– Поскольку врача здесь нет, поверим вам на слово. И вы действительно со спокойной совестью изобличали мисс Карелли, обнаружив противоречия в ее показаниях, зная, что двенадцать часов назад она перенесла моральную травму, и вам даже в голову не пришло предложить ей что-нибудь, скажем, "биг мак" или жаркое?
– Протестую! – выкрикнула Шарп. – Здесь суд, а не школьный диспут. Риторические вопросы неуместны.
– Мистер Пэйджит, – сказала судья Мастерс, – надо проявлять хоть какое-то уважение к правилам. И не отказывайте составу суда в способности к мыслительной деятельности. Я вынуждена снять пять ваших вопросов.
Пэйджит улыбнулся:
– Тогда я с удовольствием вернусь на свое место.
Встала Шарп:
– Несколько коротких вопросов.
Судья кивнула:
– Прошу вас.
Шарп повернулась к Монку:
– Кто прервал допрос?
– Мисс Карелли.
Неплохой вопрос для начала, подумала Терри. Пэйджит лишил Шарп возможности обсуждать содержание кассеты, поставив под сомнение способность Марии и отвечать на вопросы. Теперь она попытается доказать, что Мария не теряла контроль над собой.
– Итак, мисс Карелли была вправе сама отказаться от ответа на дальнейшие вопросы?
– Конечно.
– Когда мисс Карелли отказывалась от продолжения допроса, она казалась неспособной ориентироваться в происходящем?
– Протестую, – заявил Пэйджит. – Мы уже установили, что свидетель не в состоянии дать медицинское заключение.
– Мне не нужно мнение медэксперта, – возразила Шарп. – На мой вопрос может ответить любой непрофессионал: "Не было ли у мисс Карелли признаков помрачения сознания?"
– Протест отклоняется, – объявила Мастерс. – Свидетель может отвечать.
– Нет. – Монк помолчал. – Я, помнится, еще подумал тогда, что мисс Карелли полностью сохранила самообладание, отвечает впопад – удивительно для женщины, только что застрелившей человека. – Он снова помолчал. – Но особенно меня поразило то, что она сама выключила магнитофон.
Пэйджит слушал, не меняя выражения лица. Но Терри знала, как болезненно воспринимает он эти вопросы, – женщине, которую описывал Монк, больше подходил спокойный голос на магнитофонной кассете, чем истерзанное лицо на огромной фотографии.
А Шарп двигалась к своей цели:
– Мисс Карелли просила накормить ее?
– Нет, на кассете есть запись – она просила воды.
– Но она просила врача?
– Нет.
– Время для отдыха?
– Нет.
Шарп кивнула.
– Когда запись прекратилась, – мягко спросила она, – мисс Карелли просила о чем-либо вообще?
– Да. – Монк перевел взгляд с Марии на Пэйджита. – Да, – повторил он. – Она хотела встречи с адвокатом.
– Это, – произнесла Марни Шарп на телеэкране, – не что иное, как убийство.
Терри и Пэйджит сидели в библиотеке, просматривали записи Терри, готовясь к выступлению Элизабет Шелтон. А до этого пришлось выдержать натиск репортерских толп. Они забросали их вопросами, просили Карло подтвердить, что Мария его мать, спрашивали, что они думают о суде.
Пэйджит, глядя на телеэкран, бесстрастно прокомментировал:
– Сегодня она хорошо выступала.
Терри не отвечала, чувствуя, как удручающе слушание действует на Пэйджита, – так много он поставил на карту. Они всегда просто работали вместе, стараясь не касаться того, что имело отношение к личной жизни, теперь же ей хотелось сделать что-то для него лично.
– Вы тоже хорошо выступали, – заметила она.
Он пожал плечами:
– Вы говорите так по доброте душевной. Я только с краю пощипал. Этого совершенно недостаточно.
Он кажется усталым, подумала Терри, а ведь сегодня только первый день.
– Но все равно, все это пойдет на пользу Марии, – ответила она. – Однако на перекрестном допросе вам не удастся добиться прекращения дела. Никто бы этого не добился.
– Давайте начнем, – говорила Шарп на телеэкране, – с тех фактов, которые мисс Карелли трактует, кажется, правдиво.
Терри мгновение смотрела на нее. Сказала спокойно:
– В чем же правда, хотела бы я знать.
Пэйджит откинулся на изголовье кушетки, глядя в холодный камин. Комната, освещаемая лишь светом уличных фонарей и прожектора у пальмы, была почти темна. И ничего нельзя было прочитать на лице Пэйджита. Наконец он проговорил:
– Я стараюсь не задаваться этим вопросом.
– Не хотите знать?
– Отчасти да. – Он повернулся к ней. – У меня странное ощущение, будто есть какая-то причина, по которой я никогда не узнаю об этом.
– А еще почему?
– Из практических соображений. – Он слегка улыбнулся. – Правда может пагубно повлиять на мою способность творчески подходить к защите клиентки.
– О мертвом, – спокойно заметила Шарп с экрана, – можно говорить что угодно.
– В забавные игры мы играем. – Терри вздохнула. – Речь идет не об истине. Речь идет о бремени доказательства и о правилах дачи показаний – что знает обвинение, могут ли они доказать это, можем ли мы это отвергнуть либо подвергнуть сомнению.
– Законам обычной человеческой морали это не вполне отвечает, – согласился Пэйджит. – Думаю, поэтому человек со стороны бывает разочарован – у него появляется ощущение, что это театр Кабуки, а не то место, где заняты поисками истины. Он, конечно, забывает, что в этой системе есть и другие точки отсчета и потому цивилизованное общество не старается покарать во что бы то ни стало. Если бы это было не так, мы плюнули бы на суд и стали бы вырывать у Марии ногти, добиваясь "правды". – Он помолчал. – Какой бы она ни была.
– В частности, – говорила Шарп, – доктор Шелтон считает, что прошло не меньше тридцати минут после смерти мистера Ренсома, прежде чем мисс Карелли решила расцарапать ему ягодицы.
Пэйджит взглянул на экран.
– Если я не смогу ничего сделать с этим, – тихо произнес он, – Марии конец.
А Терри вспомнила показание Монка с том, что отпечатки пальцев Марии остались всюду, когда она, как будто блуждая по комнате, касалась всего: ламп, столов, ящиков столов, и все это в чужом, незнакомом номере отеля. Что она делала? Терри не знала. Был ли Ренсом в это время еще жив или мертвым лежал на полу?
– Вы думаете, что она все же лжет? – спросила Терри.
– Да, – нехотя ответил он. – По крайней мере, в чем-то. Но в чем, я не знаю. И не хочу знать.
Обдумав его слова, Терри мягко сказала:
– Простите, но лично мне хотелось бы узнать.
– Тогда сделайте одолжение, Терри, если узнаете, не говорите мне. – Помолчав, Пэйджит добавил: – Достаточно того, что знаешь правду о собственной жизни.
Терри заговорила не сразу.
– Меня все-таки удивляет, – произнесла она наконец, – что же произошло со второй кассетой. И где кассета Линдси Колдуэлл?
Пэйджит бросил взгляд на потолок, как бы боясь, что Карло услышит их.
– Понятия не имею. Но, судя по тому, как вы спросили, думаю, кассета не пропала.
Терри вопросительно посмотрела на него:
– Мария?
Пэйджит кивнул:
– Думаю, да. Но ни малейшего представления о том как. Впрочем, меня это и не волнует. Думаю, так для меня будет лучше. На экране подходило к концу вступительное слово Шарп.
– Мне хочется узнать, – проговорила Терри, – что же произошло в номере между Марией Карелли и Марком Ренсомом. Это нужно мне лично.
Пэйджит, помолчав, ответил:
– Но мы никогда не узнаем. И никогда, надеюсь, не узнаем, что же на той кассете.
И повернулся к экрану, где в это время появилось лицо Карло.
Взгляд Карло был устремлен на камеру.
– Кристофер Пэйджит – мой отец, – откровенно говорил он, – а Мария Карелли – моя мать. И единственное, что могу сказать о них кому бы то ни было, – я горжусь ими.
– Боже мой, – пробормотал Пэйджит. – Как мне не хотелось этого.
Снова появилось лицо репортера.
– И единственный комментарий мистера Пэйджита и мисс Карелли – это сообщение для печати, полученное из офиса мистера Пэйджита, в нем он заявляет: "Карло Карелли Пэйджит – наш сын. И единственное, что мы можем сказать о нем кому бы то ни было, – мы гордимся им".
– Мы сразу же решили с Марией: никаких интервью о Карло или о том, что связано с Карло, – пояснил Пэйджит. – Это единственное, в чем у нас не было разногласий за многие годы.
Терри задумалась.
– Я думаю, она любит его… по-своему. Хотя мне это непонятно.
У Пэйджита был отсутствующий взгляд.
– А знаете, что я сделал, узнав от нее, что она беременна? Спросил: чей ребенок?
Терри взглянула на него:
– С той поры прошло много времени, Крис. И что бы вы там ни говорили, теперь это не имеет значения.
Какое-то мгновение они молчали, потом Пэйджит обернулся к ней:
– Я искренне сожалею, что отрываю вас от Елены.
– Я скучаю без нее, но, кроме мыслей о Елене, меня волнует еще очень многое. – Терри смолкла, ей снова пришла в голову мысль, что нет уже той прежней уверенности в благополучном будущем Елены. Но этого она не могла сказать Пэйджиту и только добавила: – Карло – вот кто меня больше всего беспокоит.
Он, казалось, собирался о чем-то спросить, но передумал. Сказал только:
– Я боюсь этого слушания. Боюсь из-за Марии, из-за себя, а больше всего из-за него. Похоже, я сильно рискую.
Терри знала, что это правда, эксперты-юристы на телевидении уже приговорили его, хотя они и не знали, чем он рискует.
– Но назад пути нет, – ответила Терри. – Относительно Шелтон у меня есть кое-какие мысли.
2
Глядя на Элизабет Шелтон, занявшую место свидетеля, Пэйджит вспомнил о том, что сразу же инстинктивно почувствовал к ней симпатию.
Размышляя над природой этого чувства, он объяснял его тем, что ее ясные глаза светились умом и интеллектом и от нее исходило ощущение душевного равновесия, когда ни тайный страх, ни амбиции не принуждают к несправедливости или обману. Кроме того, нечто едва уловимое позволяло думать, что – каким бы хорошим профессионалом ни была Шелтон – ей отнюдь не чужды радости жизни: ее элегантный костюм и ярко-оранжевый шарфик вовсе не для роли судмедэксперта, а для кого-то, кто ей нравится. Это заставляло Пэйджита сожалеть, что они встретились в этих, а не в иных обстоятельствах и что в его задачу входило теперь доказать ее профессиональную несостоятельность.
И он вынужден был наблюдать, как она кирпичик за кирпичиком помогала Марни Шарп возводить бастионы обвинительного заключения.
Шарп кратко охарактеризовала Шелтон как опытного и знающего эксперта в области судебной медицины и криминологии и перешла к делу.
– Когда вы проводили медицинскую экспертизу, – спросила она, – вы старались найти факты, подтверждающие рассказ Марии Карелли?
– Да. Старалась.
– И такие факты были?
Со своего судейского места Кэролайн Мастерс пристально смотрела на Элизабет Шелтон.
– За исключением синяка на лице, – ответила та, – подобных фактов я не обнаружила.
– Не обнаружила, – подчеркнула Шарп.
Шелтон едва заметно кивнула; этот сдержанный жест говорил о том, что она не разделяет запальчивости Шарп.
– Да, это так, – подтвердила она.
– К этому мы еще вернемся, – сказала Шарп. – Но в связи с вопросами мистера Пэйджита инспектору Монку необходимо кое-что уточнить. Доктор Шелтон, свои тесты вы проводили в присутствии мисс Карелли?
– Какое-то время. Когда я пришла в номер мистера Ренсома, в мою задачу входило и обследование мисс Карелли – следы насилия и прочее.
– А когда это было?
– Примерно в час тридцать. Почти сразу же после звонка мисс Карелли по 911.
– И вы разговаривали с мисс Карелли?
– Да.
– Вы можете рассказать об этом разговоре?
Шелтон молчала, в замешательстве глядя на Марию Карелли.
– Среди прочего, – тихо произнесла она, – я спросила ее, имел ли с ней близость мистер Ренсом и нужна ли ей медицинская помощь.
– А что она ответила?
– Нет. На оба вопроса.
Шарп удовлетворенно кивнула:
– Не могли бы вы описать ее состояние?
Шелтон размышляла некоторое время:
– Я бы сказала, что она была подавлена – даже несколько испугана. Но вполне в здравом уме.
– По вашему мнению, у нее были признаки шока?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96