Сейчас я шел тем же путем, вдоль ручейка при свете луны, но теперь все было иначе. Теперь я любил ее слишком сильно, и если там окажется другой мужчина...
Нет ничего хуже темноты. Даже если ты способен в ней ориентироваться, тебя начинают преследовать давно забытые страхи. Не важно, способен ты постоять за себя или нет, тебе не спастись от призраков. Я уже видел дом, но машина Джози поблизости не стояла. Я почувствовал, как мною овладевают злоба и страх, слегка затуманенные усталостью, пивом и воспоминаниями. И я знал, если она сейчас с тем мужчиной или с каким-нибудь другим, я больше не стану сдерживаться и церемониться с ней. Это была честная игра. Я полностью посвятил себя любви к Джози и не собирался идти на компромисс.
Входная дверь оказалась заперта, я дернул ручку с такой силой, что едва не сломал ее, но это не помогло. Дверь со двора была закрыта на цепочку, но открывалась достаточно широко, чтобы я мог сорвать ее рукой. Дерево было мягким, и шурупы вылетели почти бесшумно. В доме стояла тишина.
Прежде чем войти в спальню, я прислушался. Лунный свет позволял рассмотреть каждую складку на пустой кровати. Я пошел в гостиную, сел в кресло и стал ждать.
Меня разбудил шорох гравия под колесами машины. Свет от фар скользнул по потолку и погас. Я слышал, как она шуршала чем-то у окна. Наверное, искала ключи. Дверная ручка медленно повернулась.
— Курт? — спросила она. — Курт.
Несмотря на темноту, она подошла ко мне своей обычной уверенной походкой: она находилась у себя дома, здесь все принадлежало ей. Даже лунный свет.
— Курт, — повторила она, целуя меня, — я вернулась. А ты?
Глава 4
«Это квартира Курта Куртовица? Говорит его сестра Селма. Пожалуйста, перезвони мне как можно скорее!» — услышал я голос автоответчика, когда входил в дом.
Селма никогда не звонила просто так. Она вообще не звонила. Вероятность того, что дома произошли какие-то неприятности, была так велика, что я не смог заставить себя снять трубку. Был конец ноября, но на улице стояла небывалая для этого времени года жара. Казалось, в помещении совсем нет воздуха. Джози должна была вернуться с завода. Мы хотели сходить в кино. Это радовало меня не меньше, чем сборы. Автоответчик отключился.
Несколько секунд я думал о том, какое там могло случиться несчастье. Ужасные картины проносились перед глазами, как очертания гор на горизонте. Может, Селма наконец-то убила Дэйва или попала из-за него в больницу? Нет, тогда бы она не позвонила. Возможно, случилось что-то менее драматичное. А может, она хотела извиниться, что не сможет приехать на свадьбу. По правде говоря, для меня это было бы большим облегчением.
Но свадьбу планировали сыграть только через несколько месяцев. Ранкины все тщательно готовили для своей единственной дочери. А Селма ждала бы до последней минуты, прежде чем отказаться. Даже не задумываясь о том, что своим отказом она поставила бы меня в неловкое положение. Нет, здесь было нечто другое. Но что-то в этом духе. Что-то простое и глупое.
Несчастье может подождать. Я стер сообщение.
Вкус холодного пива успокоил меня. В это время суток я превращался из рейнджера в человека. Я сбросил форму и взял банку пива в душ. Старался ни о чем не думать. Просто наслаждался чистотой. Трансформация завершалась за пару минут. Убийца исчез. Теперь обычный парень ждал появления прекрасной женщины. А мальчик из Уэстфилда остался где-то далеко и был почти забыт.
— Милый, ты готов? — Джози вошла в дом. — Кино длинное, и я не хочу опаздывать!
Мы пошли смотреть «Бездну». Авторы фильма пытались связать загадочный мир морского дна с далекими просторами космоса, населенного «резиновыми» пришельцами. Как будто тайны подводного мира или космоса могут дать объяснение твоим земным страхам и сомнениям. «Близкие контакты мокрого вида», — назвала фильм Джози, когда мы сняли с коленей коробки от попкорна и направились к выходу вместе с толпой зрителей. Мы вышли на парковку, в горячий ночной воздух, и, пока я шарил в карманах в поисках ключа, она спросила:
— Ты бы умер за меня?
Она редко задавала подобные вопросы, но когда это случалось, я начинал злиться. И довольно сильно.
— Конечно, дорогая. Какие могут быть вопросы? — ответил я и почувствовал, как кровь прилила к лицу.
В фильме Элизабет Мастрантонио погибла ради Эда Харриса, чтобы они могли выбраться из подводной лодки. Затем он сделал ей искусственное дыхание и вернул к жизни. Во время этой сцены Джози даже всплакнула, я, кажется, тоже. Но я считал смерть очень серьезной вещью, а не темой для душещипательных бесед. Я был готов принять смерть ради моей страны и моих товарищей, потому что я — рейнджер. Однако мне не хотелось обсуждать эту тему. Да еще этот звонок от Селмы. «Бездна» помогла мне отвлечься, но после разговора с Джози я снова начал о нем думать.
— Он не умер за нее, — возразил я, открывая дверь «новы».
— Но мог...
— Она умерла за него. А он ее оживил.
Долгое время мы ехали молча.
— На что ты злишься? — спросила она.
— Скажем так, у меня сейчас много забот... и меньше всего я хочу думать о твоей смерти.
— Давай тогда поговорим, о чем ты сейчас думаешь. Что скажешь? — Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, а потом прижалась ко мне, но от ее прикосновения я съежился. Она отстранилась. Еще несколько минут мы ехали молча.
— У меня неприятности дома.
— Дома? В Канзасе?
— Селма звонила и оставила сообщение, но не объяснила, что случилось.
— Может, ничего серьезного?
— Может быть.
Джози снова прислонилась ко мне и нежно провела пальцами по щеке.
— Что бы это ни было, милый, мы справимся. — Она поцеловала кончики своих пальцев и прижала их к моим губам.
Когда мы вернулись, красный огонек автоответчика мигал не переставая. Звонили много раз.
Сначала бросили трубку.
Второй раз тоже. Потом заговорила Селма:
— Курт? Курт? Ты дома?..
Снова бросили трубку.
— Сержант Куртовиц, говорит доктор Карлсон из медицинского центра Уэстфилда. Вы не могли бы перезвонить мне вечером домой или завтра утром в больницу? Нам нужно поговорить о вашей матери. Номер моего кабинета... — Я остановил сообщение, нашел карандаш и записал необходимую информацию, стараясь ничего не упустить. Джози наблюдала за мной.
— Хочешь пива? — предложила она.
— Позже.
Я слушал мурлыкающую мелодию звонка в доме доктора. Потом кто-то снял трубку, и раздался низкий голос:
— Доктор Карлсон?
— Да.
— Это Курт Куртовиц, вы просили перезвонить.
— Да, да, — повторил он, словно стараясь подчеркнуть значимость своих слов. — Думаю, сестра рассказала о состоянии вашей матери, но вы узнаете все подробнее, если сможете приехать в Уэстфилд на... на несколько дней.
— Я не говорил с сестрой, — ответил я.
— Понятно. Но ведь вы знаете о состоянии вашей матери?
— Нет, не знаю.
— Вы не знаете?
— Не знаю, доктор, но буду очень признателен, если вы расскажете мне, что случилось. Моя мать больна?
— Да. Сегодня ей стало немного лучше, но...
— Что с ней?
— ...но, как я сказал, ситуация тяжелая.
— Что все это значит? Ей плохо с сердцем? У нее инсульт? Или, может, рак?
— Нет, нет, не рак. Это касается ее печени, но...
— Значит, дело в выпивке?
— Возможно. У нее проблемы с пищеводом. Там сильно расширились сосуды, это похоже на варикозное расширение вен, если вы понимаете, о чем я говорю.
— Мне кажется, в этом нет ничего опасного.
— Эти сосуды очень хрупкие. Прошлой ночью произошел несчастный случай, после которого вашу мать госпитализировали. Она до сих пор находится в палате интенсивной терапии.
— Несчастный случай?
— Кровоизлияние.
— Из пищевода? У нее пошла кровь горлом?
— Совершенно верно. Она потеряла много крови, но нам удалось остановить кровотечение.
— Теперь с ней все хорошо? Или у нее критическое состояние? Как она себя чувствует?
— Ее состояние не расценивается как критическое, мистер Куртовиц. Но необходимо принять ряд важных решений, и я подумал, что вы должны знать об этом.
— Где ее муж?
— Келвин сильно переживает. Он был с ней, когда началось кровотечение, и отвез ее больницу. Я дал ему успокоительное.
— Но если дело идет на поправку, я не знаю, как смогу ей помочь своим возвращением.
— Мы не уверены, что она быстро поправится. Возможно, понадобится хирургическое вмешательство. Однако с операцией могут возникнуть затруднения из-за проблем с весом.
— Затруднения?
— С операцией.
— Доктор, вы недоговариваете. Вам нужно мое согласие на операцию? Но зачем?
— Нет. Но с вашей стороны будет благоразумно, если вы приедете.
— Давайте поговорим начистоту, доктор. Вы думаете, что моя мама умрет? Вы это хотите сказать?
— Нет. Главная причина, по которой вам следует вернуться, то, что она хочет видеть вас. Подняв ей настроение, вы увеличите шансы на выздоровление.
Я минуту подумал, могу ли я срочно уехать, и, решив, что да, ответил:
— Скажите, я скоро буду.
Джози сидела в темном углу гостиной и слушала.
— Придурок, — бросил я, повесив трубку, — все врачи — идиоты. Сначала он сообщает, что маме лучше, а потом говорит, что я должен как можно скорее вернуться в Канзас.
Я открыл холодильник, и на меня повеяло приятным холодом. Джози стояла у меня за спиной и пыталась объяснить мне, что случилось с моей мамой. Но после разговора с врачом у меня перед глазами стоял образ матери, изо рта у нее текла кровь. И это было все, что я понимал.
* * *
В то утро в отделении интенсивной терапии находилось шесть человек. Я был первым посетителем, и меня никто не сопровождал. Я шел вдоль палат и смотрел на пациентов. Каждого из них окружала паутина трубок, с помощью которых больным подавали лекарства, кислород и откачивали мочу. Аппараты пищали, указывая частоту пульса. Я видел мужчину с невероятно раздутым животом; исхудавшую женщину, которая беззвучно открывала и закрывала рот, как выброшенная на берег рыба. Еще один пациент с перевязанным лицом мог быть как мужчиной, так и женщиной: его тело накрывала простыня, а лицо под бинтами казалось плоским. Семидесятилетняя женщина лежала с чем-то вроде клипсы в носу, через которую поступал кислород. Она стонала при каждом вдохе. Маленький мальчик, казалось, спокойно спал, но вокруг него повсюду виднелись провода, а сидящий около его кровати мужчина тихо плакал.
— Вам помочь? — спросила дежурная медсестра.
— Я ищу свою мать — миссис Куртовиц.
Медсестра посмотрела в свой список, перелистала все страницы, словно демонстрируя, как она старательно выполняет свою работу.
— У нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.
Наверное, Келвин что-то напутал, сказав, что мама в отделении интенсивной терапии, но ее здесь не оказалось. Я испытал облегчение.
— Наверное, ее перевели в другое отделение.
Сестра снова взглянула в свой список, затем подошла к столу и посмотрела медицинские карты.
— Не думаю, — отозвалась она, читая имена на картах. Меня это совершенно сбило с толку. — По-моему, у нас нет пациентки по фамилии Куртовиц.
— Гудселл. Извините. Возможно, ее зовут Гудселл. Господи. Даже не знаю, о чем я думал. Скажите, ее перевели?
Сестра минуту смотрела мне прямо в глаза.
— Гудселл, — проговорила она спокойно, посмотрев в свой список, но, похоже, даже не читая его. — Палата номер четыре.
— Где это?
Она указала на бокс, который я только что прошел. В нем лежала старая женщина с закрытыми глазами, стонавшая в полузабытьи. К ее носу тянулась кислородная трубка.
Я стоял перед кроватью, пытаясь узнать в этих желтовато-седых волосах, ставших сальными от пота, в этих ввалившихся щеках, в этом голосе, протяжно выпевающем песню боли, в этих останках, бывших когда-то женщиной, — мою мать. Мне понадобилось много времени, прежде чем я смог узнать ее. И это было ужасно.
Я дотронулся до ее руки, и она открыла глаза. Они остались такими же ясно-голубыми, но взгляд был полон усталости и страха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46