- Просто так. Благотворительность - творить на благо, творить во благо... В пору нашей молодости таких слов не было, хотя слово это старое.
- В общем, мы с тобою будем жить нормально, ни в чем не нуждаясь, сказала Ирина Евгеньевна, - и поможет нам в этом Игорь и его фирма.
Все было просто. Квартира у Сергеевых была приватизированная, то есть ставшая теперь личной собственностью, вещью четы Сергеевых, как мыльница в ванной, как книги, как мебель, как болотные сапоги, которые Сергеев раньше брал с собою на рыбалку, - эта "личная вещь" и интересовала румяного, приятно смущающегося Игоря и его фирму, носившую то ли греческое, то ли древнееврейское название.
Поскольку у Сергеевых детей не было - природа не одарила их самым сокровенным, а наследника из детского приюта они не брали - можно было жестоко промахнуться, - то и квартира, когда будет завершен их земной путь, вновь, как и при Советах, отойдет государству, что никак не устраивало молодого Игоря и его фирму. Фирма предлагала Сергеевым следующее: она берет на себя все опекунские заботы по семье Сергеевых до конца их дней, обеспечивает деньгами, мясом, кефиром, отдыхом раз в году на юге - в Сочи у фирмы имелся свой санаторий, хлебом, оплачивает счета за электричество и газ - в общем, делает все, чтобы Сергеевы ни в чем не нуждались, и требует от них только одного - даже не требует, а просит - чтобы они завещали свою квартиру фирме.
- Ну как? - с медовым торжеством в голосе спросила Ирина Евгеньевна.
- Не знаю, - неуверенно приподнял одно плечо Сергеев, - надо бы это дело обкашлять...
- "Обкашлять, обкашлять!.." - не стесняясь молодого человека, передразнила мужа Ирина Евгеньевна.
- Ну, если тебе не нравится слово "обкашлять", то, как говорили в молодости, когда шли от Варшавы на Прагу: "пшепшечить и зашвандить"!
- Ну и словечки у тебя! - укоризненно склонила голову Ирина Евгеньевна, причмокнула губами, превращаясь в юную младшую лейтенантшу. Преображение промелькнуло, словно солнечный луч, и тут же исчезло, не успев даже родить в душе Сергеева тоскливый отклик, - а он по своему прошлому тосковал, и чем дальше в старость - тем острее, мучительнее.
- Мы торопить не будем. - Молодой человек по имени Игорь поднял обе руки, зарделся больше обычного. - Единственное, не затягивайте надолго. Потому как предложений у нас много и на все мы откликнуться не сможем. Просто не сумеем. Поэтому главное - не опоздать.
- Мы с мужем все обсудим, - Ирина Евгеньевна сурово глянула на Сергеева, и он ощутил себя неожиданно маленьким, беззащитным, - обкашляем все, как он выражается в духе рыцарей подворотни, и дадим вам знать.
- Только не затягивайте, пожалуйста! - повторил Игорь.
- Завтра же позвоним по телефону. - В голосе Ирины Евгеньевны возникла железная интонация: можно было не сомневаться - завтра она позвонить этому молодому человеку. Сергеев, стесняясь своего румянощекого тезки, вздохнул и опустил голову.
- Как его фамилия? - спросил он, когда молодой человек ушел. Чего-то я не запомнил...
- А что, это имеет какое-то значение?
- Ты как в Одессе - вопросом на вопрос...
- Коженатов, кажется... Нет, Куропатов. Точно - Куропатов. Чем тебе не нравится его предложение?
- Не знаю, - откровенно признался Сергеев.
- Что, внутренний голос не дает покоя? Нашептывает? Если мы не примем этого предложения - сдохнем, извини за резкость, от голода. Мы же выброшены с тобою на помойку, Игорь, разве ты этого не ощущаешь? С нами проводят эксперимент, какой не проводили ни с кем в мире.
- Слишком эмоционально, - не выдержав, отозвался Сергеев.
- Да мне чихать, как это звучит - эмоционально или не очень, - мне важно другое: как жить дальше? Кто ответит на этот вопрос? Лысый пряник, автор бессмертного высказывания: "Кто есть ху"?
- Ху есть кто.
- Какая разница! Это речь необразованного человека, комбайнера.
- Прицепщика.
- Что ты мне все время палки в спицы вставляешь? - Ирина Евгеньевна к старости лет стала быстро заводиться, ей совершенно не требовалось время для разгона. Сергеев, видя это, часто уступал в споре, пятился назад, потом с грустью отмечал это. На этот раз он решил не пятиться.
- Разве? - спросил он с непривычной для себя и жены насмешливостью. Комбайнер - это техническая знать, аристократ, а прицепщик - необразованный рабочий.
- Вернемся к нашей сельхозпродукции, - несколько обиженно, но по-прежнему напористо произнесла Ирина Евгеньевна - к нашему мясу, к кефиру. Что же плохого в предложении этого человека? Игоря, который Коронатов? Я точно вспомнила его фамилию - Коронатов.
- Я же сказал, не знаю, - искренне, стараясь, чтобы в голосе были только сожалеющие нотки, и больше никаких других красок, - самое лучшее, чтобы голос вообще был бесцветным, проговорил Сергеев, - я говорю совершенно серьезно, без каких-либо задних мыслей... Не знаю. Я не знаю.
- Ну хорошо, давай возьмем карандаш, бумагу и посчитаем...
Они сидели и считали довольно долго, из расчетов получалось предложение Коронатова и его фирмы выгодное, но что-то все равно настораживало Сергеева, все слишком удачно сходилось, было без зазоров подогнано друг к другу, - это во-первых, а во-вторых, Сергеев, как человек прошедший войну, за добрую сотню верст чувствующий опасность, чувствовал её и на этот раз. Он не мог понять, что с ним происходит, - все вроде бы нормально, все состыковывается, причин для тревоги нет, но что-то тяжелое, сосущее поднималось у него внутри, едва он начинал думать о безмятежном будущем, вспухало, словно на дрожжах.
- Ну с чем ты ещё не согласен? - спрашивала его жена.
- Со всем согласен.
- Что, будем заключать договор?
- Ладно... Давай заключим договор. - Сергеев вяло махнул рукой. Он хотел, чтобы жест этот вышел у него энергичным, радостным, а жест получился вялым, вареным.
- Нет, действительно, ты подпишешь договор?
- Естественно, раз уж ты так решила...
- Мы решили, Игорь, мы... Мы оба, ты и я!
Оформление заняло немного времени - это даже удивило Сергеева: в нынешней московской давильне, в разных бюрократических конторах, где полным полно пеньков-чиновников, умеющих хорошо есть и хорошо пить, даже самая рядовая бумажка движется бесконечно долго - особенно, если она ничем не подмазана, но когда её подмажут рублем или долларом, движение её ускоряется, черепаший шаг превращается в полет. Так и в этот раз. Сергеев понял, что румянощекий Игорь и его команда имеют хороший склад горюче-смазочных материалов - все прошло как по маслу. Сергеев вздохнуть не успел - не то чтобы "обкашлять" детали сделки, как перед ним уже лежали две лощеные, с красочным фирменным клеймом в углу бумаги - договоры. Их надо было подписывать, оба экземпляра: один для благодетелей, другой для себя...
Он потянулся за ручкой и неожиданно ощутил, как цепким злым холодом сдавило сердце, кончики пальцев перестали что-либо чувствовать, он понял, что даже ручку не удержит, она безвольно вывалится из пальцев, губы у него стали чужими.
- Что с тобой? - обеспокоилась жена.
- Сердце... сердце прихватило.
Ирина Евгеньевна накапала в стакан корвалола - из старых ещё запасов, корвалол уже кончался, встревоженно покосилась на мужа - от страха и нежности ей сделалось трудно дышать, она погладила Сергеева по голове, будто ребенка:
- Седой ты мой... Седой комбат.
Сергеев шевельнулся, захватил серыми губами немного воздуха, проглотил, потом гулко, маленькими глоточками, выпил корвалол, аккуратно, стараясь не делать резких движений, откинулся назад, на спинку стула.
- Не пойму, что со мной, - пожаловался он, приложил к губам палец, проверяя, ощущают они что-нибудь или нет, затем прислушался к самому себе может, организм что-нибудь подскажет? Подавленно покачал головой: - Не могу. Подписывай договор вместо меня.
- Ты же глава семьи...
- А что делать, если глава заболел?
- В таком случае договор подписывает доверенное лицо, - вмешался присутствовавший на подписании румяный Игорек, до этой минуты он молчал, словно происходящее его не касалось. - Это можно, это дозволено правилами.
- Значит, я, - уточнила Ирина Евгеньевна.
- Значит, вы, - подтвердил Коронатов. - Так положено по закону. - Он придвинул к Ирине Евгеньевне договор, сверху положил ручку. - Смелее, смелее, - на лице у него появилась мягкая, какая-то застенчивая, интеллигентная улыбка, - смелее, и мы раскупориваем шампанское.
- Какое шампанское... Полноте! - Ирина Евгеньевна взялась за ручку, но что-то остановило её, на лице возникло неуверенное выражение, глаза сделались беспокойными: - Вы до самой старости нас не бросите? Точно? спросила она.
- Точно не бросим. А шампанское, оно есть. За счет фирмы. Так положено. Считайте, что мы отмечаем маленький праздник.
Вздохнув, Ирина Евгеньевна зачем-то подула на ручку, поглядела на молчащего Сергеева, словно бы ища у него поддержки, но Сергеев отвернулся, он смотрел в окно, на яркое пятно какого-то летучего змея, повисшего в воздухе на блескучей, видимой даже издали нитке. Ирина Евгеньевна махнула рукой - мужик, дескать, он и есть мужик, совершенно непонятный народ, - и с маху, широко, крупно расписалась в договоре. Произнесла, словно бы оправдывая саму себя:
- Чему бывь, того не миновать.
В ту же секунду гулко хлопнула пробка шампанского. Коронатов ловким движением сгреб в кучу три бокала, вытащенных из портфеля и до краев наполнил их. Сергеев невольно поморщился - пена от шампанского, поднявшаяся над бокалом, напоминала мыльную. Мыло? В такой-то день? Что-то в этом распитии шампанского было двусмысленное, противное его затосковавшей душе, показалось, что шампанское пахнет какой-то пылью, плесенью, ещё чем-то, вызывающим брезгливое чувство, а вместе с ним - недоумение и тревогу.
- Выпьем за то, чтобы день сегодняшний был счастливым, - произнес Коронатов, и Сергеев невольно усмехнулся: фраза уж больно "свежая", но тем не менее приподнял свой бокал в ответ на услужливое движение Коронатова. Чуть отпил. - Да, счастливым, - продолжил Коронатов, улыбнулся, словно бы извиняясь за неуют, возникший в душе Сергеева, - он был виноват в этом неуюте, он и его фирма, и Коронатов старался загладить свою вину, повторил тише, извиняющимся тоном: - Счастливым... И для вас и для нас... Я очень этого хочу. Поверьте, Ирина Евгеньевна и Игорь Иванович!
Он ещё что-то говорил, но Сергеев уже не слышал, он думал о том, не сплавит ли фирма их с Ириной в какой-нибудь дом слабоумных старцев либо в больничный приют паралитиков, мочащихся под себя, - в таком разе было бы лучше оставаться у себя, в своей обедневшей, но сохраняющей тепло и дух прошлого, бывшего им таким дорогим, квартире, коротать старость здесь... И шут с ними, с омарами в винном соусе, с телячьими отбивными, с супом из акульих плавников и куропатками, заправленными орехово-чесночным соусом, в конце концов, можно было бы есть и черный хлеб, поджаренный в духовитом подсолнечном масле да запить сладким чаем, как в стародавние студенческие времена. Только вот Ирина, в которой вдруг проснулись аристократические капризы, возражает против этого. И откуда только у неё это взялось? Брал в жены вроде бы кухарку, а на старости лет оказалась дворянкой. Он усмехнулся едва приметно, про себя, скосил глаза на жену.
Та от шампанского раскраснелась, помолодела, сделалась похожей на давнюю, такую молодую и преданную ему лейтенантшу Ирку, главного батальонного медика, и Сергеев заморгал часто - прошлое нанесло чувствительный укол, в ноздри остро пахнуло порохом, горячим железом, танковой соляркой, - Сергеев расстроенно отхлебнул шампанского из бокала и, стремясь оторваться от своего прошлого, выключиться из него, отметил, что благородный напиток пахнет плесенью.
Почувствовав взгляд Сергеева, Ирина Евгеньевна повернулась к нему, улыбнулась молодо. И верно, подумал Сергей, она совсем ещё юная девчонка, не выбралась из страшной войны, осталась там - да, там, а здесь совсем иная женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54