– Зовут Керриган, – сказал он. – Монро Керриган. Я против католиков ничего не имею. Плохих евреев тоже полно. Этот Керриган парикмахер, когда работает. Против парикмахеров тоже ничего не имею. Но много среди них лентяев, да и на скачках играют. Ненадежные люди.
– Она вам напишет, когда ее обчистят?
– Ей жутко стыдно бывает. Как бы чего с собой не сделала.
– Тут надо розыск объявлять, м-р Эдельвейс. Подайте заявление.
– Нет, я против полиции ничего не имею, но это не дело. Унизительно будет для Мейбл.
Мир, казалось, так и кишел людьми, против которых м-р Эдельвейс ничего не имел. Он выложил на стол деньги.
– Двести долларов, – сказал он. – Первый взнос. Так будет лучше.
– Это опять повторится, – сказал я.
– Конечно, – он пожал плечами и мягко развел руками. – Но – двадцать четыре года, а мне скоро пятьдесят. Как же может быть иначе? В конце концов она успокоится. Плохо, что детей нет. Она не может иметь детей. У евреев любят большую семью. Так Мейбл это знает. Вот и мучается.
– Умеете вы прощать, м-р Эдельвейс.
– Ну, я не христианин, – заметил он. – То есть, я против христиан ничего не имею, вы же понимаете. Но уж такой я. Это не просто слова. Я так живу.
Ох, забыл самое главное.
Он достал открытку и положил ее на стол рядом с деньгами.
– Из Гонолулу она это прислала. В Гонолулу жизнь дорогая. У моего дяди там ювелирная торговля. Сейчас он уже старый. Живет в Сиэтле.
Я снова взял фотографию.
– Это мне понадобится, – сообщил я. – И копии придется снять.
– Так и знал, м-р Марлоу, что вы это скажете. Так я уже приготовился.?
Он извлек конверт, в нем было пять экземпляров фото. – Керриган у меня тоже есть, только моментальный снимок.
Он полез в другой карман и вручил мне другой конверт. Я взглянул на Керригана. У него была смазливая жуликоватая физиономия, что меня не удивило. Три экземпляра Керригана.
М-р Болдуин Эдельвейс оставил еще одну визитную карточку, на которой были его имя, адрес, номер телефона. Он выразил надежду, что это обойдется не слишком дорого, но был готов сразу предоставить нужные средства и сказал, что будет ждать от меня известий.
– Двух сотен хватит, если она все еще в Гонолулу, – сказал я. – Теперь мне нужно подробное описание их обоих, чтобы передать по телефону. Рост, вес, возраст, цвет волос, шрамы или особые приметы, что на ней было надето и сколько денег она забрала из банка. Если такое уже случалось, м-р Эдельвейс, значит, вы знаете, что мне нужно.
– Странное у меня предчувствие насчет этого Керригана. Нехорошее.
Еще полчаса я вытягивал из него и записывал нужные сведения. Потом он молча встал, молча пожал мне руку, поклонился и молча вышел из кабинета.
– Передайте Мейбл, что все в порядке, – только и сказал он на прощанье.
Дело оказалось нетрудное. Я послал телеграмму в сыскное агенство в Гонолулу, а вслед за ней, авиапочтой – фотографии и те сведения, что в телеграмму не уместишь. Мейбл нашли в шикарном отеле, где она работала уборщицей, мыла ванны, полы и так далее. Керриган поступил точь-в-точь по предчувствию м-ра Эдельвейса – обчистил ее во сне и смылся, оставив расплачиваться за гостиницу. Она заложила кольцо, которое Керриган не сумел отобрать у нее по-хорошему. Этого ей хватило, чтобы рассчитаться в гостинице, но на дорогу домой денег уже не было. Так что Эдельвейс вскочил в самолет и помчался за ней.
Не заслуживала она такого мужа. Я послал ему на счет двадцать долларов плюс оплату длинной телеграммы. Двести долларов заграбастало агентство в Гонолулу. Поскольку у меня в сейфе лежал портрет Мэдисона, я мог позволить себе работать по грошовым расценкам.
Так прошел один день из жизни сыщика. Не совсем типичный день, но и не такой уж нетипичный. Зачем я этим занимаюсь, никто не знает. Разбогатеть на этом нельзя, удовольствия тоже мало. Время от времени в тебя стреляют, лупят или швыряют за решетку. Случается, что и убивают. Каждый месяц ты говоришь себе, что пора бросить, пока еще из тебя песок не сыплется, и заняться чем-нибудь приличным. Потом в дверь звонят, и на пороге опять возникает очередной гость с очередной проблемой, очередной бедой и скромной суммой денег.
– Входите, м-р Тягомот. Чем могу быть полезен?
Хотел бы знать, что меня здесь держит.
Три дня спустя, ближе к вечеру, мне позвонила Эйлин Уэйд и пригласила на завтра к себе домой на коктейль. Соберется несколько друзей. Роджер хочет меня видеть и поблагодарить как следует. И не буду ли я так любезен прислать счет?
– Вы мне ничего не должны, м-с Уэйд. Я мало что сделал, и мне уже заплачено.
– Я, наверное, показалась вам дурочкой со своими викторианскими замашками, – заметила она. – В наше время поцелуй не много значит. Так вы придете?
– Боюсь, что да. Хотя и не надо бы.
– Роджер совсем здоров. Работает.
– Прекрасно.
– Какой у вас сегодня мрачный голос. Наверное, относитесь к жизни слишком серьезно.
– Бывает что и так. А что?
Она ласково засмеялась, простилась и положила трубку. Я немножко посидел, пытаясь относиться к жизни серьезно. Потом попробовал вспомнить что-нибудь забавное, чтобы посмеяться от души. Ни то, ни другое не получилось. Тогда я достал из сейфа и перечитал прощальное письмо Терри Леннокса. Оно напомнило, что я так и не побывал у Виктора и не выпил за Терри «лимонную корочку». Время было самое подходящее – в баре сейчас тихо, как он любил. При мысли о Терри мне стало и грустно, и досадно. Добравшись до бара, я чуть не проехал мимо. Но сдержался. Слишком много денег он мне прислал. Дураком меня выставил, но щедро заплатил за это удовольствие.
Глава 22
У Виктора было так тихо, что, казалось, можно услышать звук перепада между жарой и прохладой. На табурете у стойки сидела женщина. На ней был дорогой черный костюм – наверно, из какого-нибудь орлона, специально для лета. Перед ней стоял стакан бледно-зеленого напитка, и она курила сигарету в длинном янтарном мундштуке с тем сосредоточенным видом, который объясняется иногда неврастенией, иногда сексуальной озабоченностью, а иногда просто диетическим голоданием.
Я сел через два табурета от нее, и бармен кивнул мне, но не улыбнулся.
– "Лимонную корочку", – сказал я. – Без горькой настойки.
Он положил передо мной салфеточку.
– Знаете что? – сказал он с гордостью. – Я запомнил, что вы со своим другом говорили как-то вечером, и достал-таки бутылку лимонного сока. Потом вас долго не было, и я ее только сегодня открыл.
– Мой друг уехал, – сообщил я. – Сделайте двойной, если можно. И спасибо за внимание.
Он отошел. Женщина в черном бегло взглянула на меня и перевела глаза на свой стакан.
– Здесь так редко это заказывают, – произнесла она так тихо, что я не сразу понял, к кому она обращается. Но она снова поглядела в мою сторону.
Глаза у нее были темные, очень большие. Такого яркого лака на ногтях я в жизни не видел. Но на искательницу приключений не похожа, и в голосе ни тени кокетства.
– Я имею в виду «лимонные корочки», – пояснила она.
– Меня к ним приятель приучил, – сказал я.
– Наверно, англичанин.
– Почему?
– Сок зеленого лимона. Это типично английское – так же, как вареная рыба с этим жутким томатным соусом, словно повар полил ее собственной кровью.
– А по-моему, это пришло из тропиков, откуда-нибудь из Малайи.
«Лимонную корочку» хорошо пить в жару.
– Может быть, вы и правы.
Она снова отвернулась. Бармен поставил передо мной стакан. Сок придал коктейлю мутность и зеленовато-желтоватый оттенок. Я попробовал. Сладко и терпко. Женщина в черном наблюдала за мной. Приподняла стакан, словно хотела чокнуться. Мы оба выпили. Тут я понял, что она пьет то же самое. Следующий ход был таким банальным, что я не стал его делать. Остался сидеть на месте.
– Он не был англичанином, – заметил я после паузы. – Кажется, только жил там во время войны. Мы иногда сюда заходили в это время. Пока народу немного.
– Сейчас хорошо, – согласилась она. – В баре только и можно сидеть в это время. – Она допила коктейль. – Может быть, я знала вашего друга, – сказала она. – Как его звали?
Я не сразу ответил. Закурил, глядя как она вытряхивает окурок из янтарного мундштука и вставляет новую сигарету. Поднес ей зажигалку.
– Леннокс, – сказал я.
Поблагодарив, она окинула меня быстрым пытливым взглядом. Потом кивнула.
– Да, я очень хорошо его знала. Может быть, даже слишком хорошо.
Бармен придвинулся ближе и посмотрел на мой стакан.
– Еще две порции, – попросил я. – Отнесите за столик.
Я слез с табуретки и остановился в ожидании. Может, она откажется. Мне было, в общем, все равно. Могут же в этой сексуально озабоченной стране мужчина с женщиной просто познакомиться и поговорить, не думая о постели. А если она решила, что я к ней пристаю, так и черт с ней.
Она поколебалась, но недолго. Взяла со стойки черные перчатки, черную замшевую сумку с золотой застежкой, прошла к столику в углу и молча села. Я уселся напротив.
– Меня зовут Марлоу.
– А меня Линда Лоринг, – спокойно ответила она. – Вы, кажется, сентиментальны, м-р Марлоу?
– Почему? Оттого, что я пришел выпить «лимонную корочку»? А вы сами?
– Может быть, я люблю этот коктейль.
– Может быть, я тоже. Но уж слишком это большое совпадение.
Она загадочно улыбнулась. На ней были изумрудные серьги и изумрудная брошка. Судя по огранке, камни были настоящие – плоские, со скошенными краями. И даже при тусклом освещении они мерцали внутренним блеском.
– Значит, вот вы какой, – произнесла она. Официант принес и поставил стакан. Когда он отошел, я сказал:
– Да, я знал Терри Леннокса, иногда выпивал с ним, он мне нравился. Это была случайная дружба, как бы на стороне. Я никогда не бывал у него дома, не общался с его женой. Видел ее только раз на стоянке.
– И все-таки это была дружба, правда?
Она протянула руку за стаканом. На пальце кольцо с изумрудом в бриллиантовой оправе. На вид я дал бы ей лет тридцать или чуть больше.
– Может быть, – согласился я. – Беспокоил меня чем-то этот парень. До сих пор беспокоит, А вас?
Она облокотилась о столик и посмотрела на меня бесстрастным взглядом.
– Я же говорю, что хорошо его знала. Слишком хорошо, чтобы за него беспокоиться. У него была богатая жена, при которой он жил в роскоши. Взамен она просила только, чтобы он оставил ее в покое.
– Разумное требование, – заметил я.
– Не надо иронизировать, м-р Марлоу. Бывают такие женщины. Ничего не могут с собой поделать. И он все знал с самого начала. Если бы в нем победила гордость, дверь всегда была открыта. Зачем было ее убивать?
– Совершенно верно.
Она выпрямилась и взглянула на меня сурово. Губы у нее дрогнули.
– Потом он сбежал, и вы, говорят, ему помогли. Наверное, еще и гордитесь этим.
– Ну что вы, – возразил я. – Я это сделал только ради денег.
– Не смешно, м-р Марлоу. Честно говоря, не знаю, зачем я здесь с вами сижу.
– Это легко поправить, м-с Лоринг. – Я потянулся за стаканом и осушил его одним махом. – Я думал, вы расскажете про Терри что-нибудь новое. Мне неинтересно обсуждать, почему Терри Леннокс разбил жене лицо в кровавую кашу.
– Как это грубо, – сердито сказала она.
– Вам не нравится? Мне тоже. И я не пил бы здесь «лимонную корочку», если бы считал, что Терри это сделал.
Она встрепенулась. Помолчав, медленно произнесла:
– Он покончил с собой и оставил подробное признание. Что вам еще нужно?
– У него был револьвер, – объяснил я. – В Мексике этого достаточно, чтобы какой-нибудь нервный блюститель всадил в него пулю. В Америке тоже полно полицейских, которые могут за это убить. Иногда они стреляют прямо через дверь, если им не открывают сразу. Что касается признания, я его не читал.
– Ну, конечно, мексиканская полиция его подделала, – язвительно сказала она.
– Это им не по зубам, особенно в таком городишке, как Отатоклан. Нет, признание, наверное, настоящее, но это не доказательство, что он убил жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52