Мезенцев уж хотел отвернуться, но черная дверь под вывеской распахнулась, какие-то люди скользнули в джип, и он уехал вправо, исчез из картины. Зато в ней появилась группка девчонок. Они вышли из той же двери и направились наискось через улицу явно к автобусной остановке.
Рука рывком распахнула створку окна. Холод освежил лицо, словно по нему плеснули водой. Во дворе было сумрачно и серо, несмотря на полдень, и оттого двор казался дном колодца, глубокого-преглубокого и к тому же высохшего.
-- Де-евушки! Де-евушки! Зайдите в опорный пункт! Да-да, зайдите! -Все-таки заставил он их обернуться на крик у самой остановки.
Как назло пришел автобус -- маленький, грязный, чадящий, словно несколько фабрик вместе взятых, но все же автобус. Трое девчонок впрыгнули в него. Четверо остались и нехотя пошли на зов. Мезенцев посмотрел на черное облако выхлопа, оставленное отъезжающим автобусом, и подумал, что, может, и хорошо, что те трое уехали. Они явно были смелее остальных, раз не подчинились милиционеру, и разговора с ними точно бы не получилось.
Девчонки внесли с улицы морозную свежесть, запах дешевых духов и еще что-то, от чего Мезенцев как-то даже растерялся.
-- Это вы звали, товарищ милиционер? -- спросила невысокая девчушка в поношенном клетчатом пальто.
Она до того походила лицом на Конышеву, что Мезенцев сказал совсем не то, что предполагал:
-- Ваши паспорта? -- протянул он подрагивающую ладонь.
-- А зачем? -- удивилась все та же девчонка.
Остальные насупленно молчали, и у каждой из них было такое лицо, словно они уже заранее знали, что их здесь обидят.
-- В магазине утром кошелек у женщины украли, -- придумал Мезенцев. -- Проверяем всех.
-- А-а, утром! -- облегченно вздохнула девчонка. -- Мы час назад приехали, считай, в обед. -- И паспорт все-таки дала.
Мезенцев развернул его. Нет, фамилия не совпадала. Наверное, желание увидеть в ней родственницу Конышевой было слишком сильно, чтобы он не поддался ему.
-- Так вы не местная! -- увидел он штамп о прописке.
-- Да, я из райцентра, -- с вызовом произнесла девчонка. -- Но он ничем от вашего большого Горняцка не отличается. Такие же дома и шахты...
-- Одна шахта, -- поправила другая девчонка, похудее и повыше своей землячки.
У двух других в паспортах стоял жирный-прежирный черный трезубец.
-- Из Украины? -- удивился Мезенцев.
-- А что тут такого? -- ответила с нажимом на "г" конопатая девчушка. -- Шахтеры наши к вам ездят на заробиткы, а нам что: нельзя?
"Если б только шахтеры!" -- хотел сказать Мезенцев, но не сказал. Он еще по Крыму знал, что жизнь на Украине -- не сахар, и многие едут в Россию на заработки. Кем угодно: водителями автобусов, строителями, дорожниками, уборщицами, торговками ну и, конечно, как в Горняцке или другом городе с терриконами -- шахтерами.
-- И что ж за работа такая? -- спросил Мезенцев, хотя и без веснушчатой знал ответ.
-- За границу! Выступать! -- с вызовом ответил за нее двойник Конышевой.
-- И сколько в месяц обещают заплатить?
-- Коммерческая тайна! -- явно словами Пеклушина ответила та же девчонка, и Мезенцеву уже меньше показалось, что она похожа на Конышеву.
-- Таки вэлыки грошы, шо за пивгода можна на всэ жыття заробыты! -подала голос четвертая из девчонок, чернобровая, высокая и, пожалуй, самая красивая из них.
-- Но вам всем еще нет и восемнадцати, -- возразил, возвращая паспорта, Мезенцев. -- Вы еще несовершеннолетние.
-- Ну и что! -- вернула себе инициативу девчонка, чуть-чуть похожая на Конышеву. -- Мы же танцевать в ресторанах едем. Для этого не обязательно быть совершеннолетними.
-- А если не в ресторане?.. А если вместо этого заставят... заставят... ну, как это... вот -- проституцией заниматься? -- еле выговорил Мезенцев и покраснел гуще, чем все четыре девчонки вместе.
-- Вам завидно. Вот вы и говорите такое, -- фыркнула та же девчонка. -- Сами небось копейки получаете!
-- Я не вру, -- тихо ответил Мезенцев. Он уже был и не рад, что сболтнул. Явно уже завтра Пеклушин узнает его слова. -- Не вы первые едете на "гастроли", -- с вызовом произнес он последнее слово.
-- Нам можно идти?
Нет, ему не верили. Хрустящий зеленый ком заполнил головы девчонок, доллары закрывали глаза, уши, рот. Они не видели Мезенцева. Не видели в упор. И не слышали.
Где-то совсем близко, скорее всего, из распахнутых окон соседнего дома ввинтились в тишину двора слова песни:
Гуд бай, мой мальчик,
гуд бай, мой миленький.
Твоя девчонка уезжает навсегда.
И на тропинке, и на тропиночке
не повстречаемся мы больше никогда!
Тихим грустым голосом пела такая же тихая и грустная Анжелика Варум, но, когда она заладила бесконечное "Гуд бай, гуд бай, гуд бай...", Мезенцев захлопнул не до конца прикрытое окно. Голос стих, но не настолько, чтобы исчезнуть совсем.
-- Вы мамам об этом... о танцах, я имею в виду, сказали?
-- А как же! -- снова ответила за всех девушка, неуловимо похожая на Конышеву. -- Они нас отпускают. Они такое и за десять лет не заработают!
После этих слов Мезенцев вдруг понял, что вовсе она на Конышеву не похожа. Ну вот ни капельки не похожа!
-- Хорошо. Идите, -- отпустил он их.
Но у самого порога вдруг остановил вопросом:
-- Скажите, девочки, а на просмотре вы раздевались?
-- А как же! -- повернулась от дверей девчонка, еще недавно казавшаяся похожей на Конышеву. -- Так положено. Они же должны знать наши физические возможности...
Оттянутая ржавой пружиной хлопнула дверь. Как будто Мезенцева хлестнули по щеке. Быстро-быстро рассосался запах духов. Мезенцев вспомнил потрепанные пальтишки и куртчонки девчонок, их глупые, немодные береты, сапожки из кожзаменителя со сбитыми каблуками и хотел уж было следом броситься за ними, сказать что-то такое, чтобы они поверили и никуда не ехали, но сзади, заставив его вздрогнуть, зазвонил телефон.
-- Мезенцев? -- спросил с другого конца провода кто-то злой и хмурый. -- Срочно ко мне, в отделение!..
Мезенцев представил землистое лицо Хребтовского, смоляные усы и глупо подмигивающую бровь. Ему почему-то меньше всего хотелось увидеть эту бровь. Словно только она одна знала, как ему тягостно в милиции, и противно подмигивала, намекая именно на это.
-- Но я на дежурстве, -- попытался отбиться он.
-- Какое, к хренам, дежурство, когда я приказываю?! -- гаркнул в трубку Хребтовский, и короткие гудки не дали времени на ответ.
17
Хребтовский сесть не предложил. И здороваться за руку не стал. То ли боялся, что вновь промахнется ладонью, то ли Мезенцеву, стоящему в кабинете уже не в гражданской куртке, а в милицейском бушлате с тремя крошечными звездочками на погонах, уже и не положено было такое внимание со стороны начальника.
-- Я тебе обязанности читать давал? -- хмуро спросил Хребтовский.
Он был в уже привычном сером свитере, но лицо казалось еще землистее, чем при предыдущей встрече, будто чем дольше носил он свитер, тем сильнее краска с него переползала на кожу лица.
-- Так точно, -- с военной дубовостью ответил Мезенцев.
-- Прочел?
-- Прочел, -- соврал Мезенцев.
-- А какого хрена ты тогда на чужой территории перестрелки устраиваешь?
Свирепое, мраморно-холодное лицо Хребтовского ждало ответа. Даже бровь не дергалась, точно она тоже хотела знать, почему же это Мезенцев так глупо поступил.
-- Тот... одноглазый... мог Конышеву убить...
-- Стоп! -- хлопнул пачкой "Мальборо" по столу Хребтовский, и полуметровая кипа бумаг качнулась в сторону Мезенцева, намереваясь его ударить. -- Тебе неясно, что такие операции нельзя проводить в одиночку?! Тебе трудно было вызвать бригаду?! Или патрульную группу?! И вообще, неужели ты не заметил, что находишься на территории другого отделения?!
-- Заметил, -- ответил Мезенцев, хотя, кажется, ни вчера, в запале, ни сегодня, в уже спокойном состоянии, об этом даже не подумал. -- Я мог упустить время. И тогда жизнь Конышевой...
-- Стоп! -- врезал кулаком по столу Хребтовский, и кипа бумаг качнулась настолько сильно, что Мезенцев даже удивился, почему она не упала. Может, ее снизу штырем проткнули? -- А вот теперь скажи: почему ты ее отпустил?! Кто тебе дал на это право?! А?! -- И тяжелым взглядом мутных, то ли серых, то ли зеленых, то ли серо-зеленых глаз раздавил Мезенцева, размазал по карте-схеме отделения, висящей за его спиной.
-- Она попросила, -- тихо ответил он. -- Она обещала, что придет через трое суток... нет, уже через двое...
-- Я чувствую, ты не в морпехе служил, а в колхозе, -- нервно вырвал сигарету из пачки Хребтовский, помял ее в толстых, поросших смоляными волосами пальцах и швырнул в урну. -- Объявляю выговор за самоуправство!
-- Есть выговор! -- машинально, по-военному отчеканил Мезенцев и этой резкостью, отработанностью ответа еще сильнее разозлил Хребтовского.
-- Выговор -- за самоуправство при обезвреживании вооруженного бандита! -- уточнил Хребтовский формулировку. -- А за то, что отпустил Конышеву, -- неполное служебное соответствие.
Мезенцев упрямо молчал. Неполное служебное соответствие или НСС -это уже было слишком много: и возможность потери места при следующем "энэсэсе", и лишение квартальной премии. НСС -- это как желтая карточка в футболе. После нее уже будет красная.
Хребтовский сглотнул его молчание, осмотрел новенькую форму, которая сидела в общем-то неплохо, и вдруг спросил о том, что Мезенцев ну уж никак не ожидал:
-- Зачем ты ходил в суд?
Наверное, у Мезенцева стало слишком растерянным лицо, раз Хребтовский так удовлетворенно откинулся на спинку кресла. И даже бровь, казалось, навеки прилипшая к своему месту, дернулась и так заметно мигнула, что Мезенцев сразу ощутил себя глупым маленьким щенком рядом с матерым волчищем.
-- На меня компромат искал?
Нет, Хребтовский был не волчищем. Скорее -- хитрым лисом. А Мезенцев -- куренком, загнанным в угол хлева. Еще немного -- и только перышки полетят в разные стороны.
-- Я изучал материалы суда по Конышевой, -- еле выдавил Мезенцев. Слова дались так трудно, будто он и вправду стал куренком -- безгласым, только попискивать и умеющим существом. -- Суда... и... и следствия...
-- Понравилось? -- пальцы Хребтовского вытянули еще одну сигарету. Щелкнула зажигалка, и едкий дым поплыл от его рта в сторону Мезенцева. -На что похоже: на Агату Кристи или на Конан Дойля?
-- Там есть одна неувязка, -- пропустил укол мимо ушей Мезенцев. -По материалам следствия выходит, что Конышева при ограблении магазина вынесла из него два ящика водки и три головки сыра "Атлет". Но, судя по тому, как быстро ее задержали, она не могла унести так много. И потом, куда она их дела, если обыск в ее доме, летней кухне и подвале ничего не дал, если... если не считать всего одной бутылки водки из тех двух ящиков, которая почему-то оказалась спрятанной прямо среди круп в летней кухне?
-- Значит, был сообщник, -- отпарировал Хребтовский. -- Но она его не выдала. Одну бутылку оставила себе... Наверно, из жадности, а остальные он упер к себе...
-- Я просмотрел фотографии с места происшествия, -- упорствовал Мезенцев. -- Нужно было обладать немалой силой, чтобы не только разбить внешнее стекло магазина, но и так зверски покрушить витрины...
-- А сообщник? -- напомнил Хребтовский и подмигнул.
Вот уж после этого Мезенцев ненавидел бровь сильнее, чем самого Хребтовского.
-- Но зачем так крушить? -- попытался он внушить свое сомнение начальнику, но ответа не получил.
Мезенцев упрямо не говорил о том, что вел следствие сам Хребтовский, хотя уже в одном этом скрывался ряд странностей. Нет, тогда он еще не был начальником отделения. Хребтовский возглавлял уголовный розыск в этом же отделении и вполне мог не расследовать такое, в общем-то пустячное, дело, как ограбление магазина, тем более что оно не сопровождалось ни грабежом кассы, ни угрозой убийства. Мог поручить любому старлею-оперуполномоченному или вообще какому-нибудь курсанту-практиканту. Но он взялся за это дело сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37