.. Он чуть не застонал от осознания ошибки, которую сделал...
- Что с тобой? - обеспокоилась Ирина Евгеньевна. - В глаз что-то попало? Да?
- Попало. Бревно.
- Ну и шуточки у тебя, боцман, - произнесла Ирина Евгеньевна грубовато, остановила Сергеева протестующим движением, когда он хотел что-то сказать в ответ.
- Хотите, Ирина Евгеньевна, последний анекдот? - помог ей Коронатов.
- Конэчно! - игриво, с грузинским акцентом произнесла Ирина Евгеньевна. Она сама знала много анекдотов и могла рассказывать их часами.
А на Сергеева снова стала наваливаться тоска. Он поспешно поднес к губам бокал, отпил, звучно сглотнул, потом полоскал шампанским рот.
- Кто же так пьет дорогой напиток? - услышал он укоризненный, с ноткой презрения голос жены, - как был ты, друг мой комбат, деревней, так деревней и остался!
- Ти-хо, - неожиданно спокойно и жестко, по слогам проговорил Сергеев, - не шуми, подруга! Как мне нравится пить шампанское, так я и пью! - Сергеев хотел сделать замечание насчет того, что негоже так говорить с ним в присутствии посторонних, чтобы она никогда с ним больше не говорила таким высокомерным барским тоном, но смолчал - понял, что Ирине так же тошно, как и ему, и она тоже борется с собою, с тоской, с неизвестностью, и грубость её, высокомерие - совершенно неосознанная защитная реакция.
- Еще хотите анекдот, Ирина Евгеньевна?
- Ха-чу!
Сергееву сделался противен этот молодой человек со свекольным румянцем на щеках, застенчивой улыбкой и быстрыми резкими движениями спецназовца.
- Скажите, молодой человек, вы в спецназе никогда не служили?
- Нет.
- А в ОМОНе?
- Нет. Что, Игорь Иванович, нравится элита в погонах?
- Совсем нет, я к ним чувствую отвращение. Обыкновенные убийцы.
- Но вы ведь тоже убивали, когда были на войне.
- Верно. Только там было совсем другое убийство.
- Другая песня? - Коронатов услужливо засмеялся.
- А песни нынче - пошлые, - задумчиво, снова углубляясь в себя, произнес Сергеев, - после каждой песни охота помыться, в бане, да не сразу и отмоешься - столько грязи.
- Вы рассуждаете, как строгий учитель, Игорь Иванович. А народ наш баню не любит. Народ привык к душу, к ванной и к бассейну.
- Душ смывает только пот, а грязь не смывает, и тем более не смывает грязь, накопившуюся внутри. Такую грязь только банькой отпаривают... Сергеев умолк - вспомнил, как на фронте, отойдя от передовой в тыл километров на пять, они устраивали баню в палатках. Каждую дырочку в брезенте старались законопатить, чтобы не уходило тепло - не дай бог, уползет в прожорливое, шипящее пространство, - нагревали на костре камни, поливали их горячей водой - парилка была не хуже, чем в Сандунах.
Из далекого далека до него донесся голос Коронатова - беспечный, отчего-то раздражающий... что же его начало раздражать в этом молодом уверенном голосе? Сергеев не сразу понял, что в голосе Коронатова появились новые нотки - этакие начальнические, хозяйственные, хорошо известные Сергееву по прежней жизни, только те, кто позволял себе с ним такой тон, имели на то право, а Коронатов не имеет. Рано. У него нет прошлого.
- Ну хватит, - тихо проговорил Сергеев, хлопнул ладонями о колени, собираясь подниматься, - говорите, что нам делать дальше, и вообще как жить?
- Нет, нет, нет, - легким жестом осадил Сергеева Коронатов, шагнул к нему, уходя одновременно от взгляда, - сейчас приедет мой шеф, и мы все решим... Вместе решим.
В ту же секунду, словно бы отзываясь на голос Коронатова в двери сергеевской - бывшей сергеевской - квартиры возник квадратный, с тяжелым красным лицом и бульдожьей челюстью человек и объявил:
- А вот и я!
Ключей от квартиры у него не было - Сергеев ещё не успел никому передать ключи, ни Коронатову, ни его фирме, - это что же выходит, квадратный человек просочился в квартиру сквозь стену? Либо он подделал ключи? Сергеев почувствовал, как у него онемели губы, сделались непослушными, язык во рту стал деревянным, чужим, он хотел что-то сказать, но не смог! Услышал только голос Коронатова, раздавшийся где-то за краем сознания:
- Это и есть шеф!
Краснолицый, грузно давя подошвами старый паркетный пол, быстро переместился по пространству - вышло это у него, несмотря на избыточность веса, легко, ловко, висящий живот не мешал движению. Он вмиг оказался около Сергеева: выдернул из кармана опасно блеснувшую в воздухе стальку - тонкую витую стальную проволоку, произнес бесцветно, словно бы ни к кому не обращаясь:
- Больно не будет! Не бойтесь!
Сергеев хотел закричать, но крик застрял у него в глотке, руки и ноги отказались повиноваться, - такое уже было один раз с ним на фронте, когда ему в спину, косо зацепив позвоночник, впился осколок от немецкого противотанкового снаряда, - он снова широко открыл рот, но человек с квадратным лицом уже накинул стальку ему на шею.
- Ы-ы-ы, - страшно, не веря в происходящее, засипел Сергеев, схватился обеими руками за стальку, попробовал просунуть пальцы под проволоку, вывернул в сторону красные, налившиеся кровью глаза, увидел, что Коронатов накинул стальку и на Ирину. Голова у жены, по-птичьи надломившись, упала на плечо, из посиневшего рта вывалился язык. - Ы-ы-ы, напрягся из последних сил Сергеев, но квадратнолицый пришелец был сильнее его, - ы-ы-ы-ы! - продолжал сипеть Сергеев, не желая сдаваться, ломая ногти о стальку, утягивая квадратнолицего в сторону, под стол, в подступающую к Сергееву темноту, в его прошлое.
- Не давай им кричать, - глухо, словно сквозь ватный покров донесся до него голос квадратнолицего - он говорил о двоих, о Сергееве и Ирине Евгеньевне, словно бы сам душил Ирину. Сергеев захрипел, продолжая слышать слабый, словно сквозь вату, голос квадратнолицего. - Не давай, не то сюда весь дом сбежится, слышишь?
- Ты, чиф, делай свое дело, а я буду делать свое, - послышалось в ответ какое-то злобное шипение, совсем не похожее на Коронатова. - Ты меня не боись! Понял?
Сергеев закусил зубами язык, выплюнул кровь, рванулся вперед, но хорошо накачанный, откормленный детскими паштетами, финской семгой и английскими сервелатами квадратнолицый был сильнее изношенного, полуголодного, битого войной и жизнью Сергеева.
- Ы-ы-ы, - засипел напоследок Сергеев, не желая сдаваться, вскинул обе руки в сторону Ирины Евгеньевны, стремясь помочь ей - он не видел, что помогать Ирине Евгеньевне уже поздно, - но силы его были совсем на исходе.
Его убийца не ожидал, что человек будет так трудно прощаться с жизнью, взмок и выдохся, но на помощь квадратнолицему, привычно раздвигая губы в застенчивой улыбке, пришел Коронатов.
Вдвоем они додавили Героя Советского Союза - героя не существующего государства. Опустили Сергеева рядом с женой. Квадратнолицый отер рукою со лба мелкий горячий пот.
- Ну и задал жару дедок! Никогда бы не подумал, что он такой... семижильный.
- А по виду: дунь - упадет! - Коронатов с трудом перевел учащенное, с "шампанской" отрыжкой дыхание. - "Ах, как обманчива внешность!" воскликнул еж, слезая со щетки!
- У меня этих хануриков уже больше тридцати на счету, а если точно это тридцать второй, - квадратнолицый достал из кармана пачку "салема", закурил, - самый старый, может быть, но среди тридцати двух он может занять первое место.
Квадратнолицый покосился на лежащего Сергеева, словно бы опасался, что тот оживет, поднимется с пола, нападет сзади, отер большой, толстопалой рукой лицо, глянул на ладонь.
- Чуть пальцы себе сталькой не отрезал. Ты это, Корона, ты пошустри тут кое-где...
- Чего?
- Этот ханурик, говорят, совковым героем был, с золотой звездой... Это точно?
- Точно.
- Орденов у него небось - большая фура и маленькая тележка к ней.
- Не знаю, не видел.
- Ордена надо забрать. Звезда эта самая, совковая, говорят, из чистого золота отлита, среди орденов тоже есть золотые. Хозяевам они теперь не нужны - хозяева будут похоронены за счет фирмы. Ты знаешь, сколько стоит главный советский орден, Ленина который?
- Не-а.
- Шесть тысяч баксов.
- Слушай, а ведь у этого жмурика орденов Ленина, по-моему, два, Коронатов покосился на Сергеева и быстро отвел взгляд - смотреть на старика было неприятно - сизое, в черной сеточке мелких жилок лицо, наполовину перекушенный зубами окровяненный язык, багровая, в порезах, шея, стянутая сталькой: напарник его работал, как мясник. То ли дело - его, Ирина Евгеньевна выглядит, как живая, хоть одевай да в магазин, в очередь за колбаской. - Точно, два, мне об этом его жена говорила. И ещё у него есть английский орден с изумрудами, очень дорогой, они хотели его продать, но воздержались - памятный, мол, слишком...
- Вот этот памятный нам и надо отыскать, - жестко произнес квадратнолицый, - и все остальное тоже. Понял, Корона?
Отыскать ордена в квартире Сергеева было несложно - бесхитростный хозяин не имел ни схронок, ни потайных сейфов, ни ящиков с двойным дном в письменном столе, все ордена и медали он держал в старой обувной коробке.
Квадратнолицый быстро нашел коробку, подержал её в руке.
- Килограмма два с половиной будет. Полу у любого пиджака оборвет. Во наработал мужик, а!
- Ни хрена он не наработал. Родился нищим, нищим мы его и на тот свет спровадили. Когда трупы забирать будут, в конторе ничего не сказали?
- Вечером, когда же еще?
Они ещё некоторое время стояли и переговаривались о пустяках, человек с квадратным лицом и вежливый розовощекий Коронатов. Потом ушли.
Вечером Сергеева и Ирину Евгеньевну увезли из города, сбросили в лесочке недалеко от станции Внуково в старый водопроводный люк - там проходила магистраль, когда-то питавшая писательский поселок водой, но потом трубы её проржавели, сгнили, вода из кранов полилась, пахнущая уборной, и в поселок провели новый водопровод. От старого остались лишь бетонные гнезда, прикрытые сверху крупными чугунными крышками, очень скоро они заросли травой, сверху на них наплыла земля и все скрыла.
Одно из таких гнезд и стало последним приютом для Сергеева и Ирины Евгеньевны.
ИСПОЛКОМ ПАХАНА ЛЕХИ
Охота была тяжелой. Лазая за кабанами по оврагам и пущам, мы с моим напарником выдохлись окончательно, сбили себе ноги, но ничего не взяли - ни одного выстрела ни сделали. Кабаны по осени бывают очень спокойными, сытыми - зверь будет лежать в пяти шагах от охотника и охотник его не заметит, кабан умеет великолепно маскироваться, он будет лишь лениво следить одним глазом за человеком и даже не шелохнется. Вот если человек наступит на него - тогда заорет благим матом, вскочит, покажет страшные клыки, но напасть вряд ли нападет.
Зимой охотиться много легче, чем осенью. И, конечно же, для охоты на кабана нужна собака.
Один раз, правда, на нас выскочили четыре крохотные косульки с испуганными мордочками, но стрелять в них было нельзя. Запрещено. Косули завезены сюда для развода.
В общем, выдохлись мы с моим приятелем, художником Валентином Дмитриевичем Кузнецовым, донельзя, да вдобавок ко всему в вечернем сумраке заплутались в лесу и не смогли выйти к своей машине, что было совсем уж плохо: в машине, загнанной в осинник, и продукты находились, и горячее в термосах, и горячительное. В ней можно было и переночевать.
Того, что на нас могут напасть, мы не боялись: у нас было с собою оружие - пятизарядный "маверик" и семизарядный "ремингтон".
Плутали мы по лесу, наверное, часов до одиннадцати, а там Кузнецов, более глазастый, чем я, вдруг заметил среди черных стволов далекий огонек.
Похоже, сторожка. То ли лесника, то ли кто-то из заготовителей сосновой смолы заночевал в лесу... Мы дружно устремились к огоньку.
Это оказалась не сторожка лесника и не жалкая избушка заготовителя с крышей из старой заплесневелой дранки, а довольно большая усадьба из двух домов, обнесенная новеньким забором. Прямо дворец! Мы с Кузнецовым переглянулись.
И спасительных огоньков за забором, на которые мог бы сориентироваться заплутавшийся путник, было не один, а добрых полдюжины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54