К концу третьего дня Рашид подошел ко мне и сел рядом. Минуту молчал, потом протянул руку за книгой. Я отдал ее. Он вытащил из кармана маленький квадратный лист бумаги, подчеркнул в нем что-то и передал его мне.
Я увидел фотографию юной девушки, голова которой была повязана платком. Я не узнал ее.
— Дочь имама, — пояснил он. — Ей исполнилось пятнадцать лет. Ее отец — один из пленных, бежавших из лагеря.
Я молча смотрел на фотографию.
— Она умерла там, — добавил Рашид.
Теперь я понял, что он пытается мне сказать. Видел ли я это лицо прежде? Я закрыл глаза, и передо мной замелькали красные вспышки. Потом наступила кромешная тьма. Пульс, бьющийся под моими пальцами, затем — белый свет фонарей. Она была такой маленькой. Кровь, густая и красная, текла из ее горла, заливая все вокруг.
— Почитай, что написал мне ее отец, — предложил Рашид. Это была третья сура под названием «Семейство Имрана».
Любимый фрагмент моджахедов. «Никоим образом не считай мертвыми тех, которые были убиты на пути Аллаха. Нет, они живы и получают удел у своего Господа, радуясь тому, что Аллах даровал им по Своей милости, и ликуя от того, что их последователи, которые еще не присоединились к ним, не познают страха и не будут опечалены. Они радуются милости Аллаха, щедрости и тому, что Аллах не теряет награды верующих».
Рашид взял книгу и перевернул страницу, указав пальцем на одну строку.
Там было написано: «Мы вселяем ужас в сердца неверующих».
— Завтра я уезжаю, — сказал Рашид. — Поехали со мной.

Часть 4
Царь в день суда
И мы ниспослали на них потоп, саранчу, вшей, жаб и кровь в качестве различных знамений. Однако они возгордились и стали народом грешным.
Коран
Сура 7:133
Глава 18
«Кусок чизкейка, пожалуйста». Пышный, белый, украшенный кремом торт выглядел очень аппетитно за стеклянной витриной. Я убивал время за ленчем и явно не вписывался в ритмичную и напряженную атмосферу кафе быстрого питания «Гардения». Медленно, очень медленно я потягивал кофе, оглядываясь по сторонам, в то время как мужчины и женщины вокруг меня быстро переходили от первого стакана воды к куриному салату, или к крабам в мягком панцире, или к булочке с кофе и выписывали чек через десять минут или того быстрее.
Чуть поодаль, слева от меня, несколько смуглых мужчин, стоявших за столом для грязной посуды, пытались справиться с непрерывным потоком тарелок и суповых мисок: гватемальцы, возможно, бангладешцы, у всех — темная кожа, и работали они как проклятые. «Для использованной посуды», — прочитал я надпись на табличке. Гора тарелок на столе росла, а над ней на рейке под самым потолком висели прикрепленные открытки. Кому они принадлежали? Владельцу кафе? Персоналу кухни? Посетителям, которые приходили и уходили, оставляли их здесь и забывали? Их приклеивали к темной, покрытой жиром стене, даже не прочитав. Пара открыток из Южной Африки, еще одна — из Персидского залива. «Объединенные Арабские Эмираты», — прочитал я надпись, выведенную красными буквами над коллекцией любительских снимков, изображавших деревянные лодки и медные кофейники.
Официант-пакистанец принес мне торт, и я стал не спеша наслаждаться им и окружающей меня типично американской обстановкой. На витрине стояли хлопья и сухие завтраки. Бумажные стаканчики для кофе с надписью «Приходите еще». В специальном аппарате готовился клубничный коктейль. В американских ресторанах всегда много приборов из отполированной нержавеющей стали. Кофе без кофеина. Большая кофеварка «Сесилвеа» быстро и точно смешивала кофе с водой. Бумажные чашки с кусочками лимона для чая. Маленькие пластмассовые баночки с овощным салатом. Накрытые полотенцами подносы, на которых лежали пончики с сахарной пудрой и повидлом.
Толпа посетителей постепенно редела, грузный мужчина с серьгой в ухе устроился рядом со мной и заказал блюда, которых я не заметил в меню: деревенский сыр, фрукты и горку красного желе, холодно поблескивающего на его тарелке и похожего на живое существо.
В кабинке против стены, под зеркалом с выгравированными на нем гардениями, пили кофе несколько сотрудников Совета безопасности. Я уже не раз встречал их здесь. Они работали в нескольких кварталах отсюда на Парк-авеню. Большинство — совсем молодые, возможно, моложе меня. Одна женщина выглядела лет на сорок. «Идите. Сегодня я уже не смогу сражаться с Джорджем, — услышал я ее голос. — Я хочу поработать здесь над парой статеек. Остальным займусь позже».
— Разве он не собирается в отпуск? — спросила веснушчатая молодая девушка с очками в красной оправе.
— На следующей неделе. Жду не дождусь, когда это случится.
— Все равно в августе Совет похож на могилу. — Галстук молодого человека был ослаблен, а рукава закатаны по локоть.
— Поэтому в августе мне работается лучше всего.
Я заказал напоследок еще чашку кофе и попросил выписать чек, но, прежде чем подойти к кассе около выхода, остановился около стола, где сидела, склонившись над работой, женщина.
— Простите, — обратился я к ней.
Она взглянула на меня так, словно ожидала увидеть официанта. Я посмотрел ей в глаза, темно-карие, глубокие и живые. Женщина внимательно изучала меня, пытаясь понять, кто я такой. Затем совершенно неожиданно успокоилась. Словно сработала ее психологическая защита.
— Это книга о Балканах, которую написала Ребекка Вест? — спросил я, указывая на стол. Она посмотрела на меня с удивлением. — Я давно искал ее.
— Ее недавно переиздали. — Она снова взглянула на меня.
— Я хотел бы иметь такую. Я был там.
Она опять посмотрела на меня.
— В Боснии?
— Нет. Только в Загребе. Но, думаю, теперь ее легко будет достать.
Она опустила глаза на бумаги перед собой, было видно, как они ей наскучили, потом указала своей обкусанной ручкой «Бик» на бумажный стаканчик с кофе, который я держал в руке.
— Хотите выпить его здесь?
— Мне не хотелось бы вас беспокоить.
— Нет, нет. Уверена, вы знаете бывшую Югославию намного лучше, чем большинство людей, с которыми мне приходилось общаться. По крайней мере вы видели все своими глазами.
— Совсем немного. Я ездил туда навестить родственников. — Я присел за ее столик и снял со стаканчика пластмассовую крышку. Кофе был еще слишком горячий, чтобы его пить.
— Когда вы вернулись?
— Пару недель назад.
— Это просто неслыханно, что там происходит. Вы смотрели репортажи на канале Эн-би-си о лагерях в Боснии?
— Нет. Я пропустил их. На самом деле я просто ездил в Загреб навестить родственницу.
— Это ужасно. Они похожи на концентрационные лагеря.
— Да. То, что там сейчас творится, — настоящее безумие.
— Сейчас все только и говорят об этом. Босния стала главной темой месяца. Какой кошмар! Да, кстати, я занимаюсь исследовательской работой здесь неподалеку. В основном изучаю арабский мир, а также все, что касается ислама. А вы?
— Я уволился, — ответил я.
— Безработный? — улыбнулась она.
— В какой-то степени. Хочу продолжить учебу, но не раньше января. Пока просто путешествую. До этого служил в армии, но там мало платили, кроме того, я хочу получить хорошее образование.
— Я вас понимаю.
Из небольшого досье, которое мне удалось на нее собрать, я знал ее точный возраст. Для женщины сорока одного года у нее была прекрасная кожа. Фотографии в ее книгах не передавали живого блеска ее глаз. А когда она выступала в программе «Маклафлин-груп», то выглядела усталой и опустошенной. Она была все еще хороша собой, о ее возрасте можно было судить скорее по манере держаться, чем по внешности. Она казалась немного нерешительной. Как будто что-то подорвало ее уверенность в себе. Ее ногти были обкусаны. Наверное, я смотрел на них слишком пристально, потому что она поставила чашку с кофе на стол, не зная, куда деть руки. Потом она стала очень деловитой.
— Как вы думаете, что будут делать хорваты? Люди в Загребе симпатизируют мусульманам? Они собираются поддерживать их?
— Не думаю, что речь пойдет о поддержке. По крайней мере на длительный срок. Мне кажется, хорваты ищут случая, чтобы вступить в войну. Возможно, против сербов. Возможно, против мусульман. Ни в чем нельзя быть уверенным. Туджман и Милошевич поделили бы Боснию пополам, если бы могли.
— Иран собирается принять участие.
— Я почти ничего об этом не знаю. Слышал нечто подобное, но ни в чем нельзя быть уверенным. Что бы ни предпринимали Иран и другие страны, дороги контролируют хорваты. Они не позволят иранцам зайти слишком далеко. Думаю, грядет большой передел.
— Не обязательно... — Она на секунду запнулась. — Меня зовут Шанталь Зильберман.
— Вы шутите?
— Почему я должна шутить? — спросила она взволнованно.
— Простите, мэм. Это вы написали в прошлом году статью в «Журнале международной политики» об уроках, которые преподала война в Заливе?
— Да, — неохотно призналась она. — И, пожалуйста... — Она ждала, пока я представлюсь.
— Курт. Курт Куртовиц.
— Пожалуйста, Курт, ради Бога, не называйте меня «мэм».
— Простите. Просто я очень рад встрече с вами. Для меня это большая честь.
— Ох, час от часу не легче. Пожааалуйста. — Она растянула последнее слово.
— Я читал ту статью, наверное, раз пять. Она помогла мне разобраться во многих вещах, которые я видел. — Я заметил, что она польщена.
— Вы тоже участвовали в войне в Заливе?
— В Саудовской Аравии и видел несколько сражений. Думаю, этого достаточно, чтобы у меня возник вопрос, ради чего все это произошло.
— У вас насыщенная жизнь. Саудовская Аравия. Хорватия.
— За последнюю пару лет мне пришлось многое пережить. И если честно, я стараюсь понять смысл всего этого.
— Довольно редкое в наши дни желание. Но если вы ищете другие статьи и книги на эту тему, могу порекомендовать вам несколько. — Нервничая, она стала писать какие-то заголовки. — У пары книг я не помню издателей, возможно, они все распроданы, так что найти их непросто. У вас есть факс?
— Сейчас у меня нет даже телефона.
— Где вы остановились?
— В Джерси-Сити у друзей. Они не очень хорошо говорят по-английски. Может, я перезвоню вам позже?
— Джерси-Сити? Что привело вас в Верхний Ист-Сайд?
— Музеи. Книжные магазины.
Она собрала бумаги. Я понял, что она раздумывает о предложении, которое еще не сделала.
— Почему бы вам не зайти ко мне в офис? Я помогу вам составить полную библиографию. Возможно, у меня найдутся лишние экземпляры некоторых книг и я смогу дать их вам на время.
— Очень мило с вашей стороны...
— Шанталь. Зовите меня Шанталь.
Ее имя, произнесенное вслух, прозвучало мягко и нежно.
— ...очень мило с вашей стороны, Шанталь.
— Не стоит благодарности. Вы даже не представляете, с каким трудом рождаются свежие идеи. Я хочу, чтобы вы рассказали о том, что видели и слышали, и тогда, возможно, у меня появится тема для новой статьи.
Я открыл перед ней дверь. От августовской жары на Медисон-авеню у меня едва не перехватило дыхание.
* * *
Совет напоминал скорее особняк, чем деловой центр. Подходя к дверям, я даже подумал, что их сейчас откроет дворецкий. Но у Шанталь были ключи и карточка для сигнальной системы. Когда мы вошли в холл, там никого не оказалось.
— Даже секретарша сейчас в отпуске, — объяснила она. — Здесь тихо как в могиле.
— Но все равно это потрясающее место. Я смотрю, у вас тут библиотека. Гардероб. Столовая. Похоже на какой-то клуб.
— Мы решили немного изменить имидж.
— Зачем?
— Мы работаем здесь над серьезными вещами. А подобная клубная обстановка вводит окружающих в заблуждение. Вы, наверное, слышали об этих безумных теориях заговора?
— Нет, не слышал.
— Политические заговоры миллиардеров и предпринимателей, генералов, банкиров и политиков, которые правят миром.
— Так вот что здесь происходит!
— Нет, но некоторые в этом уверены. — Мы шли по узкому коридору в другой конец здания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46