.. Он мне... он позвонил и попросил, чтобы я сказала то-то и то-то... А за это он мне заплатит, -- начала вставать с корточек продавщица и вдруг попросила с дрожью в голосе: -- Не убивайте меня!.. Я... я не со зла... У меня двое детей... Му... мужа нет... Спился, алкаш, бросил нас... А тут такие деньги...
-- Где он тебе их отдал? -- Ольга зло плюнула прямо на куртку продавщицы.
-- З-з... здесь, -- грязным накрашенным ногтем ткнула она через плечо в пустой почтовый ящик. -- В конверте. По адресу моей квартиры...
-- Он еще звонил?
-- Нет,.. ни разу... я... - и, протаранив двух девушек, с неожиданной для нее легкостью взлетела вверх, на площадку второго этажа, оттуда -- на третий, рванула из кармана ключ, попала в замочную скважину им так точно, как, наверное, никогда еще не попадала, крутнула, рванула дверь на себя, хлопнула ею и тут же мешком сползла на жесткий коврик в прихожей.
Ирина поймала Ольгу за руку, остановила ее движение.
-- Не надо. Она не врала. Я чувствую это.
-- Слушай, а мы не можем как-то иначе? -- щелкнуло вошедшее в родную ложбинку перочинного ножа лезвие. -- Мы не можем... ну, чтоб сразу выйти на того, о ком ты тогда в камере подумала?
-- Понимаешь, я звонила одной знакомой. Она сказала, что Валентина почему-то не вернулась до сих пор из поездки за границу... А без нее... Ну, кого я спрошу?
-- Звонила, говоришь? -- недовольно спросила Ольга.
-- Из автомата, с улицы, -- извинительно проговорила Ирина.
-- Больше я тебя одну не отпущу...
-- Но я же маму хотела увидеть... Но... не смогла... Она ушла на смену...
-- Увидишь еще... Знаешь, валим отсюда, -- посмотрела наверх Ольга. -- С места мне не сойти, если эта стерва уже ментам не настучала...
Они вышли из подъезда, попетляли по улицам, разок шарахнулись от милицейской патрульной машины, хотя ее, скорее всего, и бояться-то не надо было, и, не садясь в полупустой рейсовый автобус, пешком пошли в сторону поселка "Двенадцатой-бис".
-- Жалко, что Слона в городе нету, -- сплюнула Ольга прямо под ноги, на грязный жирный асфальт, и полезла в карман джинсовой куртки за сигаретами.
-- Какого слона? -- не поняла Ирина, почему-то подумав о том, что ведь действительно в Горняцке нет ни одного слона -- хотя бы потому, что нет зоопарка.
-- Кликуха у него такая -- Слон, -- щелкнув непослушной зажигалкой, наконец-то затянулась "Примой" Ольга и тут же закашлялась. -- Вот гады! С тряпок они, что ли, табак нарезают? Жжет как слезоточивый газ!.. Слон -это мой парень... ну, которого бабка застучала, что он себе новую завел... Нет его, гадство, по курортам заграничным катается, шкуру воровскую греет. С этой!.. -- сплюнула она яростнее и размазала сигарету о некрашеные доски забора. -- А Слон бы точно твоего невидимку нашел. Он же -- вор в законе...
-- Настоящий? -- с испугом спросила Ирина.
-- Самый что ни на есть!.. Его, правда, на сходке короновали, когда я уже срок тянула. Их во всем Горняцке всего два. А в стране... ну, не больше трех сотен...
-- А откуда ты это знаешь? -- впервые со времени побега испугалась Ольги Ирина.
-- Откуда-откуда? От верблюда! Знаю, потому что сама в этом кручусь. Я, может, со временем тоже вором в законе стану...
-- А разве среди женщин они есть?
-- Да вроде нету. Ну и что? Космонавты-женщины ж есть, депутаты есть, а почему бы и тут не быть? Знаешь, -- остановилась Ольга. -- Вот тот хмырь мне не нравится, -- показала она на одинокую фигурку на улице в сгущающихся осенних сумерках. -- Давай за подстанцией укроемся...
7
Мимо этой подстанции, выложенной из белого кирпича, он в детстве проходил столько раз, что и замечать ее перестал. Останови через сотню шагов, спроси: "А не снесли ли ее?" -- и не вспомнит он.
Так же не заметил Мезенцев подстанцию и на этот раз. Прошел мимо нее и направился вдоль заборов по спасительной дорожке из годами утрамбовывавшейся смеси жужелицы и угольной породы.
Мимо калитки, к которой он подошел, Мезенцев тоже ходил сотни раз. Даже, если не изменяет память, несколько раз видел во дворе играющуюся в песочнице девочку с длинным смешным носиком. Но это было так давно, в какой-то иной, отрезанной семью годами службы, отслоенной иными впечатлениями жизни, что он уже и не верил этим воспоминаниям.
Вот не верил, а когда постучал ногой по калитке, то почему-то представил, что сейчас из двери дома вынырнет та самая длинноносая, как Буратино, и такая же худющая, как Буратино, девчонка. А на пороге появилось странное карликовое создание, так плотно с головы до ног закутанное в коричневый платок, что Мезенцев и не понял, лицом оно вышло к нему или затылком.
-- Чаво надоть? -- прохрипело создание и выпростало из-под платка на живот кисти рук, такие жилистые и такие загорело-сморщенные, словно и не руки это были, а древесные сучья.
-- У меня к Ольге дело, -- сымитировал блатного небрежно-презрительной манерой голоса Мезенцев. -- По старой дружбе...
Создание прохромало поближе, прожгло Мезенцева взглядом из выцветших влажных глаз, видневшихся в единственной щели платка, и с неожиданной грубостью ответило:
-- Врешь ты, милок. Чавой-то я такого дружбана за Ольгой не припомню...
-- А вы -- ее бабушка? -- совершенно забыв о блатном тоне, вежливо спросил Мезенцев.
-- А ты -- мент, -- вдруг прохрипела она с радостью. -- По харе вижу -- мент...
-- Ну почему же? -- густо покраснел он. -- Я -- морской пехотинец, офицер...
-- Дак у тебя, милок, на лбу написано, што ты -- мент, -- крякнула бабка и схватила прислоненную к лавке кочергу. -- А ну вали отседова, пес легавый! Чаво вынюхиваешь?! Ольку тебе надоть?! Сбегла Олька от вас, извергов, не найдете вы ее, не найдете! Унесло ее ветрушком в дальние края! -- и свободной от кочережки рукой скрутила маленькую сухонькую дульку.
-- Ладно врать-то! -- осадил ее Мезенцев, безразлично глядя на кулачок бабульки, из которого смешным червячком торчал большой палец. -Небось в доме прячешь?
-- А ты сунься! -- Дулька исчезла. Бабулька ухватила кочергу уже двумя руками и вызывающе занесла ее над головой. -- Я так ахну, что душа отлетит!
-- Ну, смотри, мать, -- огляделся по сторонам Мезенцев. Не очень-то ему хотелось, чтобы в его родном поселке хоть кто-то увидел эту сцену или услышал их дурацкий разговор. -- Не хочешь мне помочь -- хуже внучке сделаешь, -- и пошел дальше по улице, словно и не рвался он вовнутрь дома Забельской, а просто на секунду задержался у ее калитки.
-- Шоб ты сдох! -- кинула проклятие в спину бабка и грохнула кочережкой по металлическому уголку, скрепляющему по ободу калитку.
А Мезенцев дошел до проулка, завернул за брошенный кем-то и уже растерзанный, разворованный остов ЗИЛа-самосвала, вспрыгнул на ступеньку кабины, пригнулся и стал ждать, попеременно водя взглядом то по калитке, то по проулку.
Он ждал час, второй, третий. Сумерки загустели и превратились в плотную, иссиня-черную ночь. Все громче взбрехивали собаки, и все реже становились голоса по дворам. Только дикие горлицы, брошенная забава какого-нибудь загремевшего в колонию парня, точно так же, как в поселке "Пятой наклонной", все стонали и стонали: "Ху-удо нам! Ху-удо нам!" Понесло запахом горелой пластмассы, и Мезенцев даже без часов определил, что уже десятый час -- время, когда химзавод стравливает вредные газы. И тут же что-то темное отделилось от калитки Забельских.
Мезенцев впервые в жизни пожалел, что он -- не вор. Утащил бы перед отъездом из морпеха прибор ночного видения с танка -- все бы сейчас наблюдал как на ладони. А так приходилось до того напрягать глаза, что заныли они, иголочками кольнуло изнутри в зрачки.
Черный сгусток проплыл по дальнему краю улицы, смешно ширкая по грязи огромными галошами. Судя по росту, это все же была бабка. Мезенцев не дыша сошел с подножки ЗИЛа, сделал тихий, пружинящий шаг к углу, чтобы не упустить уплывающий вниз по улице сгусток, и вдруг, охнув от резкой боли, упал лицом в грязь, в черноту, в бессознательность, где уже не было ни улицы, ни ЗИЛа, ни странной бабки.
8
Из-за пустого стола поднялся высоченный, под два метра, милиционер в черной куртке из кожзаменителя. На погончиках сиротливо сидело по две алюминиевые лейтенантские звездочки.
-- Шкворец. Грыгорь Казимирыч, -- протянул он навстречу лопату-ладонь.
-- Мезенцев, -- представился вошедший и чуть не вскрикнул от слесарных тисков рукопожатия.
-- А шо у тебя с башкой? -- как из пустой бочки прогудел Шкворец, старательно выговаривая "шо" вместо "что". -- Шоб я сдох, но ты уже где-то в деле побывал! Точно?
Мезенцев потрогал бинт на голове, и от прикосновения к нему боль в затылке почему-то стала еще сильнее. Может, этим прикосновением он еще раз напомнил себе о вчерашнем вечере.
Очнулся он в травматологии, очнулся от вонючего, противного, едкого нашатыря. Но стоило нашатырю исчезнуть вместе с ваткой, как в голову ударил еще более вонючий, противный и едкий запах сивухи. Запах шел от маленького мужичка в черной шахтерской фуфайке. Оказалось, что именно этот мужичок, шедший со смены в забое, нашел его во втором часу ночи возле того ЗИЛа и приволок на своем горбу в травматологию. Сонный молоденький врач привел Мезенцева в сознание, забинтовал голову, сказав, что ничего страшного нет, кроме легкого сотрясения и шишки с небольшим рассечением кожи, а потом раздраженно добавил, что с такой ерундой в травматологию вообще можно было и не соваться.
Мезенцев ничего не ответил. Он сухо пожал руку врачу и ушел из травмапункта. С шахтером расстались уже на улице. Тот предложил зайти к нему в гости, но жил он в таком дальнем, таком бандитском углу поселка, куда Мезенцев не забегал даже пацаненком.
-- А зря, -- ответил на его отказ шахтер. -- У меня дома самогона литров пять и свежина свиная -- недавно кабана заколол. Пошли, а то, боюсь, через пару дней уже свежины не будет. Продадим. Надо ж откуда-то деньги добыть. Ни мне, ни жене уже по три месяца ничего не платят, хоть и вкалываем, что проклятые... А еще... вот: невидаль бы повидал! У меня сосед не дом, а прямо замок отстроил! Ну, как в сказке! Такие башни, такая кладка! Мне, чтобы такую домину отгрохать, сто жизней шахтерских прожить надо!
-- Коммерсант? -- сморщившись от боли в затылке, спросил Мезенцев и тут же вспомнил замок, строящийся Пеклушиным.
-- Не-а, -- шепотом сказал шахтер, привстал на цыпочках к уху Мезенцева и под отрыжку обдал его перегаром: -- Ы-ык!.. Маф-фиози он... Вот кто!..
Расставшись с шахтером, он испытал облегчение, словно голове, которой явно досталось от кого-то, не хотелось видеть никого. А вот теперь в опорном пункте требовалось не просто видеть, а еще и беседовать с коллегой, соседом-участковым.
-- Я упал... Поскользнулся и упал, -- соврал он. -- На что-то железное... Затылком...
-- Понятно, -- кашлянул в кулак Шкворец. -- У нас работка вообще склизкая... Не углядел чего -- сразу поскользнешься. Пошли, твой кабинет покажу!
Он завел Мезенцева в крохотную комнатенку. Обставлена она была со спартанской скромностью: двухтумбовый стол, плаха которого по кругу вся была ободрана так, словно здесь каждый день кошки всего поселка точили когти, покосившийся двухстворчатый шкаф, буро-красный сейф с двумя отделениями и стул с засаленной светло-коричневой обивкой.
-- Г-гарные хоромы! -- по-своему оценил их Шкворец. -- У меня такого сразу не было. Я ж с Украины родом. По папе -- поляк, по маме -- украинец. Короче, полуукраинец. Или полуполяк. В общем, без бутылки не разберешь. Сюда ого-го когда на заробиткы приехал, на шахту. Да вместо шахты попал в милицию. С рядового до... -- уважительно скосил глаза на свой погон. -- Ты не смотри, шо я токо лейтенант. Я в своем деле -- как генерал-лейтенант. Могу сутки на вулыцю не выползать, а обстановку на участке знать як свои пять пальцев, -- растопырил он перед собой то ли пальцы, то ли сардельки: во всяком случае, по размеру -- одно и то же.
Мезенцев распахнул дверцы шкафа и охнул, даже забыв о боли в затылке. На всех полках густо-прегусто стояли бутылки из-под водки, вина, пива, шампанского, ликеров и даже несколько опорожненных флаконов "Тройного".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37