Люси пыталась не бояться и не попадаться никому на дороге. Гости бегали вокруг, и все это было немного сумбурно. Она потеряла из виду родителей, но увидела, как Эдмунд шел наверх на чердак. Там ведь был не ад, и все говорили, что огонь не должен сильно распространиться в ближайшие несколько минут, но все равно Эдмунд был очень храбр.
Люси пыталась сосредоточиться на том, каким храбрым был Эдмунд, и старалась не думать о том, что она была виновницей пожара, потому что зажгла масляную лампу. Эдмунд расскажет всем об этом? Но лампа была абсолютно безопасна, пока он не потушил ее, — Люси была уверена, что лампа была в порядке. Или не была? Кто-то противным голоском шептал у нее в голове. Может быть, ты криво закрепила колпак? Или поставила лампу на неровный участок пола, поэтому она перевернулась? Разве? Но даже если так, все будет хорошо. Они потушат огонь, и он не причинит особого вреда. Пусть все будет хорошо, мысленно повторяла она. Пожалуйста, пусть все будет хорошо.
Казалось, огонь расчищал себе дорогу и уничтожал препятствия на своем пути — все эти старые сухие балки крыши и весь этот сложенный на чердаке хлам! — но пожарные скоро приедут, и они потушат огонь.
На чердаке что-то негромко взорвалось, и Эдмунд выкрикнул, промчавшись вниз по узкой лестнице, пытаясь бежать, но наполовину падая, с обожженными руками и почерневшими от дыма лицом и волосами:
— Уходите! Весь второй этаж горит! Ради бога, все уходите из дома немедленно!
Кто-то схватил Люси и почти вынес ее на большую лужайку с задней стороны дома. Было холодно, и дождь все еще шел, но пламя и дым вырывались в ночное небо, окрашивая его в темно-красный цвет. Люси в ужасе смотрела туда, потому что казалось, что весь дом в темноте истекал кровью. Она начала дрожать, но все еще пыталась не плакать и не мешать никому.
Люди говорили, что это просто ужасно, но пожарные уже в пути и огонь скоро будет потушен, а Брюс с Марианной, скорее всего, смогут по страховке переделать крышу. А вообще, где Брюс и Марианна? Кто-нибудь их видел?
Все глазом моргнуть не успели, как ситуация, которая была достаточно серьезной, но оставалась под контролем, вдруг вышла из-под него. Мужчина, который нашел садовый шланг и пытался соединить его с водопроводным краном у дома, неожиданно взглянул вверх и указал на крохотное застекленное окошечко на самом верху дома. Какая-то женщина вскрикнула, а потом зажала рот рукой.
— Что такое? Что случилось?
— В доме все еще кто-то есть!
— Где? О господи, где?
— Там наверху. Чердачное окно.
И тут Люси увидела вспышку света на застекленном окошечке на чердаке. Яркий нефритово-зеленый цвет. Платье, которое ее мать надела на вечеринку, ни с чем не перепутаешь. Она всегда носила зеленый шелк и нефритовые серьги на вечеринки, потому что любила яркие цвета. Люси увидела, что ее отец тоже был там, стоял рядом с ее матерью, и неожиданно Люси почувствовала руки отца, обнимающие ее, и словно опять почувствовала его приятный запах — мыло и чистые рубашки из хлопка, и старый пиджак, который он носил, когда занимался садом. И ей больше всего в жизни хотелось, чтобы он был здесь, внизу, с ней на мокрой траве.
— Крикните, чтобы они быстро спустились по лестнице! — выкрикнул один из мужчин. — Они смогут это сделать — если быстро пробегут через огонь...
— Носовые платки на рот, чтобы не наглотаться дыма, — говорила женщина, — вот что надо сделать. Или рукава — что угодно. Крикните им!
— Они не смогут! — сказал Эдмунд. — Обе лестницы уже горят.
Он не отрываясь смотрел на чердачное окно, забыв о собственных обожженных руках; его лицо было белым как полотно. Люси смотрела на обожженные руки Эдмунда. Это моя вина. Я зажгла лампу, и она перевернулась... Это моя вина, что мои родители там в ловушке...
— Если они разобьют окно... — говорил мужчина, который думал, что они еще могут спастись. — Да, послушайте, если они разобьют окно, то как раз смогут протиснуться и спрыгнуть вниз...
— Они переломают ноги, — сказал кто-то. — Чердак на высоте тридцати футов над землей. Может быть, и больше.
— Лучше переломать ноги, чем сгореть заживо — со злостью сказал первый мужчина.
Брюс Трент бесполезно колотил руками в малюсенькое окно — окно, которое никогда не открывали, потому что едва ли кто-то поднимался на чердак, и оно, конечно же, не откроется сейчас — в лилово-синем цвете озаренного неба Люси увидела лицо матери, искаженное беззвучным криком страха и мольбы. Вытащите меня... Мы в ловушке... Паника и ужас снова охватили всех. Они в ловушке, они в ловушке... И это моя вина, моя вина, моя вина...
— Господи Иисусе, разве никто не может ничего сделать! — воскликнул один из мужчин. — Где пожарные? Им же должны были позвонить, правда?
— Да, я звонил им. Они уже едут.
— Они приедут слишком поздно! Мы должны что-то сделать...
— Нет, все в порядке, — произнесла женщина, которая говорила о носовых платках. — Они смогли разбить окно. Смотрите, Брюс выбивает осколки...
— Окно слишком маленькое, — сказал мужчина, который звонил пожарным. — У них ни за что не получится.
— У них получится. Брюс помогает Марианне вылезти...
Марианна Трент пыталась пролезть через маленькое окно, прося о помощи стоящих внизу людей. Было ужасно видеть ее такой: шелковая юбка задралась выше колен, ноги были порезаны и кровоточили, лицо было красным и блестящим от жара. На какую-то жуткую секунду Люси показалось, что ее мать выглядит как огромное печеное яблоко в духовке — как раз в тот момент, когда кожура становится алой от жара и начинает трескаться, а все соки вытекают наружу. Люси попыталась отогнать этот жуткий образ, но он застыл у нее в воображении. Худенькая фигура с огромным печеным яблоком вместо головы пыталась вылезти через окно...
Марианна орала. Она выглядела нелепо, и ее рот был открыт. Она уже наполовину вылезла, но пламя добралось до оконной рамы и вспыхнуло, когда загорелись волосы, а дождь искр посыпался вниз. И то, о чем Люси не могла больше думать как о своей матери, дико заколотило себя руками, пытаясь погасить огонь. Но пламя обхватило одну руку, поползло по ней вверх, и фигура беспомощно упала назад в горящий чердак.
Люси не могла этого вынести. Она начала оседать на промокшую под дождем траву, обхватив себя руками. Ее трясло так сильно, что она думала, будто может развалиться на кусочки. К тому же она ужасно закоченела, хотя это было глупо, ведь кругом было невероятно жарко от пожара.
Садовый шланг с силой бил по огню, но каждый раз как он приближался достаточно близко, чтобы как-то помочь справиться с огнем, резина начинала плавиться от сильного жара. Везде был дым — огромные черные облака дыма; куски горящей ткани и обуглившегося дерева падали в сад. Люси услышала вдалеке вой пожарной сирены и с надеждой подняла глаза, потому что, может быть, все еще может быть хорошо в конце концов. Но пожарная станция была на расстоянии многих миль от их дома, на другой стороне города, и, когда Люси вспомнила об этом, она поняла, что пожарные не успеют вовремя.
Сквозь пар и дым Люси видела голые балки крыши, похожие на кости скелета, торчащие из мертвого тела. Сейчас в окне были видны две кошмарные головы, два печеных яблока; они все кричали и кричали, а их крик смешивался с треском огня и шипением шланга, и эти ужасные кости дома... Самое страшное было в том, что все это начинало раздражать. Этот крик... Люси хотелось закричать ему, чтобы он прекратился...
Она зарыдала и бросилась к дому, но кто-то поймал ее и оттащил назад. Эдмунд. Люси пыталась вырваться, но он крепко держал ее, закрыв ей руками уши, чтобы она больше не могла слышать крик, но Люси все равно все слышала.
Пожарная машина с шумом ехала по дороге, сирены выли, так что даже если Марианна или Брюс все еще кричали сквозь огонь, никто не мог их слышать. Пожарные бежали, устанавливали лестницы, соединяли стальные шланги с кранами, и огромные сильные струи воды обрушились на дом, а облака пара стали подниматься в небо. Пламя злобно шипело несколько минут, а потом погасло.
Поднялся легкий ночной ветерок, и он ударил волной дыма прямо в лицо Люси. Это был темный густой Дым, и он был наполнен чем-то жирным и слишком сладким... Когда жуткий густой запах достиг желудка Люси, она оттолкнула Эдмунда, и ее стошнило на мокрую от дождя траву. К ней подходили люди, чтобы помочь, — они обнимали ее и говорили, что все будет хорошо, пожалуйста, не плачь, о бедная дорогая малышка...
Все не будет хорошо, конечно, все уже никогда в жизни не будет хорошо. Мир теперь всегда будет состоять из двух беспомощных фигур с ужасными головами, которые кричали, когда сгорали заживо. Люси снова вырвало; кто-то вытер ей лицо, и кто-то еще завернул ее в одеяла. Она пыталась перестать трястись, но не могла, и старалась не смотреть на дом.
Все это время ночной дождь, не переставая, обрушивался на горящий дом и на то, что лежало внутри.
Конечно, должно было быть расследование и дознание, но к Люси и всей остальной семье проявили снисхождение, и все это было записано как смерть от несчастного случая. Это была ужасная трагедия, но тут не было ничьей вины, говорили люди. Чудовищный несчастный случай, странное стечение обстоятельств, которого никто не мог предсказать. Возможно, искра от неисправного куска электропроводки послужила началом пожара, или, что более возможно, кто-то неосторожно бросил где-то там сигарету. Как бы то ни было, едва ли кто-то когда-нибудь признается в этом.
Некоторые говорили, что, если бы Марианна не побежала на чердак и если бы Брюс не помчался за ней, они могли бы быть живы. Верхняя часть дома все равно бы сгорела, и все на чердаке сгорело бы, но, ради бога, что там какие-то кирпичи, тряпки и кучи хлама, когда два человека сгорели заживо!
Эдмунд рассказал отцу, что случилось, хотя, конечно, он не был убежден, что отец полностью его понял, — в те дни никто не мог с уверенностью это утверждать. У вашего отца тяжелая клиническая депрессия, сказал доктор несколько месяцев назад, вызвав Эдмунда из Бристольского университета, потому что не хотел, чтобы его пациент навсегда погрузился в сумрачный мир депрессии и никто из его семьи не узнал об этом. Он добавил, что это состояние, скорее всего, было незаметно в течение многих лет, хотя ни в чем нельзя быть уверенным. О нет, тут некого винить, и Эдмунд не должен считать, что он в чем-то виноват. Кто знает, что творится в голове даже самых близких наших друзей и родственников? Ну да, он должен сказать, что психиатр, которого он пригласил, считал, что в этом конкретном случае болезнь прогрессировала, но случай не безнадежный, потому что существовало лечение и таблетки, которые могли помочь. Госпитализация? О, бог мой, об этом не придется думать еще довольно долго, сказал доктор.
Лучшее, что мог Эдмунд, — это сделать так, чтобы его отец жил самой обычной, насколько это возможно, жизнью. Его отец, похоже, стремился вспоминать прошлое, Эдмунд заметил это? О, заметил. Ну, в любом случае, бодрость — вот что должно быть их лозунгом. Эдмунду надо пытаться сохранить разум его отца сосредоточенным на других вещах: на семейных новостях, на его учебе, на положительных событиях, происходящих в мире, — их было не так уж и много в то время, хм?
Сложно сказать, расстроили ли отца Эдмунда новости о пожаре и смерти Марианны и Брюса.
— Все сгорело? — постоянно спрашивал он Эдмунда. — В огне?
— Да. Верхние этажи дома полностью сгорели.
Отец долго молчал, и Эдмунд почти чувствовал, как он пытается соединить обрывки собственного разума. Было облегчением, когда он задал абсолютно здравый вопрос о Люси:
— Что с ней будет? Где она будет жить?
— Я думаю, с семьей Брюса Трента.
— Не с Деборой?
— Нет. Дебора предлагала это, но, я думаю, все согласились, что Люси будет лучше с семьей отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69