Я положил вторую кожу Джун – ту, которая полна величия, на пластину плексигласа и отнес в литейку, словно большой столовый поднос.
Воздух пропитан воспоминаниями. Я проделывал этот путь много раз. Каждый шаг вызывает новые картины. Я положил Джун на длинный стол. Тут она будет ждать оставшихся членов своей семьи. Может, попросить помочь сделать форму Рая Чамберса. Я представил себе, как он будет разглядывать Джун, Веселого Роджера и сынишку. Репортер, которому доведется увидеть самую удивительную историю за все существование искусства.
Это щекочет мне нервы. В душе я понимаю, что мне должно быть стыдно. Это просто позор. Другого слова не подберешь. Годами я мечтал, чтобы обо мне написали книгу, и кто мне попался в авторы? Какой-то пустозвон репортеришка с телевидения. Но это еще не самое худшее, не самая позорная часть. Когда он появился здесь, то с улыбкой – ни больше, ни меньше – заявил, что в книге будут упоминаться еще четыре скульптора. Все – жалкие художники. И он полагает, что это мне понравится? Мне что, посчитать это за комплимент? В этой первой книге я буду упоминаться вместе с Лорен Рид! Он хочет объединить свет четырех тоненьких свечек с солнечным светом. Противно, но я сделал вид, что это мне льстит. Показал свои работы, записки – сердце моего искусства. Постарался объяснить ему, не говоря об этом прямо, что есть работы остальных. А иначе их и не назовешь. Они – работы, потому что на них можно смотреть только как на обтесанные камни. Просто дрянь!
Мне придется делить книжку с такими, как они. Это все равно, что упасть в пересохший колодец. Пока не появился этот Пустозвон, я даже и не слыхал об этой Рид. Нет. Враки! Я слышал о ней. Я встречался с ней на выставке у Йенсона несколько лет назад в Сан-Франциско. Вполне достаточно, чтобы вызвать во мне чувство отвращения к тому, что они называют искусством. Целое столетие, начиная с модернистов и поющих себе хвалу абстракционистов. А ее скульптура была намного хуже. Посмотрите только на стадо патетических козлов Раушенберга! Что они бормочут! «Как это хомоэротично, Бобби!» Или на эту невыносимую женщину с меховой чашкой для кофе и блюдцем. Явный намек на лесбос. Мне бы очень хотелось восхищаться этим, петь оды в их честь... Но мне противно! Творения Рид – образчики очень дорогой современной скульптуры, и каждый студент-первокурсник это знает.
Джун, не мигая, уставилась на длинную, висящую над ней лампу. Она великолепна. Воплощение всего того, что можно ценить. Возможно, когда этот Пустозвон увидит ее «кожу», он поймет, что даже тень моего величия стоит выше всех этих так называемых «скульпторов» вместе взятых. Нельзя мешать мое искусство с их работами, как нельзя мешать день с ночью, где нет никакого света. Возможно, Джун и ее семья помогут ему сменить мировоззрение, помогут увидеть, что нельзя писать одновременно обо мне и штукатурах от Искусства. Вот кем эта Лорен Рид является на самом деле. Штукатуром! И никакие блестящие статьи не смогут это изменить. «Вызов иерархической важности бронзы». Еще один современный критик. Когда я это прочитал, мне захотелось взвыть: «Нет, идиот, она просто не может это делать. Она не может работать с бронзой и вынуждена обходиться штукатуркой». Ставить нас рядом не меньшее оскорбление, чем просить деревенского штукатура отштукатурить стены в студии Родена, соревнуясь с самим мастером.
Я дал Пустозвону копии нескольких статей, отражающих мою точку зрения. Так как он работал на телевидении, то его глаз, очевидно, привык к ярким пометкам. Так вот я отметил желтым фломастером особо важные места. Я как бы непреднамеренно подчеркнул, что некоторые критики «раздосадованы» «избирательностью» моего искусства. И пишут так, словно рисовать картину мира со всеми его превратностями не достойная художника задача. Но отмеченные статьи говорят о том, что я лучший. Некоторые критики пишут, что мои «страждущие, охваченные ужасом изваяния полны метафорических намеков. Их голод повествует о необузданном аппетите, который нельзя утолить, кричит о пустоте многих жизней, показывает неоспоримую правду в бескомпромиссном искусстве мирового гения формы». Спасибо.
Отметь это. Используя штукатурку и пыль, ты превращаешь свое искусство «тела» в комок. Уж лучше роденовский крестьянин, чем твои убогие творения.
Я отвернулся от Джун, не смея больше смотреть на нее. Меня расстроили мысли об этих выскочках. Я понял, что слишком раздражен, чтобы работать. Однако мне все равно пришлось спуститься в подвал. Семейное планирование №9 так близко к своему завершению. Хочу, чтобы кожа Веселого Роджера легла рядом с кожей его жены. А затем кожа сынишки. И только тогда начнет рождаться бронза.
Вот тогда останется Ее Светлость, чья судьба меня совершенно не интересует, и Бриллиантовая девочка. Меня все еще увлекает ее внешность. Она должна быть за это мне благодарна. Отношения между мужчинами и женщинами должны длиться не более трех лет. Для большинства культур этого времени вполне достаточно, чтобы мужчина с женщиной встретились, сошлись, дали потомство и при этом избежали проклятия под названием «семья». В последующие за этим годы пары только мучаются от остатков первоначальной страсти, которая их уже не интересует. Ведь родив потомство, они могут спокойно умереть. Я с этим вполне согласен.
Глава шестнадцатая
Остатки омлета выглядели печально. Лорен отвернулась от них, словно это была какая-то гадость. Старик Ол Дженкинс был прав в отношении кухни в Моабе, но можно ли по завтраку судить о всей кухне? Не пора ли Раю прекратить мудрствовать? Лорен хотела ехать прямо к Штасслеру, чтобы посмотреть на то место, где остановилась Керри, обойти дом, который она так живо и подробно описала в своем электронном письме, осмотреть литейку и сарай. Познакомиться с той местностью, где последний раз видели ее. А самое главное, поговорить с самим Штасслером, разобраться, что это за человек. Независимо от того, насколько верны суждения Рая, она сама должна встретиться со скульптором, поговорить с ним, выудить из него мельчайшие подробности, которые помогут найти девушку.
Но Рай рассуждал иначе. Уже с первым глотком кофе он принялся настаивать, что, судя по тону Штасслера и учитывая его репутацию неуживчивого человека, второго шанса у Лорен не будет. Поэтому следует сначала собрать, по возможности, максимальное количество информации, а уж потом лезть на рожон.
– Отлично, – согласилась она. Прозвучало намного короче, чем ей бы того хотелось. – Понимаю ход твоих мыслей. Я считаю, что если я поеду туда, мне удастся что-то выяснить.
– Но, возможно, тебе удастся выяснить гораздо больше, если ты немного подождешь.
– Терпение, – выразительно произнесла Лорен. – Это добродетель, значение которой сильно преувеличено.
Рай рассмеялся, однако попросил счет и поднялся из-за стола, словно показывая, что дискуссия закончена.
Как только они появились на улице, Плохой Преплохой Лерой Браун начал вилять своим обрубком. Лорен отвязала его поводок от ограды автостоянки и устроила его на заднем сиденье «Ленд-роувера» Рая. Она собиралась отвезти пса в собачий питомник.
Таблетки Лерою уже дали, и теперь его вполне можно было оставить надень на попечении. Владелец питомника объяснил ей по телефону, что у них существуют три класса содержания. Услышав такое, Лорен закатила глаза. Так как она была новичком среди собачников, то согласилась на предложенный ознакомительный тур по питомнику.
Еще до того как появился владелец в отглаженном смокинге, Лорен и Рая уже приветствовали лай, визг и вой. Хозяин расплылся в улыбке, обнажив широкие лошадиные зубы. Он быстро провел их мимо основного вольера с цепями на блоках, предназначенного для тех, кто «ограничен в бюджете». Затем он махнул рукой в сторону конуры, рядом с которой лежала бетонная плита с подогревом.
– Их подогревают, – заметил он все с той же лошадиной улыбкой.
– Собакам ведь жарко, – удивилась Лорен. – Не лучше ли положить ледяную глыбу.
– Подогревают только ночью, – возразил владелец псарни. – Только ночью.
Они замедлили шаг в самом конце псарни у отдельного номера с кроватью и собачьим «баром». Закуска из печенки, игрушки и кости из сыромятной кожи.
Лорен выбрала вольер с цепью на блоке. Хозяина питомника передернуло.
Они остановились у здания правления, едва миновало десять часов. Солнце палило у них над головами. Его лучи, сверкая, отражались от рифленых металлических пластин, которыми был отделан второй этаж. Аж глазам больно. Когда они подошли к тюрьме и конторе шерифа, Лорен пришлось зажмуриться, даже несмотря на темные очки.
– Шериф довольно дружелюбен, – тихо сказал Рай, когда они начали подниматься по каменным ступеням. – Со мной он разговаривал только из-за своих политических амбиций. Считает, что если книга толстая, то он станет героем дня. Но это не тот парень, на которого стоит рассчитывать.
Рай открыл дверь, и Лорен избавилась от слепящего солнечного света. Контора шерифа располагалась на первом этаже в конце длинного вестибюля, уставленного различными торговыми автоматами, фонтанчиками для воды и светлыми деревянными скамейками.
Шериф Холбин радушно пригласил их в свой кабинет и указал на пару стульев с мягкими спинками, стоящих рядом с его столом. Рай представил Лорен. Шериф заверил, что ему очень приятно с ней познакомиться. Шериф казался несколько грубоват, но вежлив. Еще Лорен заметила, что он быстро схватывает основной смысл разговора.
– Ваш приезд – хорошая новость, а плохие новости на нас сегодня сыпятся с самого утра, – заявил он совершенно без выражения.
Лорен заглянула в его голубые глаза, присмотрелась к нему поближе. Она решила, что шериф подозрителен и осторожен, но доверять ему можно. Несмотря на большой живот, квадратную челюсть и грубые черты лица, он казался довольно симпатичным. Если он сумеет реализовать свои политические амбиции, то его внешность прекрасно впишется в политические плакаты.
– Пара парней каталась около Кинге Рок. Они нашли там ее велосипед. Они не знали, что это ее велосипед. Там есть признаки борьбы. Слава Богу, у этих велосипедистов хватило здравого смысла ничего не трогать руками и сразу позвонить нам по сотовому. Я тут же выслал туда следственную бригаду.
– Когда это случилось? – поинтересовался Рай.
– Рано. Около шести часов.
– А что за следы борьбы? – спросила Лорен. Шериф сморщил свои толстые губы и покачал головой.
– Такие, которые не хочется видеть, когда пропадает молодая женщина. Мы нашли обрывок ткани, похоже, от ее велосипедных штанов, – сказал шериф. – Выглядит так, словно он вырван.
Лорен застонала.
– На данный момент мы полагаем, это – похищение.
– Какие-нибудь следы шин? Что-нибудь такое, что могло бы подсказать, кто мог это сделать? – задала вопрос Лорен, про себя умоляя: «Ну, хоть что-нибудь».
– У нас нет ничего, кроме следов шин. От шин велосипедов. От шин мотоциклов. От шин джипов. В общем, следы шин на следах шин. Мои ребята попытались найти какой-нибудь одиночный след, но ничего не получилось. И все следы не в лучшем состоянии. Там сильные ветра. Трудно сказать, сохранились ли там еще следы автомобиля, который ее увез. Если это, конечно, был автомобиль.
Он посмотрел на Рая, потом на Лорен.
– А что же еще, если не машина?
– Это мог сделать тот, кто ездил с ней. Другой велосипедист. Потом он мог куда-нибудь ее оттащить. Вот почему мои парни сейчас прочесывают весь район. Можете гонять по городу с бешеной скоростью, и никто вас не остановит. Хотя, надеюсь, вы войдете в мое положение, станете придерживаться правил.
Лорен чувствовала себя отвратительно. Ей казалось, что вот-вот зазвонит телефон, и шерифу сообщат, что нашли тело Керри.
– Минуточку, – она подняла глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53