-- раздался визгливый девичий голос от двери, и только когда Ирина повернулась к ней, то с удивлением заметила, что, оглушенная своими мыслями, она даже не уловила, как открылась дверь, и все тот же контролер-сверхсрочник втолкнул вовнутрь еще одну наказанную.
-- Во дела! -- удивленно развела руками девушка. -- А ты что здесь делаешь?
-- Ольга? -- боясь, что ошибется, вспомнила Ирина ту невысокую девушку с разными глазами, что тогда прибежала в их отряд на новость об убийстве.
-- А ты молодец! Стремно вливаешься в наши ряды!
Ольга прошла к Ирине и бесцеремонно уселась на ее топчан.
-- Чего притихли, квочки? -- уколола вопросом она двух других девушек. -- Ее не бойтесь. Она -- не шестерка.
-- Ну-у, тогда нормально, -- сонно протянула одна из них, и Ирина вновь почувствовала, что ну вот ничего не смыслит в тех законах, по которым жило сообщество необычных девчонок.
-- Сколько впаяли? -- поинтересовалась Ольга у Ирины.
-- Неделю.
-- Надо говорить: семь суток. Врубилась?
Ирина кивнула, сразу же решив, что семь суток -- это все же больше, чем неделя. Ведь каждые из этих суток продляли ее жизнь, и продляли гораздо медленнее и ощутимее, чем грозившая промелькнуть неделя.
-- Мне тут шепнули, что мы чуть ли не землячки, -- не унималась Ольга. -- Ты откуда родом-то?
-- Из Горняцка, -- сказала и одним этим словом влила горечь под сердце. Горняцк -- это так много: мама, родной дом, исхоженные вдоль и поперек улицы, детство, юность и... да, и еще тот страшный суд.
-- Во даешь! А чего ж тогда молчишь?! Я -- тоже из Горняцка! Ты учти, -- бросила Ольга быстрый взгляд на двух то ли спящих, то ли прикидывающихся спящими девчонок, -- здесь сразу нужно искать землячек. А если будешь сама по себе, затюкают. Усекла?
Кивок Ириной головы, кажется, ее успокоил. Всегда приятно, когда с твоим мнением считаются. Особенно если до этого никто с ним не считался.
-- А жила ты где? -- кажется, любопытства Ольги хватило бы на десяток человек, но, к сожалению, досталось оно ей одной, и теперь она никак не могла его сдержать.
-- В поселке "Пятой наклонной".
-- А я -- на "Двенадцатой-бис".
Названия звучали как пароль, хотя это были всего лишь номера шахт. Ирина понятливо кивнула, но только после немалого усилия вспомнила, что поселок "Двенадцатой-бис" -- на другом краю города, самом бандитском, глухом и суровом. Но под воспоминание пропустила очередной вопрос Ольги.
-- Что-что? -- замигала она.
-- Я грю, батя -- шахтер?
-- Д-да, -- неохотно ответила Ирина, слепо глядя перед собой. -Был...
-- Бросил вас, что ли?
Говорить не хотелось, но отказ от разговора мог породить обиду, а может, и еще что-нибудь -- что там полагалось по законам зоны. Мог и ничего не породить, но Ирина все же ответила. Тихо-тихо, в колени, все так же прижимаемые к груди:
-- Его завалило... в лаве...
-- Забойщик? -- по-шахтерски спросила Ольга.
Еле уловимый кивок разрешил и ей открыть свою тайну:
-- И моего -- в шахте... Метаном шарахнуло. Мне лет семь было... А тебе?
Два тоненьких девичьих пальчика поднялись над коленками.
-- У-у, так ты его, наверно, и не помнишь?..
Вот тут уж Ирина точно не ответила. Наверное, потому что и не знала, помнит она его или нет. Есть в памяти какой-то цветовой мазок: что-то черное, может быть, фуфайка, а может, и лицо после смены. Не всегда же, как рассказывала мама, в шахтную баню подавали воду. И, как тоже рассказывала мама, иногда домой приходил мыться отец. Может, именно это и запомнилось: все-таки людей с черными лицами она до того не видела. Но Ирина не была уверена, что воспоминание -- об отце. И поэтому он существовал внутри нее как неощутимый, неродной образ. Не хватало, наверное, прикосновения его рук, звука его голоса, запаха его пота.
-- У меня и мамаши нету, -- почему-то хвастливо сказала Ольга. -Свалила с хахалем на Север, да там ее след и затерялся. Бабка у меня. Сколько живет -- столько мучается... Тебя за что к нам закантовали?
-- По ошибке, -- все так же тихо ответила Ирина, точно речь все еще шла об отце.
-- Ты чего туфту гонишь?! -- возмутилась Ольга. -- Статья у тебя какая?
-- Восемьдесят девятая. Три года, -- заученно ответила Ирина фразой, которой она уже десятки раз обозначала себя и в следственном изоляторе после приговора, и на этапе, и в колонии.
-- Детский срок, -- пофорсила Ольга. -- У меня "пятак" по сто семнадцатой.
Номер ничего для Ирины не обозначал. Уголовного кодекса она не знала и на браваду отреагировала так, будто бы ей вообще ничего не сказали.
-- Мне только по двум третям освободиться можно, -- не унималась Ольга. -- А ты сопли развозишь про три года. Тебя, если эту отсидку в ДИЗО тихо спишут, после года выпустить могут, а вот мне...
-- А ты... ну, за что? -- вдруг ощутила Ирина необычность собеседницы.
-- За лохматую кражу.
-- Я не пони...
-- Фу ты! Я ж забыла: ты по фене не ботаешь! -- встрепенулась Ольга. -- Лохматая кража -- это изнасилование.
-- Ты -- за изнасилование?! -- вот теперь уж точно удивилась Ирина. -- Это ж только ребят...
-- Ну да! Нас таких в зоне -- семеро, -- с недовольством, что приходится себя лишать ореола исключительности, но все же призналась ей Ольга.
-- Изна... а как... ну, это?
-- По-разному, -- кажется, Ольга очень любила, когда ее спрашивают. Она сощурила свои разные, чуть подравнявшиеся после этого сжатия глаза и начала быстро-быстро говорить, смешно подергивая на каждом звуке кончиком длинного носа: -- Парень у меня был. Долго я с ним ходила. С полгода. А потом он от меня к одной чувихе свалил. Еще бы -- она учителкой работала, культурная, умная, ну, и смазливая к тому же. Он и поплыл. Психанула я и парней из своей капеллы... то есть компахи, подговорила ее изнасиловать. Перестренула в парке вечерком вместе с чуваками, мордень ей сначала начистила, а потом попросила чуваков, чтоб они ее вые... ну, в общем, того, -- сказала и сама удивилась, чего это она при Ирине матом не ругнулась. Словно было в этой щупленькой, губастой девчонке, что тяжелило язык, когда хотел он ввернуть в рассказ нечто солено-колкое. -- А чувакам -- чего? Одно удовольствие. Они ее по очереди, так, как я просила... Все б нормально, но эта сучка моему парню... бывшему, заложила, а он, гад, ментам настучал. Знала б, что он такой козел, не ходила б с ним никогда...
Только теперь Ирина позавидовала спящим девчонкам. Им хоть не нужно было дальше сидеть рядом с насильницей.
-- Я ей из зоны муляву... то есть письмо, накатала. Чтоб, мол, не обижалась. Так она, стерва, -- резко развернулась Ольга к Ирине, -- мне отписала, что пять лет -- это мало. Мол, могли бы и больше впаять! Ну, и как тебе она?!
Ирина смущенно повела плечами.
-- Нашли за что сажать! Меня ж саму как-то изнасиловали! Так я ж по ментам не бегала и не сексотила!
-- Тебя -- изна...
-- Ну и что! Это ж в компахе. По пьяне, -- не могла она понять удивления в голосе Ирины. -- Пацаны решили в "ромашку" сыграть. Знаешь, как в "ромашку" играть?.. Садятся пацаны вокруг стола: посередине -- пустая бутылка. Крутнули. На кого горлышком показала, тот и пошел... На меня, в смысле. Я для начала подрыгалась, поупиралась, а на пятом вроде и ничего, понравилось... Правда, гад, потом пришлось аборт делать...
Ирина зябко сжала плечи. Если бы могла, превратилась бы в точку, в невидимую, неощутимую точку.
-- А ты что: еще ни с кем? -- бесцеремонно спросила Ольга и, вдруг все поняв по сдавленному молчанию, вскочила с лежака. -- Так ты -- девка?!
"Спящие" соседки, как по команде, повернулись от бетонной стены и посмотрели на Ирину одинаково удивленными глазами.
-- Во класс! Вот на ящик водяры спорю, что одна -- на всю колонию! Спорим?! -- протянула руку Ирине.
А та лишь еще глубже засунула пальцы под коленки. Ощущение одиночества стало еще сильнее, чем до посадки в ДИЗО. На плечи словно кто-то невидимый и страшный загрузил неимоверную тяжесть и теперь ждал, выдержит она ее или упадет замертво. И еще ей показалось, что она сидит голой. Ощущение было настолько сильным, что она даже чуть отклонилась от коленок, чтобы посмотреть, есть ли на груди халат.
-- Нет, ну, вправду скажи: ты -- целка? -- не унималась Ольга.
-- Знаешь... знаешь, -- начал вибрировать голос Ирины, и вдруг откуда-то изнутри выстрелило то, что она и сама от себя не ожидала: -- Да пошла ты!
-- Чего-чего? -- быком наклонялась вперед Ольга. Еще немного -- и покажутся невидимые рога, и вонзит она их...
-- Оль, ну чего ты пристала? -- сонно пробормотала одна из девушек.
-- Чего-чего?.. Ты кого, сука, послала?..
Ирина только теперь заметила, что весь ее лежак пуст, и это открытие заставило ее сделать то, чего не ожидала ни Ольга, ни она сама. Не опуская ног, Ирина подвинулась на жестких досках, легла лицом к бетонной стене и даже закрыла глаза. Ольга еще что-то кричала, но кричала, скорее, для самой себя. Ирина мысленно считала, чтобы не слышать ее, и под этот счет начала действительно засыпать.
8
-- Не было этого вальта сверху!
-- Был!
-- Ты меня за дурочку не держи! Не было! Ну, вот ты рассуди нас: был?
-- Да я, девочки, как-то...
-- А я говорю: был! Глаза по утрам мыть нужно...
-- Сама мой! Хиляй отсюда, если не хочешь играть!
Глаза открылись сами. Бетонная стена холодом дышала на Ирину. Затекший бок умолял перевернуться на другую сторону, но она не хотела этого делать. Бетонная стена была приятней насильницы Ольги, и, наверное, она бы пролежала так до глубокой ночи, но секрет странного разговора все-таки заставил ее тихо перевернуться на другой бок. Впрочем, никто этого и не заметил.
Трое девчонок настолько увлеклись игрой в карты, что ничего, кроме смены мастей, и не замечали.
-- Сдавай по-новой! -- протянула одна из девчонок колоду Ольге. -Только без мухляжа. Будешь секундантшей! -- приказала соседке.
-- Му-у-ухляжа-а-а... Да я отродясь...
-- Секи за ней в три глаза. Что на кон ставишь? -- последний вопрос уже явно адресовался Ольге.
-- Во! -- легла на топчан десятитысячная бумажка.
-- Откуда у тебя "капуста"? -- удивилась девчонка.
-- Токо что нарисовала, -- поиздевалась над ней Ольга. -- Чего пытаешь? Не ясно, что ли, чего я сюда въехала?
-- Наволочки увела? -- поняла секундантша.
-- Ага. Скомуниздила упаковку, -- тасуя колоду, шмыгнула носом Ольга и поправила соломой рассыпавшиеся волосы за ухо. -- Почти все хозобслуге толкнула. Две остались. Хотела на пузе в жилзону пронести и учителкам подкинуть, чтоб поменьше к доске вызывали.
-- Подполковник? -- опять то ли спросила, то ли с полным пониманием всего сказала секундантша.
-- О-он, с-сука режимная!.. Как рентгеном насквозь видит!
-- Ты бы тут с лейтенантов кантовалась, не то бы научилась просекать, -- назидательно проговорила Ольгина напарница по игре. -- Ладно. Я тушь ставлю. Франция.
-- Пополам с Польшей, -- сыронизировала Ирина, но карту сопернице все же дала.
-- Еще.
-- Газета такая есть, -- кинув на лежак следующую засаленную карту, похвасталась культурностью Ольга. -- "Еще" называется. Сплошные голые бабы с мужиками.
-- Еще.
-- Мне б заплатили круто, я б запросто так снялась. Да, может, и даром снялась бы. Жалко, что ли? А у мужиков такие...
-- Себе.
-- Десяточка. Червоненькая.
-- Сама вижу. Чего озвучиваешь?
-- Девяточка. Пикушечка.
-- Вот трынделка!
-- Валет! -- голос Ольги завибрировал от радости. -- Очко!
-- Вот зараза! -- швырнула проигравшая карты на пол. -- Я больше с тобой в стиры* в жизни играть не сяду!
-- Я секла. Без мухляжа, -- вставила секундантша таким тоном, словно это она вытянула злополучного крестового вальта.
-- Давай я твоей Францией накрашусь, -- одним ловким движением смела Ольга с топчана и тушь, и свою купюру.
Ирина вновь ощутила собственную малость и беспомощность в колонии. Перед заходом в камеру у нее вместе с фуфайкой отобрали все: последние несколько тысяч рублей, расческу, платочек, шариковую ручку и все тот же пузырек йода. А у этих девчонок были и деньги, и карты, и даже тушь для ресниц. Да и самой игрой они, может, того и не замечая, как бы исключали Ирину из числа "своих".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37