– Я – тоже, слушая все это.
– Ну пожалуйста, Крис!
– Хорошо. Она начинается с твоего сна, где ты в соборе Сен-Жермен-де-Пре. – Пэйджит помолчал. – А заканчивается лжесвидетельством в сенате.
Она сделала короткий выдох, глаза по-прежнему закрыты.
– Никогда не думала, что ты услышишь об этом.
– Я и без твоей исповеди это знал.
Она покачала головой:
– Я говорю о сне.
– Он как-то утепляет твой образ. Мне было приятно узнать, что в твоем подсознании есть вера в грех.
Мария стерпела насмешку. Спросила дрожащим голосом:
– И твоя помощница знает все это?
– У тебя извращенное понятие о степени важности разных фактов. Окружной прокурор знает все это. – Тон Пэйджита стал ледяным. – Они готовят ордер на арест.
Мария медленно кивнула. Глаза ее оставались закрытыми.
Пэйджит подался вперед:
– Если бы чувство юмора не изменило мне в этой ситуации, я бы сказал, что у нас кризис доверия.
– Прости. Но я стараюсь быть правдивой.
– И я правдив. По крайней мере, пока не найдена вторая кассета, в ней – наихудшее для меня.
– Да, – вяло подтвердила она. – Наихудшее.
– Ты избегаешь моего взгляда, потому что уже приговорила меня, а следовательно и Карло, к провалу? Недаром говорят: глаза – зеркало души.
Мария обернулась к нему и открыла глаза. У нее был еще более беззащитный взгляд, чем в ту ночь в Вашингтоне, когда он узнал, кто она и что она…
– Что тебе нужно от меня?
– Правду, хотя бы в каком-то приближении. В противном случае, если и сейчас будешь лгать, я ухожу – и будь что будет.
Она молча смотрела на него.
– Расскажи мне о Стайнгардте, – потребовал он.
– Я была у него только раз. Пять лет назад, пробыла два часа. И больше к нему не приходила.
– Почему?
– Это как на исповеди: рассказывай, и все. – Она слегка пожала плечами. – И такое ощущение, что всё вокруг охотится на тебя: он сам, комната, магнитофон.
Она помолчала.
– А знаешь, индейцы верят, что фотография крадет душу человека. Когда я ушла от него, у меня было ощущение, что меня два часа обыскивали.
– Больше ты не видела тот сон?
Лицо Мария окаменело.
– Тебя это не касается.
Пэйджит посмотрел на нее:
– Почему было две кассеты?
– Потому что я долго говорила, и он вынужден был поставить вторую кассету.
– Что на второй кассете?
– Это личное, каким было бы и все остальное, если бы Марк Ренсом не полез туда грязными лапами. Не вижу необходимости обсуждать это с тобой и не буду.
– Думаю, там речь идет в основном о деле Ласко.
– Там нет ничего, что могло бы ухудшить мою ситуацию – я уже призналась в лжесвидетельстве. Что касается тебя – на ней то, что ты уже знаешь. – Помолчав, она спокойно добавила: – Речь в ней идет об обстоятельствах усыновления Карло, о том, как это было.
Пэйджит смерил ее оценивающим взглядом:
– Где вторая кассета?
– Я не знаю. – Она отвернулась. – Надеюсь, они никогда не найдут ее, так нужно для твоего блага, для блага Карло.
– Ренсом не говорил?
Мария не сразу ответила, погруженная в свои мысли:
– Нет. Он не говорил.
Пэйджит дождался момента, когда их взгляды снова встретились. Спокойно спросил:
– Это было умышленное убийство?
Она выпрямилась, с видимым усилием сдерживая себя. Произнесла холодно:
– Он пытался надругаться надо мной. И я казнила его.
Пэйджит не нашелся что сказать. Наконец проговорил:
– Почему Ренсом позвонил тебе? Но только правду!
– Чтобы сообщить мне, что у него есть эта кассета.
– Твоя кассета или кассета Лауры Чейз?
– Обе. – Она помедлила. – Он сказал, что интерес у него и профессиональный, и личный.
– Что это значит?
– Как профессионал, он собирался использовать кассету Лауры Чейз для работы над книгой. – Она опустила взгляд. – Личный интерес был в том, чтобы "побеседовать наедине" о моем прошлом.
– В подробности он не вдавался?
– А это и не нужно было. – Она повысила голос. – Он тоном сказал больше, чем мог бы сказать словами, – гнусный тон.
Пэйджит помолчал.
– А что он сказал о кассете? О твоей кассете, точнее.
– Он в подробностях рассказал, что на ней записано. Чтобы я не сомневалась в том, что она у него есть.
– Ты просила его привезти кассету в Сан-Франциско?
Ее взгляд был гневен.
– Да.
– Но он не сделал этого.
– Как мне кажется, – холодно произнесла она, – ты и твои друзья из офиса окружного прокурора только что прослушали ее. Я думаю, мой лучший друг Марк просто забыл прихватить с собой эту кассету.
– Но он не забыл взять кассету Лауры Чейз.
– Конечно. – Ее голос звенел от презрения. – Как я уже говорила инспектору Монку, она возбуждала его.
Пэйджит рассматривал ее лицо. Спросил:
– А почему Сан-Франциско?
– Он сказал мне, что здесь у него частная беседа с другой знаменитой женщиной. – Презрительный тон стал горьким. – Что хочет нас "одну за другой". Чтобы "сравнить ноты".
Пэйджит подумал, что это звучит правдоподобно – для того, кто знает о существовании Линдси Колдуэлл.
– Он упоминал чье-нибудь имя?
– Нет. Он сказал, что не хочет быть болтливым. Но даже разговаривая по телефону, я чувствовала на себе его руки. Поэтому я купила пистолет.
– Значит, ты лгала Монку об угрожающих звонках?
– Конечно. – У нее был задумчивый взгляд. – Если бы я сказала ему правду – о том, что Ренсом шантажировал меня, – у меня был бы мотив для убийства, не так ли?
– Да, но покупка оружия уже серьезно попахивает преднамеренностью.
Мария пожала плечами:
– По крайней мере, проверить, были ли звонки, они не смогут. Мне было проще выйти из положения так, чем сказать правду.
Пэйджит слабо улыбнулся:
– Солгав один раз, приходится лгать снова и снова либо оставлять вопросы без ответа. Почему ты думала, что, выходя один на один с таким человеком, как Чарльз Монк, ты станешь победителем?
– Я не хотела казаться виноватой. – Она улыбнулась в ответ насмешливой улыбкой. – Наверное, мой прежний успех сделал меня излишне самонадеянной.
– Роковое заблуждение. Средний коп из отдела убийств толковее среднего сенатора и гораздо более внимателен к деталям. – Он сделал паузу. – Почему же, хотя бы шутки ради, не рассказать мне, что же произошло в той комнате?
– Это имеет значение?
– Что ты хочешь сказать?
– Кассета с записью допроса, который проводил Монк, может быть свидетельством?
– Да.
– Тогда моя история будет противоречить ей.
– Верно. И это, конечно, очень плохо. Ты не рассказала Монку о Стайнгардте. И намека о шантаже не сделала. Забыла о том, что шторы были опущены. Дала неверную дистанцию стрельбы. Отрицала то, что выходила из комнаты после гибели Ренсома, хотя сомнений в этом нет. И, как установила Лиз Шелтон, без должного почтения отнеслась к задней части мертвого тела. И конечно, по сравнению со всем этим, измышление о телефонных звонках – это ход гения.
Взгляд Марии был равнодушен.
– Все слишком скверно. Хотя по сути сказанное мною – правда.
– Дай определение тому, что ты называешь "по сути". Мне просто не терпится узнать.
– Ренсом оскорбил меня, – медленно произнесла она. – И я убила его.
Она коснулась щеки.
– Если бы я говорила неправду, этого бы не было.
– Что произошло? – снова спросил Пэйджит.
– Произошло то, что я сказала. Если в мой рассказ добавить несколько слов о кассете и шантаже, он будет сущей правдой. – Мария помолчала. – Нужно еще учитывать шок и связанные с ним пробелы в воспоминаниях.
– Как, например, со шторами?
– Да. Я опустила шторы.
– Зачем?
– Ренсом попросил. Я не придала этому значения.
– А уход из комнаты?
Мария прижала руки к груди.
– Я хотела просить кого-нибудь о помощи. Потом поняла, что не все достаточно продумала.
– Что?
Она помолчала.
– О чем говорить и о чем умолчать.
– Поэтому-то ты не сразу позвонила – сочиняла свою историю?
– У меня мысли смешались, в этом все дело. Вспоминая, вижу, что действительно была в шоке. – Голос ее упал. – Слишком много пришлось испытать и физически, и психически, и потом я убила человека, который был виной этому.
– Они ждут от тебя признания в непредумышленном убийстве.
Она снова отвернулась к окну. Сгустившиеся тучи закрыли даль, густая серая пелена брызгала в окно дождевыми каплями.
– А если я не соглашусь?
– Тогда пойдешь под суд. За умышленное убийство.
Мария долго молчала. Потом спросила:
– Какие у меня шансы?
Пэйджит ответил не сразу:
– Случай трудный. Для обеих сторон. – В чем их трудность?
– Они не могут использовать кассету Стайнгардта. По крайней мере, до тех пор, пока ты не предстанешь перед судом.
– А наша трудность?
– Если ты откажешься взять на себя вину, они проиграют кассету с допросом Монка и укажут на все несообразности в твоем рассказе. После этого присяжные выразят удивление по поводу того, что они верили женщине, лгавшей полиции, и все свидетельство будет поставлено под сомнение. – Пэйджит помолчал. – Честно говоря, я верю тебе только потому, что рассказы Мелиссы Раппапорт и Линдси Колдуэлл придают некоторую правдивость твоей истории. Разумеется, присяжные не имели удовольствия узнать тебя так же хорошо, как узнал тебя я, но, наверное, они не захотят иметь удовольствие видеть Раппапорт или Колдуэлл. И сомневаюсь, что судья заставит присяжных выслушать их. Мария обернулась к нему:
– То есть мне придется давать показания?
– Думаю, да. – Пэйджит посмотрел на нее. – Тебе, в частности, придется объяснить все противоречия в твоих показаниях Монку, признать шантаж, о котором ты забыла упомянуть, и попытаться как-нибудь завоевать доверие присяжных.
Она слегка улыбнулась:
– И это все?
– Не совсем. Тебе придется смириться с ущербом для репутации от кассеты Стайнгардта, поскольку, стремясь обойти острые углы, ты лишила себя привилегии пациентки врача-психиатра, и Шарп непременно даст прослушать кассету присяжным. Когда они услышат о твоей лжи сенаторам – это конец. А Марни Шарп любым путем, включая и всевозможные уловки, добьется этого.
– Почему?
– Потому что она честолюбива… Как и ты в свое время.
Лицо Марии сделалось жестким.
– Пусть она честолюбива, но терять ей нечего.
– Не думаю, что Марни Шарп, в отличие от других, нечего терять.
– А тебе, Крис?
– Если эта кассета выйдет на поверхность, я могу потерять многое. И Карло тоже. Вот поэтому Маккинли Брукс и советует мне предложить тебе эту сделку.
Мария размышляла над сказанным.
– Я признаю себя виновной, и кассета будет предана забвению. В этом сделка?
– Да.
– Хорошо придумано.
– Почему ты решила, – мягко спросил Пэйджит, – что они не найдут ее?
Глаза Марии сузились.
– Потому что я не знала, где она. А поскольку я не сказала им об этом, полиция не могла знать, где искать.
– Это неверное суждение, Мария. Как я уже говорил, интуиция изменяет тебе.
Мария вздохнула.
– Хорошо, – проговорила она наконец. – Что ты будешь делать?
– Пока не скажу. Брукс и Шарп хотят, чтобы я сделал за тебя выбор. То, что они предлагают, понятно. Но я отказываюсь.
– Несмотря на то что ты и Карло многим рискуете?
– Да. Ты втянула меня в это, поскольку была уверена, что я выиграю. В этом твоя "суть" – в стремлении к махинациям и в необремененности совестью – и я презираю тебя за это. Но не хочу, чтобы окружной прокурор заставил меня отвечать за твои трюки, не хочу проигрывать. – Пэйджит пожал плечами. – Ты убила, Мария. Тебе и делать выбор.
Некоторое время она молчала.
– Если дойдет до суда, ты будешь меня защищать?
– Речь ведь идет о Карло. В конце концов он – наш сын.
Мария опустила взгляд:
– Мне это представляется следующим образом, – медленно произнесла она, – либо мать Карло обвиняется в убийстве, либо в лжесвидетельстве, но в этом случае у нее есть шанс быть признанной невиновной в убийстве. А я невиновна.
Она подняла глаза:
– Вопрос лишь в одном: будешь ли ты меня защищать?
Пэйджит встал, подошел к окну. Мелиссу Раппапорт и Линдси Колдуэлл со счетов не сбросишь, и, кроме того, что бы там Мария ни делала, это не было умышленным убийством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96