— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду, Курт? Дивизию СС «Ханджар». Она весьма известна. Точнее, печально известна. Ты наверняка изучал историю своей страны. Эта дивизия целиком состояла из мусульманских отрядов.
— Мусульманские нацисты?
— А почему бы и нет? Но мне кажется, им не особенно доверяли. И чтобы доказать свою верность, они действовали с особой жестокостью. А это о чем-то да говорит. Их ужасающее поведение приводило в смятение даже немцев и итальянцев. Сотни тысяч людей, в основном сербов, но также евреев и цыган, были уничтожены, и «Ханджар» возглавлял эту резню. Они убивали и калечили людей, сбрасывали со скал их детей. Страна превратилась в сплошное кровавое месиво, как и сейчас. Думаю, после войны мы взяли некоторых из них.
— Вы помните фамилии?
— Твоей там не было, если ты об этом.
— Нет, нет. Меня не это беспокоит. Я просто хотел сказать... — Я не знал, что ответить. На улице возникла большая пробка. Шум машин меня раздражал. — Я хотел сказать, что они не могли быть по-настоящему верующими мусульманами.
— Почему? Насколько я помню, даже муфтий в Иерусалиме оказался как-то замешан в этом. Но, возможно, речь шла скорее о политике, чем о религии. Думаю, они заглядывали в Коран лишь для того, чтобы использовать его как шифровальную книгу.
Вой сирен на улице усиливался, прорываясь сквозь закрытые окна и стопки книг в кабинете Джорджа, сея панику. Джордж встал и посмотрел в окно.
— Какая большая пробка, — заметил он.
В офис заглянула секретарша.
— Кто-то устроил взрыв во Всемирном торговом центре, — сообщила она.
Я не мог сдвинуться с места. Кровь отлила от головы и рук, лицо и руки стали покалывать.
— Сколько людей пострадало? — спросил Джордж.
— Много. Но пока точно неизвестно. Это ужасно. Просто ужасно!
Джордж, не обращая на меня ни малейшего внимания, включил радио и стал искать свою любимую радиостанцию.
— Простите, — сказал я. — Мне нужно сделать несколько звонков и узнать, как дела у моих друзей, которые там работают.
Я спустился по лестнице, вышел на Парк-авеню и завернул за угол. Здесь меня ждал лимузин с тонированными стеклами. Я сел на переднее сиденье. Рашид был за рулем.
— Мы принесли огонь. — Я никогда не видел Рашида таким возбужденным и счастливым. — Теперь очередь за наводнением и чумой.
Слова застряли у меня в горле, и я боялся, что себя выдам. Меня постоянно предавали. Я хотел все обдумать, о многом расспросить Рашида, но в голову ничего не приходило.
— Завтра я уезжаю, — сообщил он.
— Уезжаешь? Из страны?
— Я уезжаю.
— Я... ты никогда не говорил мне... Торговый центр.
— Я держал эту операцию в секрете. Как и нашу.
— Нашу, — повторил я.
— Нашу, — улыбнулся он.
— Что теперь?
— Пока без изменений. Азиз сказал, что все готово. Остается ждать. А когда придет время, — действовать. Ничто не в силах помешать замыслам Аллаха. — Он пожал мне руку и некоторое время подержал ее. Наверное, почувствовал, какая она холодная. — Маасалама, — сказал он.
Я вышел из машины, едва не споткнувшись о бордюр. У меня хватило ума не провожать глазами его автомобиль, медленно пробиравшийся через пробку. Я вернулся в Совет.
— Боже, Курт. О Господи! — воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. — Ты знаешь, какой сегодня день?
— Какой?
— Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?

Часть 5
Господин миров
Пусть лучше впаду в руки Господа, ибо весьма велико милосердие Его, только бы не впасть мне в руки человеческие.
Первая книга Паралипоменон 21:13
Библия. Ветхий Завет
Попаду я в ад, спросит меня черт:
— Чем ты жил, солдат? Чем платил за счет?
Я ему тотчас дам простой ответ:
— Тем, что отправлял души на тот свет.
Строевая речевка воздушно-десантных рейнджеров США
Глава 26
До Судного дня оставался один день.
В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух — холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», — подумал я. «Во имя Аллаха, — я стал читать про себя молитву, — Милостивого и Милосердного. — Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. — Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.
В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.
Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери — монашке — и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, — успокоила она меня. — А если и было, то вы с отцом — разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.
Я должен был сам уладить свои проблемы с Рашидом, который обманывал меня, использовал, а потом подставил, как никто в моей жизни. Я обязательно найду его. И когда бы это ни случилось, будет лучше, если Шанталь ничего не узнает.
Я хотел рассказать ей о том, что узнал про Ирак и Саддама, о том, как она права. Я не сомневался, что Рашид работал на Саддама и втянул в это меня, хотя я ни о чем не догадывался. Я даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что скрывал это. Но все же я ей не признался. Как не сказал ничего о Мече Ангела. И о Судном дне. Я собирался разобраться во всем сам.
Я бежал на юг по Ист-драйв, оставляя позади музей «Метрополитен». Отсюда я мог взглянуть на окна Шанталь. Было около четверти седьмого, но в ее комнате горел свет. Обычно она не вставала так рано. Наверное, я разбудил ее, когда уходил. Я вышел из парка около Семьдесят второй улицы и направился к Третьей авеню. Ровно в шесть пятнадцать я стоял на углу около бубличной.
Я отдал Азизу огнетушитель три дня назад. У него оставалось достаточно времени, чтобы заправить его. Вся процедура занимала несколько минут. Согласно нашему плану, я ждал его с минуты на минуту, неся огнетушитель в рюкзаке, который я ему принес. Он войдет в магазин, я последую за ним. Я буду его первым клиентом и выйду из лавки с рюкзаком и пакетом бубликов. Я не сообщал Азизу, как собираюсь доставить огнетушитель в Мэдисон-гарден, а также другие детали операции. Считал, что ему не нужно об этом знать. На самом деле у меня больше не имелось планов относительно Мэдисон-гарден. Я лишь хотел заполучить вирус. Потом Азиз должен был умереть.
Обычно он открывал магазин ровно в шесть двадцать. Но сегодня задержался. С каждой минутой ожидание становилось все невыносимее. Я чувствовал себя как полицейский, попавший в компанию воров. Пять минут — слишком большой срок, чтобы шататься без дела по Манхэттену, если только ты не ночуешь на улице. Через десять минут у тебя могут возникнуть неприятности. Я осмотрелся по сторонам. Газетный киоск открыт. Как и небольшой магазинчик рядом с ним. Пакистанцы и корейцы встают рано или вообще не закрываются ночью. Я не хотел, чтобы они или их камеры наблюдения запомнили меня, поэтому старался их избегать. Мимо промчался высокий бегун, одетый в костюм из черной лайкры, подчеркивающий каждый мускул его натренированного тела, в лыжной шапочке и темных очках. Я подумал, что он хочет привлечь внимание к своим мускулам, а не к лицу. Он бежал еще некоторое время по Третьей авеню, затем свернул на Семьдесят вторую улицу и исчез. Азиз так и не появился.
Я тоже побежал, так как не мог больше стоять. Может, я что-то перепутал. В такие минуты начинаешь прокручивать в голове все детали, пытаешься найти выход. Интуиция подсказывает идти в одно место, но умом ты понимаешь, что нужно направиться совсем в другую сторону. Возможно, Азиз ждал меня в колледже Льюиса.
Когда я завернул за угол, на улице по-прежнему было темно и горевшие вдалеке красно-синие огни полицейских машин наполняли сумрак тревожным светом. Я побежал по направлению к ним. Около здания биологического факультета стояли машины полиции и «скорой помощи». Позади меня послышался рев сирен, и появились новые машины, не привычные бело-синие полицейские автомобили, а зеленые армейские фургоны. Несмотря на ранний час, перед зданием собралась небольшая толпа, двое полицейских оттесняли людей от огороженной желтой лентой территории. Из фургона выходили солдаты. Они пока не натянули противогазы, но уже были одеты в специальные защитные костюмы МОПП-4.
— Что случилось? — поинтересовался я у женщины-полицейского, которая пыталась сдержать толпу. Она только покачала головой.
«Началось», — подумал я. Они знают, что там произошел какой-то несчастный случай. Возможно, мне стоило уйти. Поскорее убраться отсюда. Из Нью-Йорка. Но сначала я должен выяснить, что случилось.
Приехали телевизионщики. Их белые прожекторы освещали вход в биологический корпус, полицию вокруг него и входящих в здание солдат. Оставалось только ждать и наблюдать за происходящим. Люди вокруг стали перешептываться. «Отравляющий газ», — послышалось в толпе. Им не понравилось появление военных в масках.
— Это биологический факультет, — прокомментировала стоявшая рядом молодая женщина с набитой книгами сумкой через плечо.
— И что? — спросил парень рядом с ней.
— Здесь проводят генетические исследования.
Я почувствовал, как людей, слышавших эти слова, охватил трепет.
— Что случилось? — крикнул кто-то полицейским.
— Все под контролем, — ответила женщина-полицейский напротив нас.
— К черту! — заорал маленький мужчина в дорогом костюме вроде тех, что я видел в кофейне «Мэйфер». Его лицо покраснело и перекосилось от гнева. — Скажите нам правду!
Толпа быстро росла, люди рассказывали друг другу о солдатах в противогазах, атмосфера ужаса сгустилась над толпой только от одних разговоров о том, что здесь могло произойти. Женщина средних лет с ребенком в «кенгуру» не могла решить, остаться ей или уйти. Она закрыла голову ребенка руками, как будто хотела защитить его от неизвестной опасности, таившейся в безликом здании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46