сбив его с ног, и ткнул дуло «Калашникова» ему в живот, прямо в солнечное сплетение. Плоть толстяка заглушила звук выстрелов, когда худощавый мужчина выпустил в него три пули, пробившие тому легкие и сердце, которые вылетели через плечо и шею.
Дженкинс бросился на кувейтца. Направил дуло своей винтовки в затылок худощавого. На пару минут в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только шумом дождя, ветра и отдаленными взрывами бомб. Затем «Калашников» упал на пол.
Капитан схватил худощавого мужчину, прижал его к стене и навис над ним. Дженкинс приставил винтовку к левому уху кувейтца.
— Что это, черт возьми, значит? Отвечай! — заорал капитан, готовый прикончить мужчину на месте. Но тот был спокоен. Очень спокоен.
— Этот дом принадлежал Яберу, — объяснил он. — Поэтому он знал, кто здесь находится. Но он солгал вам. Видите этот сейф? Он хранил здесь деньги. Стоило ли ради этого рисковать? Он всех нас подверг огромной опасности. И для чего? Он хотел получить свое золото, не мог дождаться, когда до него доберется.
— Ты знал об этом? — спросил капитан.
— Нет. Но я увидел сейф и все понял. Не задавайте мне вопросов. Я сделал то, что нужно сделать с предателем. Я все понял. Он был под моим командованием. И я не хотел терять время, у нас его и так мало.
Капитан посмотрел на кровавое месиво на полу, которое недавно было Ябером. Взглянув на сейф, он повернулся ко мне.
— Взорви его.
Мне понадобилась пара минут, чтобы слепить «С-4». Нужно было очень точно рассчитать заряд, чтобы сохранить содержимое сейфа. Работая, я слышал, как капитан приказал Дженкинсу не спускать худощавого мужчину с мушки. Я уже заканчивал возиться со вторым зарядом, когда рядом с домом взорвалась мина клеймор. Снаружи защитный отряд открыл огонь.
В течение нескольких секунд капитан слушал доклад по рации. Наш защитный отряд на восточном фланге обстреляли иракцы, а их новое подкрепление было на подходе. Капитан приказал отправиться на пункт сбора.
— А сейф? — поинтересовался я.
— Оставь его. И возьмите с собой этого человека. Только не давайте ему оружия.
Мы добрались до указанного места под непрекращающимся обстрелом. Иракцы задействовали танки. Кто-то выпустил из «АТ-4» восьмидесятичетырехмиллиметровую ракету и пробил гусеницу одного из танков. Он остановился, но его башня все еще вертелась. Стреляли из пулемета в сторону защитного отряда, затем последовал залп из пушки. Другой «АТ-4» промахнулся, и теперь второй танк открыл по нам огонь. Мы с худощавым мужчиной притаились на мелководье, где глубина воды составляла не больше двух дюймов. Я начал дрожать от холода. Он тоже.
— Меня зовут Рашид, — прокричал он сквозь шум битвы.
— Куртовиц.
— Как?
— Куртовиц.
— Что мы теперь будем делать?
Это был хороший вопрос. Вертолеты должны прилететь за нами в четыре часа пятьдесят две минуты. Но сколько сейчас времени? Мы должны найти более безопасное место и составить новый план действий. Нам была необходима поддержка с воздуха, чтобы прикрыть наше отступление, и как можно быстрее, пока не начнет светать.
— Подожди. — Я указал на небо.
Приближались самолеты «А-10», которые летели быстро над самой землей, их скорострельные орудия прошивали невероятно тяжелыми снарядами из обедненного урана все на своем пути: людей, танки, песок. Мы начали отступать. Действовали по классической схеме: сначала стреляем, потом — отступаем, затем — снова стреляем. Пробирались сквозь пустыню, на юг, по направлению к палатке, где встретили Рашида и убитого им человека. Он понял, куда мы идем.
— У нас ничего не получится, — предостерег он. — Палатка находится на открытом месте. Мы загоним себя в ловушку. Будет лучше, если пойдем на восток.
Я отвел его к капитану, который выслушал, подумал, затем попытался связаться с начальством по спутниковой связи. Она не работала. Один из двух приборов, находящихся у нас в распоряжении, вышел из строя сразу же после нашего приземления. Радист повторил попытку. Это задержало наше отступление.
— Похоже, все бесполезно, — заявил капитан.
— Я не уверен, — ответил радист.
Капитан кивнул, на секунду задумался и посмотрел на Рашида.
— Расскажи мне об этом месте, — потребовал он.
— Мы уже использовали его, когда я служил в сопротивлении. Не многие знают о нем. Оно находится неподалеку от лагеря Доха, но вряд ли кому-то придет в голову искать там американских солдат. И оно достаточно просторное, чтобы мы все могли там расположиться и переждать.
Капитан кивнул: «Пошли».
Наш отряд двигался на восток по дороге к Доха, и, когда на горизонте появились первые проблески рассвета, мы увидели очертания башен и металлических конструкций. «Черт, — подумал я, — нефтеперерабатывающий завод!» Меньше всего мне хотелось оказаться в подобном месте, где могли подорвать в любую минуту, но, когда мы подошли поближе, я разглядел силуэт космического корабля. Не ракеты. А настоящего космического корабля. Над огромной парковкой возвышались величественные своды замка с башнями. Солнце еще не взошло, и мы с трудом могли разобрать надпись на вывеске: «Парк развлечений».
Глава 9
Аттракционы исчезли. Электрические автомобильчики увезли в Багдад, как вывозили из Кувейта все «шевроле» и «мерседесы». Если здесь и были карусели или американские горки, то их давно демонтировали и увезли на север. Но фантастические фасады аттракционов и ресторанов остались. «Космическая игла», «Американская железная дорога», билетные кассы. Местный ответ «Диснейленду». Теперь здесь было совсем пустынно: площадка для проведения ярмарок разобрана или взорвана. Клоун из стеклопластика расстрелян и обезглавлен. У Дональда Дака между глаз застряла пуля.
Вдалеке раздавался грохот артиллерийских залпов, разрывающихся бомб, самолетов; гудели горящие скважины. Но иракцы отсутствовали. По крайней мере пока. Мелкий дождь не переставал моросить. Солнце не взошло, но небо постепенно светлело, пока не наступили грязные сумерки, считавшиеся здесь днем. Мы измотались после трудной ночи, но все же постарались занять оборону. Интересно, можно ли считать это место первой освобожденной территорией в Кувейте. Луна-парк.
Весь день мы не знали, чем заняться. Отдыхали по очереди под навесом, оставшимся от аттракциона «Пещера Синдбада». Несколько раций срочной связи, работавших на короткой частоте, способных подавать сигнал вертолетам службы спасения. Но они могли передавать голосовые или закодированные сообщения только на короткие расстояния, когда вертолеты находились у тебя над головой. Чтобы составить новый план, требовалось время. Мы находились рядом с местом боевых действий, и нас не могли забрать отсюда ни днем, ни ночью. Силы союзников подтягивались со всех направлений, постепенно смыкаясь вокруг Кувейта, почти не встречая на своем пути сопротивления.
Мне казалось, что разумнее всего остаться здесь. Но к полудню поступил приказ отправляться к месту нашей эвакуации в Дахре, которая состоится в четыре часа. До этого момента они ничего не могли предпринять, ситуация была слишком напряженной. Им нужно все подготовить, чтобы наши истребители не сбили свои же вертолеты. Поэтому нам оставалось только ждать наступления ночи и отдыхать. В эти долгие, тяжелые часы в месте, заполненном призраками детей, чей смех навсегда покинул парк, я думал о моем отце и его прошлом, которое всегда оставалось для меня загадкой.
Наверное, он чувствовал себя очень одиноко в первые годы в Америке, отрезанный от родины и от своего народа, пока не заказал себе невесту, как по каталогу «Товары почтой». А может, напротив, он испытывал волнение, оказавшись в новом, незнакомом мире? Если он действительно скучал по своим родственникам, почему мы никогда не слышали о них? Дедушка Али? Бабушка Зейна? Я не знал о них ничего, кроме имен. Был ли у моего отца акцент, когда он приехал в Штаты? Насколько я помню, он всегда говорил чисто. Искал ли он в Америке других мусульман из Югославии? Сомневаюсь. Думаю, он перестал думать о религии в тот день, когда убрал в коробку свой Коран. Он провел в США — мне пришлось немного призадуматься, потому что я никогда не проводил подобных расчетов, — семь лет прежде, чем к нему приехала моя мать. Он эмигрировал летом 1947 года, а осенью стал работать учителем. Когда мне было девять лет, в школе устроили праздничный обед по случаю тридцатилетия его работы. Тридцать лет. Интересно, что представлял собой Уэстфилд в те дни, когда еще не построили автомагистрали, аэропорт и супермаркеты и не изобрели кондиционеры? Просто одна длинная улица в самом сердце Америки. Город ничем не напоминал те места, откуда приехал отец.
— Ты хорошо знал отца? — спросил я Дженкинса, лежавшего радом со мной под навесом разгромленной «Пещеры Синдбада».
— Дай мне поспать, приятель. Нам нужно набраться сил до ночи.
— С тобой все в порядке? — Я внимательно на него посмотрел и заметил, что темная влажная ткань его формы была забрызгана кровью. — Что с тобой случилось?
— Задело левое плечо, немного побаливает, когда я поднимаю ружье, но ничего серьезного. — Он посмотрел себе через плечо. — Ты об этом? Часовой прошлой ночью. Там был просто фонтан крови. — Дженкинс подвинулся поближе, чтобы согреться, но по-прежнему лежал ко мне спиной.
Я хотел спросить его, что он знает о жизни своего отца. Возможно, для некоторых отец так и остается тайной, которую невозможно раскрыть. Это целая жизнь, мир романтики и страхов, желаний и потребностей одного-единственного человека, твоего отца, каким он был до твоего рождения. Но даже после того, как ты появляешься на свет, много ли ты знаешь о нем? Он любит тебя или бранит, заботится о тебе или безразличен. Это то, что ты чувствуешь. Но другие люди воспринимают его совсем иначе. Возможно, если вам удается прожить довольно долго вместе и вы знаете отца, когда уже стали взрослыми, это многое меняет. Но я не уверен. Я знал отца с той стороны, которая была недоступна окружающим, а человек, которого, казалось, понимают все, оставался для меня незнакомцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46