Бутылка вина, духи, отрез дорогого шелка в подарок. Кубинские сигары или ужин в одном из самых роскошных ресторанов Вены. Да кто обращает внимание на эти сцены, когда они сопровождаются таким расточительством? И конечно, не забывайте об этой их румынской страстности. О, разве баронесса не румынка? Хорошо, тогда венгерка или русская. Или что-то вроде того. Кому какое дело?
Премьера «Альрауне» была организована блестяще. На Алисе было китайское шелковое платье насыщенного темно-красного цвета. Оно обтягивало каждый изгиб ее тела и оттеняло ее руки и плечи, так что кожа казалась отполированной слоновой костью. Темные драгоценности, чтобы украсить наряд, — могла ли она себе это позволить? Да, могла. Темные длинные серьги. И длинная нитка черного жемчуга, небрежно извивающаяся вокруг шеи.
— Жемчуг для мадам фон Вольф? — сказал ювелир, просияв. — Конечно. Очень рад, вот как раз исключительно прекрасные камни... О да, надетые именно так, они великолепно смотрятся... Цена? Ну, о цене можно договориться так, чтобы все остались довольны.
Черный жемчуг был сногсшибательным и экстравагантным. Алиса долго рассматривала его, размышляя: конечно, я не могу это купить. Апотом — ох, к черту деньги. Из магазина она уносила жемчуг, уложенный спиралью в обитой бархатом коробочке.
На пальцы Алиса надела два больших кольца с черными камнями, ногти и губы накрасила в тон платью. На плечи накинула норковую накидку с собольими хвостиками по краям, покрашенными в ярко-алый цвет, чтобы сочетаться с платьем. ("Она четыре раза возвращала это для перекраски, — истерически всхлипывал портной. — Четыре раза!") Накидка была немного длинна — когда Алиса шла, хвостики волочились по земле, и ей это очень нравилось. Я так богата, что даже не думаю о том, испачкаются в грязи мои меха или нет. Но вечер, к счастью, был ясным и сухим, луж нигде не было, так что за наряд можно было не беспокоиться.
Конрад был рядом с Алисой, облаченный в необычайно хорошо сшитый смокинг, его глаза сияли от восторга и надежды. Он был безумно счастлив увидеть своего маленького английского воробушка, купающегося в таком успехе. Ох, да кто такие были эти Клара Bay и Марлен Дитрих! Алиса покажет всей Австрии и всей Германии — всему миру! — что она может переиграть любую из них!
У кинотеатра, расположенного радом с известной Венской оперой, висели плакаты и фотографии из фильма. «Лукреция фон Вольф в роли таинственной, зловещей Альрауне» — было написано на афишах. "Фон Вольф — действительно дитя корня мандрагоры..."
Там были картинки мандрагоры — растения, которое, по легенде, растет в тени виселицы, — и краткие изложения легенды о мандрагоре.
— Все связано с небылицами о повешенных, — однажды сказал Конрад, когда Алиса осторожно подняла этот вопрос, потому что не очень понимала его и не хотела предстать наивной и ничего не знающей перед создателями фильма или коллегами-актерами. — Говорят, что корень мандрагоры — сама мандрагора — растет под виселицами, потому что он вырастает из семени повешенных.
— Правда?
— Кто знает. — Он улыбнулся ей. — Существует мнение, что, когда мужчину вешают, сперма выделяется просто из-за его смертельной судороги. И, по легенде, этот полумифический корень, выросший из семени...
— Так, — задумчиво продолжила Алиса, — согласно книге господина Эверса, и была зачата Альрауне. Да, понятно. Будет интересно посмотреть, как режиссер справится с этой деталью, правда?
На самом деле на афишах говорилось только, причем весьма пристойно, что мандрагора считается растением, которое помогает мужчинам в любовных играх. Также упоминалась об убеждении, что корни мандрагоры якобы визжат, когда их вырывают из земли.
— Пример сдержанности и целомудрия, — ехидно заметила Алиса, прочитав все это, когда они в такси подъехали к кинотеатру и водитель выскочил открыть дверь.
Она сделала глубокий вдох и, не забывая, что соболя должны небрежно волочиться по земле, величественно прошла в зрительный зал под руку с Конрадом.
Алиса видела отдельные эпизоды фильма, но сегодня впервые увидела его целиком: все эпизоды, смонтированные и доведенные до совершенства, в их безупречной последовательности. Это ошеломляло, шокировало, но казалось необыкновенно прекрасным.
В первых сценах было показано ужасное зачатие Альрауне в тени виселиц. Сначала показали саму виселицу: черную, зловещую, отбрасывающую тень (которую нельзя с чем-либо перепутать) на гладь голой земли и на фигуру неуравновешенного гениального ученого, выкапывавшего из земли фаллические корни мандрагоры.
Мандрагора целебная, подумала Алиса, которая умудрилась к тому времени прочитать несколько версий легенды. Колдовской корень. Свеча дьявола. И еще мандрагора растет в тени — она питается спермой, выделенной умирающими мужчинами в последних судорогах предсмертной агонии, и плотью мертвецов. Конечно, это все мифы и сказки... Но все же...
Далее в фильме следовала сцена тайной встречи ученого и проститутки. И жадность распутницы, когда ученый отдавал ей деньги, была показана очень явно. Проститутка засунула деньги в лиф платья привычным жестом куртизанки, посмотрела вокруг, как будто желая удостовериться, что никто не видит их, потом легла на землю и автоматически раскинула руки в приглашающем жесте, но в ее глазах читались утомленность и скука. В этот момент камеру отвели в сторону — цензор не позволил бы показать ничего столь явного, — но режиссер снял крупным планом непосаженные корни мандрагоры. Он осторожно снимал их, соответствующим образом двигая камеру, и это было настолько символично, что Алиса удивилась, как цензор пропустил такую выразительную сцену.
Они надеялись создать портретное сходство между Алисой и актрисой, которая играла проститутку, и Алиса считала, что это вполне удалось, хотя женщина выглядела на экране растрепанной и чересчур сильно накрашенной. Мать Алисы могла назвать ее обмазанной грязью, хотя, как ни назови, хотелось бы надеяться, что сама Алиса через несколько лет не будет выглядеть так же. Я перестану подводить глаза, когда мне будет тридцать пять, пообещала себе Алиса. Я действительно перестану. Или, может, оттянуть до сорока? Я думаю, я скорее стану пухленькой седой бабушкой, чем буду выглядеть так безвкусно.
Зрители не отрываясь смотрели на экран в ожидании первого появления баронессы, взрослой Альрауне, которая была заперта в монастыре, где ученый мог изучать ее, пока она росла. «Я им нравлюсь? — думала Алиса, оглядывая зал. Или им просто интересно, что будет дальше»?
Далее следовала короткая сцена с учителем музыки, с которым Альрауне впервые почувствовала вкус страсти. В этом эпизоде было несколько тревожных моментов с синхронизацией музыки и изображения, и Конрад рассерженно грозился уйти из зала, если движения актера, изображающего игру на скрипке, не будут точно совпадать с его музыкой. Но Алиса знала, что он не сделает этого, потому что ни за что не испортит ее вечер.
Но все было в порядке. Музыка — манящая и слегка зловещая — идеально подходила моменту, и сцена переместилась из музыкальной комнаты в спальню, на кровать, предусмотрительно скрытую от глаз тюлевыми драпировками, чтобы вновь угодить цензору. Это была роскошно поставленная сцена, и Алиса все еще удивлялась, что никто не усмотрел ничего странного в том, чтобы такая чувственная сцена происходила в монастыре.
История подошла к тому, что Альрауне узнала о своем происхождении, и тогда в ней зародилась черная горькая ненависть. Алиса очень живо помнила эту сцену: ей казалось почти невозможным представить, как девочка лет шестнадцати или около того могла отреагировать на то, что появилась на свет при таких обстоятельствах. Однако боль и ненависть девочки к себе выглядели на экране очень убедительно; вообще-то они выглядели пугающе реально, и Алиса снова почувствовала беспокойство где-то глубоко внутри. Откуда у меня взялись эти эмоции? Ведь такие чувства не обязательно приходят из прошлого или настоящего? Ведь они могут прийти и из будущего?..
Сценаристы добавили одну сцену в четвертой части, в которой Альрауне, уже восемнадцатилетняя девушка, уничтожила проклятое доказательство своего чудовищного зачатия. Алиса критически наблюдала, как камера приближалась к высокому старому дому, в котором жила проститутка. В комнате наверху в старом бюро лежали письма, которыми обменивались ученый и проститутка, письма, ясно указывающие на их общее темное прошлое. Хорошая сцена, говорили удовлетворенные сценаристы. Шокирующая и драматичная сцена. Руководство компании, конечно, обратилось к герру Эверсу — частично из вежливости, но больше из-за авторских прав, — и он одобрил сцену. Поступок полностью в характере Альрауне, уверенно сказал он. Действительно, очень хорошо.
Пока закутанная в плащ с капюшоном Альрауне поднималась по лестнице, отбрасывая искривленную тень на стену, снова зазвучала музыка Конрада. Сначала она была хрупкой, едва заметной, не больше чем призрак звука, нежно вливающийся в мозг. Потом стала набирать силу и наполняться звуками все больше и больше, стала ритмичной и угрожающей. Биение сердца, полного ненависти...
Пока огонь, который разожгла Альрауне, чтобы сжечь письма, разгорался, камера переместилась наружу, чтобы снять фасад всего дома целиком, и там, в одном из окон, окруженная дрожащими языками пламени, металась охваченная ужасом фигура проститутки. Мать Альрауне. Она была в ловушке в горящем доме, ее волосы уже светились и ярко горели, ее рот был широко открыт в немом крике помощи. .. Выпустите меня... Выпустите меня... Я сгорю заживо...
Быстро сменившийся кадр показал Альрауне, стоявшую перед домом. В огромных глазах, направленных на фигуру матери, читался ужас; она укусила кулак, чтобы подавить собственные крики. А музыка возрастала, словно по спирали, то панически взвизгивая подобно сирене, то пульсируя подобно кипящей крови в венах сгоравшей женщины... Пылающее в ночном небе пламя — деревянный фасад дома, который построили для этой сцены и подожгли, и проститутка-манекен, которым управляли, двигая конец стальной палки. Все немного волновались, но Алиса считала, что сцена получилась весьма убедительной.
И теперь наконец в кадре появилась комната, которую Альрауне приготовила для ученого: комната с бархатной обивкой и стелющимися растениями, обрамляющими шелковое ложе... В фильме буквально дословно воспроизвели мрачную кульминационную сцену из книги Эверса. Алиса ничего не могла с собой поделать, вновь почувствовав себя в роли Альрауне, которая приближалась к приготовленной комнате смерти с блестящим стилетом в руке. Вынимай его медленно, говорили Алисе во время съемок. Иди к двери кошачьей походкой, таящей в себе какую-то угрозу. Конечно, не будет никаких звуков, но люди почувствуют твои шаги. Топ-топ, я собираюсь убить... Подними стилет, когда будешь подходить к двери; зрителям надо увидеть, как он блеснет на свету, надо показать им, что ты намерена убить.
Алиса подалась вперед, вцепившись в кресло, понимая, что она выглядит нелепо, но крошечная частичка внутри нее надеялась, что каким-то невероятным образом все может закончиться хорошо, что Альрауне может не совершить этот самый последний ужасный акт...
Конечно же, чуда не произошло. Музыка Конрада наполняла зал, эхом повторяла движения разума, отравленного и изъеденного необходимостью мстить, и в ее ритме слышались шаги Альрауне. Топ-топ, я собираюсь убить... И снова, второй раз за этот вечер, Алиса ощутила странное предчувствие каких-то грядущих событий...
Альрауне подняла стилет, ученый повернул голову, его глаза расширились от ужаса, и стилет, блеснув на свету, вонзился ему в лицо... Раз... Два...
Кричащая музыка достигла невероятных высот, и появился последний шокирующий кадр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Премьера «Альрауне» была организована блестяще. На Алисе было китайское шелковое платье насыщенного темно-красного цвета. Оно обтягивало каждый изгиб ее тела и оттеняло ее руки и плечи, так что кожа казалась отполированной слоновой костью. Темные драгоценности, чтобы украсить наряд, — могла ли она себе это позволить? Да, могла. Темные длинные серьги. И длинная нитка черного жемчуга, небрежно извивающаяся вокруг шеи.
— Жемчуг для мадам фон Вольф? — сказал ювелир, просияв. — Конечно. Очень рад, вот как раз исключительно прекрасные камни... О да, надетые именно так, они великолепно смотрятся... Цена? Ну, о цене можно договориться так, чтобы все остались довольны.
Черный жемчуг был сногсшибательным и экстравагантным. Алиса долго рассматривала его, размышляя: конечно, я не могу это купить. Апотом — ох, к черту деньги. Из магазина она уносила жемчуг, уложенный спиралью в обитой бархатом коробочке.
На пальцы Алиса надела два больших кольца с черными камнями, ногти и губы накрасила в тон платью. На плечи накинула норковую накидку с собольими хвостиками по краям, покрашенными в ярко-алый цвет, чтобы сочетаться с платьем. ("Она четыре раза возвращала это для перекраски, — истерически всхлипывал портной. — Четыре раза!") Накидка была немного длинна — когда Алиса шла, хвостики волочились по земле, и ей это очень нравилось. Я так богата, что даже не думаю о том, испачкаются в грязи мои меха или нет. Но вечер, к счастью, был ясным и сухим, луж нигде не было, так что за наряд можно было не беспокоиться.
Конрад был рядом с Алисой, облаченный в необычайно хорошо сшитый смокинг, его глаза сияли от восторга и надежды. Он был безумно счастлив увидеть своего маленького английского воробушка, купающегося в таком успехе. Ох, да кто такие были эти Клара Bay и Марлен Дитрих! Алиса покажет всей Австрии и всей Германии — всему миру! — что она может переиграть любую из них!
У кинотеатра, расположенного радом с известной Венской оперой, висели плакаты и фотографии из фильма. «Лукреция фон Вольф в роли таинственной, зловещей Альрауне» — было написано на афишах. "Фон Вольф — действительно дитя корня мандрагоры..."
Там были картинки мандрагоры — растения, которое, по легенде, растет в тени виселицы, — и краткие изложения легенды о мандрагоре.
— Все связано с небылицами о повешенных, — однажды сказал Конрад, когда Алиса осторожно подняла этот вопрос, потому что не очень понимала его и не хотела предстать наивной и ничего не знающей перед создателями фильма или коллегами-актерами. — Говорят, что корень мандрагоры — сама мандрагора — растет под виселицами, потому что он вырастает из семени повешенных.
— Правда?
— Кто знает. — Он улыбнулся ей. — Существует мнение, что, когда мужчину вешают, сперма выделяется просто из-за его смертельной судороги. И, по легенде, этот полумифический корень, выросший из семени...
— Так, — задумчиво продолжила Алиса, — согласно книге господина Эверса, и была зачата Альрауне. Да, понятно. Будет интересно посмотреть, как режиссер справится с этой деталью, правда?
На самом деле на афишах говорилось только, причем весьма пристойно, что мандрагора считается растением, которое помогает мужчинам в любовных играх. Также упоминалась об убеждении, что корни мандрагоры якобы визжат, когда их вырывают из земли.
— Пример сдержанности и целомудрия, — ехидно заметила Алиса, прочитав все это, когда они в такси подъехали к кинотеатру и водитель выскочил открыть дверь.
Она сделала глубокий вдох и, не забывая, что соболя должны небрежно волочиться по земле, величественно прошла в зрительный зал под руку с Конрадом.
Алиса видела отдельные эпизоды фильма, но сегодня впервые увидела его целиком: все эпизоды, смонтированные и доведенные до совершенства, в их безупречной последовательности. Это ошеломляло, шокировало, но казалось необыкновенно прекрасным.
В первых сценах было показано ужасное зачатие Альрауне в тени виселиц. Сначала показали саму виселицу: черную, зловещую, отбрасывающую тень (которую нельзя с чем-либо перепутать) на гладь голой земли и на фигуру неуравновешенного гениального ученого, выкапывавшего из земли фаллические корни мандрагоры.
Мандрагора целебная, подумала Алиса, которая умудрилась к тому времени прочитать несколько версий легенды. Колдовской корень. Свеча дьявола. И еще мандрагора растет в тени — она питается спермой, выделенной умирающими мужчинами в последних судорогах предсмертной агонии, и плотью мертвецов. Конечно, это все мифы и сказки... Но все же...
Далее в фильме следовала сцена тайной встречи ученого и проститутки. И жадность распутницы, когда ученый отдавал ей деньги, была показана очень явно. Проститутка засунула деньги в лиф платья привычным жестом куртизанки, посмотрела вокруг, как будто желая удостовериться, что никто не видит их, потом легла на землю и автоматически раскинула руки в приглашающем жесте, но в ее глазах читались утомленность и скука. В этот момент камеру отвели в сторону — цензор не позволил бы показать ничего столь явного, — но режиссер снял крупным планом непосаженные корни мандрагоры. Он осторожно снимал их, соответствующим образом двигая камеру, и это было настолько символично, что Алиса удивилась, как цензор пропустил такую выразительную сцену.
Они надеялись создать портретное сходство между Алисой и актрисой, которая играла проститутку, и Алиса считала, что это вполне удалось, хотя женщина выглядела на экране растрепанной и чересчур сильно накрашенной. Мать Алисы могла назвать ее обмазанной грязью, хотя, как ни назови, хотелось бы надеяться, что сама Алиса через несколько лет не будет выглядеть так же. Я перестану подводить глаза, когда мне будет тридцать пять, пообещала себе Алиса. Я действительно перестану. Или, может, оттянуть до сорока? Я думаю, я скорее стану пухленькой седой бабушкой, чем буду выглядеть так безвкусно.
Зрители не отрываясь смотрели на экран в ожидании первого появления баронессы, взрослой Альрауне, которая была заперта в монастыре, где ученый мог изучать ее, пока она росла. «Я им нравлюсь? — думала Алиса, оглядывая зал. Или им просто интересно, что будет дальше»?
Далее следовала короткая сцена с учителем музыки, с которым Альрауне впервые почувствовала вкус страсти. В этом эпизоде было несколько тревожных моментов с синхронизацией музыки и изображения, и Конрад рассерженно грозился уйти из зала, если движения актера, изображающего игру на скрипке, не будут точно совпадать с его музыкой. Но Алиса знала, что он не сделает этого, потому что ни за что не испортит ее вечер.
Но все было в порядке. Музыка — манящая и слегка зловещая — идеально подходила моменту, и сцена переместилась из музыкальной комнаты в спальню, на кровать, предусмотрительно скрытую от глаз тюлевыми драпировками, чтобы вновь угодить цензору. Это была роскошно поставленная сцена, и Алиса все еще удивлялась, что никто не усмотрел ничего странного в том, чтобы такая чувственная сцена происходила в монастыре.
История подошла к тому, что Альрауне узнала о своем происхождении, и тогда в ней зародилась черная горькая ненависть. Алиса очень живо помнила эту сцену: ей казалось почти невозможным представить, как девочка лет шестнадцати или около того могла отреагировать на то, что появилась на свет при таких обстоятельствах. Однако боль и ненависть девочки к себе выглядели на экране очень убедительно; вообще-то они выглядели пугающе реально, и Алиса снова почувствовала беспокойство где-то глубоко внутри. Откуда у меня взялись эти эмоции? Ведь такие чувства не обязательно приходят из прошлого или настоящего? Ведь они могут прийти и из будущего?..
Сценаристы добавили одну сцену в четвертой части, в которой Альрауне, уже восемнадцатилетняя девушка, уничтожила проклятое доказательство своего чудовищного зачатия. Алиса критически наблюдала, как камера приближалась к высокому старому дому, в котором жила проститутка. В комнате наверху в старом бюро лежали письма, которыми обменивались ученый и проститутка, письма, ясно указывающие на их общее темное прошлое. Хорошая сцена, говорили удовлетворенные сценаристы. Шокирующая и драматичная сцена. Руководство компании, конечно, обратилось к герру Эверсу — частично из вежливости, но больше из-за авторских прав, — и он одобрил сцену. Поступок полностью в характере Альрауне, уверенно сказал он. Действительно, очень хорошо.
Пока закутанная в плащ с капюшоном Альрауне поднималась по лестнице, отбрасывая искривленную тень на стену, снова зазвучала музыка Конрада. Сначала она была хрупкой, едва заметной, не больше чем призрак звука, нежно вливающийся в мозг. Потом стала набирать силу и наполняться звуками все больше и больше, стала ритмичной и угрожающей. Биение сердца, полного ненависти...
Пока огонь, который разожгла Альрауне, чтобы сжечь письма, разгорался, камера переместилась наружу, чтобы снять фасад всего дома целиком, и там, в одном из окон, окруженная дрожащими языками пламени, металась охваченная ужасом фигура проститутки. Мать Альрауне. Она была в ловушке в горящем доме, ее волосы уже светились и ярко горели, ее рот был широко открыт в немом крике помощи. .. Выпустите меня... Выпустите меня... Я сгорю заживо...
Быстро сменившийся кадр показал Альрауне, стоявшую перед домом. В огромных глазах, направленных на фигуру матери, читался ужас; она укусила кулак, чтобы подавить собственные крики. А музыка возрастала, словно по спирали, то панически взвизгивая подобно сирене, то пульсируя подобно кипящей крови в венах сгоравшей женщины... Пылающее в ночном небе пламя — деревянный фасад дома, который построили для этой сцены и подожгли, и проститутка-манекен, которым управляли, двигая конец стальной палки. Все немного волновались, но Алиса считала, что сцена получилась весьма убедительной.
И теперь наконец в кадре появилась комната, которую Альрауне приготовила для ученого: комната с бархатной обивкой и стелющимися растениями, обрамляющими шелковое ложе... В фильме буквально дословно воспроизвели мрачную кульминационную сцену из книги Эверса. Алиса ничего не могла с собой поделать, вновь почувствовав себя в роли Альрауне, которая приближалась к приготовленной комнате смерти с блестящим стилетом в руке. Вынимай его медленно, говорили Алисе во время съемок. Иди к двери кошачьей походкой, таящей в себе какую-то угрозу. Конечно, не будет никаких звуков, но люди почувствуют твои шаги. Топ-топ, я собираюсь убить... Подними стилет, когда будешь подходить к двери; зрителям надо увидеть, как он блеснет на свету, надо показать им, что ты намерена убить.
Алиса подалась вперед, вцепившись в кресло, понимая, что она выглядит нелепо, но крошечная частичка внутри нее надеялась, что каким-то невероятным образом все может закончиться хорошо, что Альрауне может не совершить этот самый последний ужасный акт...
Конечно же, чуда не произошло. Музыка Конрада наполняла зал, эхом повторяла движения разума, отравленного и изъеденного необходимостью мстить, и в ее ритме слышались шаги Альрауне. Топ-топ, я собираюсь убить... И снова, второй раз за этот вечер, Алиса ощутила странное предчувствие каких-то грядущих событий...
Альрауне подняла стилет, ученый повернул голову, его глаза расширились от ужаса, и стилет, блеснув на свету, вонзился ему в лицо... Раз... Два...
Кричащая музыка достигла невероятных высот, и появился последний шокирующий кадр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69