Он упал и поранился. Извините, что я вас потревожила.
– De nada, Senora, – отвечал Кэнди с улыбкой.
– Тогда я прощаюсь, – сказала мне Эйлин. – Я страшно устала. Кэнди сделает все, что нужно.
Она стала медленно подниматься по лестнице. Мы с Кэнди провожали ее глазами.
– Мировая дамочка, – доверительно сообщил он. – Ночевать останешься?
– Вряд ли.
– Es, lasiraa. Дамочка одинокая, скучает.
– Не распускай язык, малыш. Отнесем-ка вот это в спальню.
Он взглянул на Уэйда, храпевшего на диване.
– Pobrecito, – грустно пробормотал он, словно ему и вправду было жаль хозяина, – Borracho como una cuba.
– Он, может, и вправду пьян, как свинья, но уж точно не «бедняжечка»,? заметил я. – Бери за ноги.
Мы подняли Уэйда, и хотя нас было двое, он показался мне тяжелым, как свинцовый гроб. Когда мы шли наверху по галерее мимо закрытой двери, Кэнди указал на нее подбородком.
– La Senora, – прошептал он. – Постучи очень тихо, может, она пустит.
Я ничего не ответил, потому что он был мне еще нужен. Мы втащили тело в следующую дверь и свалили на кровать. Затем я взял Кэнди за руку пониже плеча – там, где можно сделать больно, если нажать как следует. Я нажал как следует. Он поморщился, лицо у него напряглось.
– Тебя как звать, мексикашка?
– Руки прочь, – огрызнулся он. – И я тебе не мексикашка. Меня зовут Хуан Гарсия де Сото йо Сото-майор. Я чилиец.
– О'кей, дон Хуан. Но не зарывайся. Не поливай грязью людей, у которых работаешь.
Он вырвался и отступил, сверкая злыми черными глазами. Скользнув рукой за пазуху, он извлек длинный тонкий нож. Поставил его острием на ладонь и, почти не глядя, подержал на весу. Потом убрал руку и поймал повисший в воздухе нож за рукоятку. Все это очень быстро, без усилий. Вскинув руку, он сделал резкий выпад, нож мелькнул в воздухе и вонзился, дрожа, в оконную раму.
– Cuidado, Senor, – сказал он с язвительной улыбкой. – И лапы держи при себе. Со мной шутки плохи.
Он не спеша подошел к окну, вырвал нож из рамы, подкинул в воздух, сделал оборот кругом и поймал его сзади. С легким щелчком нож исчез у него под рубашкой.
– Недурно, – заметил я. – Только показухи слишком много.
Он пошел на меня, презрительно улыбаясь.
– Знаешь, как локти ломают? – продолжал я. – Вот так. Схватив за правую кисть, я дернул его на себя, зашел сбоку, а согнутую руку подставил под его локтевой сустав. Используя руку как точку опоры, я легонько нажал. – Стоит налечь посильнее, – объяснил я, – и локоть треснет. А это дело нешуточное. На полгода забудешь, как ножик метать. А если дернуть покрепче, так и навсегда.
Сними ботинки с м-ра Уэйда.
Я отпустил его, и он усмехнулся.
– Неплохой трюк, – сказал он. – Я запомню. Он нагнулся к Уэйду и замер.
На подушке было кровавое пятно.
– Кто хозяина порезал?
– Не я, дружище. Он упал и расшибся. Рана неглубокая. Доктор уже смотрел. Кэнди медленно вздохнул.
– Ты видел, как он упал?
– Это без меня случилось. Ты что, так любишь хозяина?
Он не ответил. Снял с Уэйда ботинки. Потихоньку мы его раздели, и Кэнди нашел где-то зеленую с серебряным пижаму. Мы натянули пижаму на Уэйда, уложили его в постель и хорошенько укрыли. Он был по-прежнему весь мокрый и храпел. Кэнди грустно взглянул на него, покачивая напомаженной головой.
– Кому-то надо с ним посидеть, – заявил он. – Пойду переоденусь.
– Иди спать. Я здесь побуду. Понадобишься, я позову. Он посмотрел мне в глаза.
– Смотри за ним хорошо, – сказал он тихо. – Очень хорошо.
Он вышел из комнаты. Я пошел в ванную, взял мокрую губку и толстое полотенце. Легонько повернув Уэйда на бок, постелил полотенце на подушку и обмыл кровь с головы, стараясь, чтобы рана не открылась снова. Стал виден неглубокий порез дюйма два длиной. Пустяки. Тут д-р Лоринг не наврал. Не помешало бы наложить швы, но, может, и не обязательно. Я нашел ножницы и выстриг волосы вокруг раны, чтобы заклеить ее пластырем. Потом повернул Уэйда на спину и обтер ему лицо губкой. Наверное, это было ошибкой.
Он открыл глаза. Сперва взгляд его был блуждающий и туманный, потом прояснился, и он увидел меня. Рука задвигалась, потянулась к голове, нащупала пластырь. Он что-то промычал, потом голос тоже прояснился.
– Кто меня ударил? Вы? – Он продолжал ощупывать пластырь.
– Никто вас не бил. Вы упали.
– Упал? Когда? Где?
– Там, откуда звонили. Вы звонили мне. Я услышал, как вы упали. По телефону.
– Я звонил вам? – Он слабо усмехнулся. – Вы что, скорая помощь, приятель? Сколько времени?
– Около часу ночи.
– Где Эйлин?
– Пошла спать. Ей сегодня досталось.
Он молча это обдумал. В глазах мелькнуло страдание.
– А я не... – Он умолк и поморщился.
– Насколько я знаю, вы ей ничего не сделали. Если вас это волнует.
Просто выбрались из дома и свалились без чувств у забора. Хватит разговоров.
Спите.
– Спите, – повторил он тихо, нараспев, словно ребенок, зубрящий урок. – А что это такое?
– Может, дать вам снотворное? Есть у вас снотворное?
– Ящик в тумбочке.
Я открыл ящик и нашел пластиковый флакон с красными капсулами. Секонал, 1,5 грана. Выписан д-ром Лорингом. Славный наш д-р Лоринг. Рецепт на имя м-с Роджер Уэйда.
Я вытряхнул оттуда две штуки, убрал флакон и налил в стакан воды из термоса, стоявшего на тумбочке. Уэйд сказал, что и одной капсулы хватит.
Проглотил ее, запил водой, откинулся на подушку и снова уставился в потолок.
Шло время. Я сидел в кресле и смотрел на него, не похоже, чтобы его клонило ко сну. Он медленно заговорил:
– Я тут кое-что вспомнил. Сделайте мне одолжение, Марлоу. Я написал какой-то бред, не хочу, чтобы Эйлин это увидела. Листок на машинке под футляром. Разорвите его, пожалуйста.
– Пожалуйста. Больше ничего не вспомнили?
– Эйлин в порядке? Вы уверены?
– Да. Просто устала. Успокойтесь, Уэйд. Хватит вам думать. Зря я с вами разболтался.
– Он говорит: хватит вам думать. – Голос уже стал сонным. Бормотал, словно про себя. – Хватит думать, хватит видеть сны, хватит любить, хватит ненавидеть. Прощайте, милый принц. Где там вторая таблетка?
Я дал ему таблетку и воды. Он снова улегся, повернув-шися на этот раз ко мне лицом.
– Слушайте, Марлоу, я написал одну штуку и не хочу, чтобы Эйлин...
– Я уже слышал. Займусь этим, когда вы заснете...
– Ara. Спасибо. Хорошо, что вы здесь. Очень славно. Наступила длинная пауза.
– Убивали когда-нибудь человека, Марлоу?
– Да.
– Мерзкое чувство, правда?
– Некоторым нравится.
Веки, наконец, сомкнулись. Потом он снова встрепенулся, но взгляд был рассеянный.
– Как это может нравиться?
Я не ответил. Веки снова опустились, очень медленно, как занавес в театре. Он захрапел. Я подождал еще немного. Потом притушил свет и вышел из комнаты.
Глава 27
Возле спальни Эйлин я остановился и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука, и я не стал стучать. Если захочет узнать, как он себя чувствует, сама спросит. В гостиной внизу было светло и пусто. Часть света я выключил.
Стоя рядом с входной дверью, поглядел наверх, на галерею. Гостиная посередине уходила ввысь до самой крыши. Наверху ее пересекали открытые балки, которые поддерживали галерею. Галерея была широкая, по обе стороны от нее шли крепкие перила высотой примерно в метр. Поручни и столбики перил обтесаны прямоугольно, под форму балок. Вход в столовую вел через прямоугольную арку с двойными резными дверями. Над ней, по моим предположениям, располагались комнаты для слуг. Эта часть второго этажа была отгорожена стенкой, и, значит, из нее спускались в кухню по другой лестнице.
Спальня Уэйда находилась в углу, прямо над его кабинетом. Дверь из нее я оставил открытой, свет оттуда падал на высокий потолок, и я снизу видел верхнюю часть двери.
Я выключил все, кроме одного торшера, и пошел в кабинет. Дверь оказалась приоткрыта, но горел торшер возле кожаного дивана и лампа под абажуром на письменном столе. Рядом на тяжелой подставке стояла пишущая машинка и были разбросаны желтые листки. Я сел в кресло и стал изучать обстановку. Мне нужно было понять, как он поранил голову. Я пересел на его место у стола, справа от телефона. Пружина вращающегося стула оказалась очень слабой. Сильно откинувшись, можно было упасть и удариться головой об угол стола. Я смочил платок и потер стол. Следов крови не обнаружилось. На столе было много всякой всячины, в том числе два бронзовых слона, между которыми стоял ряд книг, и старомодная квадратная чернильница. Я потер и их – без результата. Вообще все это не имело смысла. Если его кто-то и стукнул, то не обязательно чем-то из этих вещей. Да и стукнуть вроде было некому. Я встал и зажег верхние светильники. Углы комнаты выступили из тени, и, конечно, сразу выяснилось, в чем дело. У стены на боку лежала четырехугольная металлическая корзина для бумаг, содержимое ее валялось рядом. Сама она не могла туда попасть, значит, ее отшвырнули ногой. Я провел по ее острым углам влажным платком. На этот раз на нем появились красно-коричневые пятна крови. Вот и весь секрет. Уэйд упал, ударился об острый угол корзины – наверное, просто проехался по ней головой – поднялся и лягнул эту чертову штуку так, что она отлетела к стене. Все очень просто.
Затем он, вероятно, успел еще приложиться к бутылке. Выпивка стояла на столике возле дивана. Одна пустая бутылка, другая – полная на три четверти, термос с водой и серебряная миска с растаявшим льдом. Стакан всего один, довольно вместительный.
Выпив, он почувствовал себя немножко лучше. Заметил, как сквозь туман, что трубка снята и, вероятно, не смог вспомнить, почему. Тогда он просто подошел и положил ее на рычаг. По времени все как будто сходилось. В телефоне есть что-то повелительное. Современный человек, воспитанный на технике, любит его, ненавидит и боится. Но обращается с ним всегда уважительно, даже когда пьян. Телефон – это фетиш.
Любой нормальный человек, прежде чем вешать трубку, сказал бы в нее «алло», просто на всякий случай. Но если он отуманен выпивкой и падением со стыда, мог и не сказать. Впрочем, не имеет значения. Трубку могла повесить жена: услышала звук падения, грохот корзины об стену и вошла в кабинет. Но последняя порция спиртного уже бросилась ему в голову, он, шатаясь, вышел из дому, побрел по лужайке и свалился без сознания там, где я его и нашел.
Кто-то к нему ехал. Он уже не соображал, кто. Может быть, добрый доктор Верингер.
Прекрасно. А что же сделала его жена? Останавливать его или уговаривать было бесполезно, а, может быть, и страшно. Значит, надо звать кого-то на помощь. Слуг в доме не было. Значит, надо звонить по телефону. И кому она позвонила. Милому д-ру Лорингу? Я почему-то решил, что она его вызвала уже после моего приезда. Но она не сказала когда.
С этого момента начиналось что-то непонятное. Понятно было бы, если бы она пошла искать мужа, нашла и убедилась, что ничего страшного нет. Ничего не случилось, если человек полежит на земле в теплый летний вечер. Поднять его она не могла. Тут я-то еле справился. Но странно, что она стояла на пороге, курила и весьма смутно представляла, куда он делся. Или не так уж странно? Я не знал, как она с ним намучилась, чего от него можно ожидать в таком состоянии, сильно ли она его боялась. «С меня хватит, – сказала она, когда я приехал. – Идите ищите его сами». Потом вошла в дом и свалилась в обморок.
Все это выглядело подозрительно, но делать было нечего. Приходилось допустить, что, если такое случалось часто, она, зная, что ей с ним не совладать, пускала все на самотек. Пусть себе является, пока кто-нибудь не приедет и не выручит.
И все же что-то меня беспокоило. В том числе и то, что она, не говоря худого слова, ушла к себе, пока мы с Кэнди перетаскивали его наверх. Она ведь сказала, что любит мужа. Они женаты пять лет, в трезвом виде он очень хороший – это ее собственные слова. В пьяном виде – дело другое, тут приходится держаться подальше, потому что он опасен. Ладно, забудем об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– De nada, Senora, – отвечал Кэнди с улыбкой.
– Тогда я прощаюсь, – сказала мне Эйлин. – Я страшно устала. Кэнди сделает все, что нужно.
Она стала медленно подниматься по лестнице. Мы с Кэнди провожали ее глазами.
– Мировая дамочка, – доверительно сообщил он. – Ночевать останешься?
– Вряд ли.
– Es, lasiraa. Дамочка одинокая, скучает.
– Не распускай язык, малыш. Отнесем-ка вот это в спальню.
Он взглянул на Уэйда, храпевшего на диване.
– Pobrecito, – грустно пробормотал он, словно ему и вправду было жаль хозяина, – Borracho como una cuba.
– Он, может, и вправду пьян, как свинья, но уж точно не «бедняжечка»,? заметил я. – Бери за ноги.
Мы подняли Уэйда, и хотя нас было двое, он показался мне тяжелым, как свинцовый гроб. Когда мы шли наверху по галерее мимо закрытой двери, Кэнди указал на нее подбородком.
– La Senora, – прошептал он. – Постучи очень тихо, может, она пустит.
Я ничего не ответил, потому что он был мне еще нужен. Мы втащили тело в следующую дверь и свалили на кровать. Затем я взял Кэнди за руку пониже плеча – там, где можно сделать больно, если нажать как следует. Я нажал как следует. Он поморщился, лицо у него напряглось.
– Тебя как звать, мексикашка?
– Руки прочь, – огрызнулся он. – И я тебе не мексикашка. Меня зовут Хуан Гарсия де Сото йо Сото-майор. Я чилиец.
– О'кей, дон Хуан. Но не зарывайся. Не поливай грязью людей, у которых работаешь.
Он вырвался и отступил, сверкая злыми черными глазами. Скользнув рукой за пазуху, он извлек длинный тонкий нож. Поставил его острием на ладонь и, почти не глядя, подержал на весу. Потом убрал руку и поймал повисший в воздухе нож за рукоятку. Все это очень быстро, без усилий. Вскинув руку, он сделал резкий выпад, нож мелькнул в воздухе и вонзился, дрожа, в оконную раму.
– Cuidado, Senor, – сказал он с язвительной улыбкой. – И лапы держи при себе. Со мной шутки плохи.
Он не спеша подошел к окну, вырвал нож из рамы, подкинул в воздух, сделал оборот кругом и поймал его сзади. С легким щелчком нож исчез у него под рубашкой.
– Недурно, – заметил я. – Только показухи слишком много.
Он пошел на меня, презрительно улыбаясь.
– Знаешь, как локти ломают? – продолжал я. – Вот так. Схватив за правую кисть, я дернул его на себя, зашел сбоку, а согнутую руку подставил под его локтевой сустав. Используя руку как точку опоры, я легонько нажал. – Стоит налечь посильнее, – объяснил я, – и локоть треснет. А это дело нешуточное. На полгода забудешь, как ножик метать. А если дернуть покрепче, так и навсегда.
Сними ботинки с м-ра Уэйда.
Я отпустил его, и он усмехнулся.
– Неплохой трюк, – сказал он. – Я запомню. Он нагнулся к Уэйду и замер.
На подушке было кровавое пятно.
– Кто хозяина порезал?
– Не я, дружище. Он упал и расшибся. Рана неглубокая. Доктор уже смотрел. Кэнди медленно вздохнул.
– Ты видел, как он упал?
– Это без меня случилось. Ты что, так любишь хозяина?
Он не ответил. Снял с Уэйда ботинки. Потихоньку мы его раздели, и Кэнди нашел где-то зеленую с серебряным пижаму. Мы натянули пижаму на Уэйда, уложили его в постель и хорошенько укрыли. Он был по-прежнему весь мокрый и храпел. Кэнди грустно взглянул на него, покачивая напомаженной головой.
– Кому-то надо с ним посидеть, – заявил он. – Пойду переоденусь.
– Иди спать. Я здесь побуду. Понадобишься, я позову. Он посмотрел мне в глаза.
– Смотри за ним хорошо, – сказал он тихо. – Очень хорошо.
Он вышел из комнаты. Я пошел в ванную, взял мокрую губку и толстое полотенце. Легонько повернув Уэйда на бок, постелил полотенце на подушку и обмыл кровь с головы, стараясь, чтобы рана не открылась снова. Стал виден неглубокий порез дюйма два длиной. Пустяки. Тут д-р Лоринг не наврал. Не помешало бы наложить швы, но, может, и не обязательно. Я нашел ножницы и выстриг волосы вокруг раны, чтобы заклеить ее пластырем. Потом повернул Уэйда на спину и обтер ему лицо губкой. Наверное, это было ошибкой.
Он открыл глаза. Сперва взгляд его был блуждающий и туманный, потом прояснился, и он увидел меня. Рука задвигалась, потянулась к голове, нащупала пластырь. Он что-то промычал, потом голос тоже прояснился.
– Кто меня ударил? Вы? – Он продолжал ощупывать пластырь.
– Никто вас не бил. Вы упали.
– Упал? Когда? Где?
– Там, откуда звонили. Вы звонили мне. Я услышал, как вы упали. По телефону.
– Я звонил вам? – Он слабо усмехнулся. – Вы что, скорая помощь, приятель? Сколько времени?
– Около часу ночи.
– Где Эйлин?
– Пошла спать. Ей сегодня досталось.
Он молча это обдумал. В глазах мелькнуло страдание.
– А я не... – Он умолк и поморщился.
– Насколько я знаю, вы ей ничего не сделали. Если вас это волнует.
Просто выбрались из дома и свалились без чувств у забора. Хватит разговоров.
Спите.
– Спите, – повторил он тихо, нараспев, словно ребенок, зубрящий урок. – А что это такое?
– Может, дать вам снотворное? Есть у вас снотворное?
– Ящик в тумбочке.
Я открыл ящик и нашел пластиковый флакон с красными капсулами. Секонал, 1,5 грана. Выписан д-ром Лорингом. Славный наш д-р Лоринг. Рецепт на имя м-с Роджер Уэйда.
Я вытряхнул оттуда две штуки, убрал флакон и налил в стакан воды из термоса, стоявшего на тумбочке. Уэйд сказал, что и одной капсулы хватит.
Проглотил ее, запил водой, откинулся на подушку и снова уставился в потолок.
Шло время. Я сидел в кресле и смотрел на него, не похоже, чтобы его клонило ко сну. Он медленно заговорил:
– Я тут кое-что вспомнил. Сделайте мне одолжение, Марлоу. Я написал какой-то бред, не хочу, чтобы Эйлин это увидела. Листок на машинке под футляром. Разорвите его, пожалуйста.
– Пожалуйста. Больше ничего не вспомнили?
– Эйлин в порядке? Вы уверены?
– Да. Просто устала. Успокойтесь, Уэйд. Хватит вам думать. Зря я с вами разболтался.
– Он говорит: хватит вам думать. – Голос уже стал сонным. Бормотал, словно про себя. – Хватит думать, хватит видеть сны, хватит любить, хватит ненавидеть. Прощайте, милый принц. Где там вторая таблетка?
Я дал ему таблетку и воды. Он снова улегся, повернув-шися на этот раз ко мне лицом.
– Слушайте, Марлоу, я написал одну штуку и не хочу, чтобы Эйлин...
– Я уже слышал. Займусь этим, когда вы заснете...
– Ara. Спасибо. Хорошо, что вы здесь. Очень славно. Наступила длинная пауза.
– Убивали когда-нибудь человека, Марлоу?
– Да.
– Мерзкое чувство, правда?
– Некоторым нравится.
Веки, наконец, сомкнулись. Потом он снова встрепенулся, но взгляд был рассеянный.
– Как это может нравиться?
Я не ответил. Веки снова опустились, очень медленно, как занавес в театре. Он захрапел. Я подождал еще немного. Потом притушил свет и вышел из комнаты.
Глава 27
Возле спальни Эйлин я остановился и прислушался. Оттуда не доносилось ни звука, и я не стал стучать. Если захочет узнать, как он себя чувствует, сама спросит. В гостиной внизу было светло и пусто. Часть света я выключил.
Стоя рядом с входной дверью, поглядел наверх, на галерею. Гостиная посередине уходила ввысь до самой крыши. Наверху ее пересекали открытые балки, которые поддерживали галерею. Галерея была широкая, по обе стороны от нее шли крепкие перила высотой примерно в метр. Поручни и столбики перил обтесаны прямоугольно, под форму балок. Вход в столовую вел через прямоугольную арку с двойными резными дверями. Над ней, по моим предположениям, располагались комнаты для слуг. Эта часть второго этажа была отгорожена стенкой, и, значит, из нее спускались в кухню по другой лестнице.
Спальня Уэйда находилась в углу, прямо над его кабинетом. Дверь из нее я оставил открытой, свет оттуда падал на высокий потолок, и я снизу видел верхнюю часть двери.
Я выключил все, кроме одного торшера, и пошел в кабинет. Дверь оказалась приоткрыта, но горел торшер возле кожаного дивана и лампа под абажуром на письменном столе. Рядом на тяжелой подставке стояла пишущая машинка и были разбросаны желтые листки. Я сел в кресло и стал изучать обстановку. Мне нужно было понять, как он поранил голову. Я пересел на его место у стола, справа от телефона. Пружина вращающегося стула оказалась очень слабой. Сильно откинувшись, можно было упасть и удариться головой об угол стола. Я смочил платок и потер стол. Следов крови не обнаружилось. На столе было много всякой всячины, в том числе два бронзовых слона, между которыми стоял ряд книг, и старомодная квадратная чернильница. Я потер и их – без результата. Вообще все это не имело смысла. Если его кто-то и стукнул, то не обязательно чем-то из этих вещей. Да и стукнуть вроде было некому. Я встал и зажег верхние светильники. Углы комнаты выступили из тени, и, конечно, сразу выяснилось, в чем дело. У стены на боку лежала четырехугольная металлическая корзина для бумаг, содержимое ее валялось рядом. Сама она не могла туда попасть, значит, ее отшвырнули ногой. Я провел по ее острым углам влажным платком. На этот раз на нем появились красно-коричневые пятна крови. Вот и весь секрет. Уэйд упал, ударился об острый угол корзины – наверное, просто проехался по ней головой – поднялся и лягнул эту чертову штуку так, что она отлетела к стене. Все очень просто.
Затем он, вероятно, успел еще приложиться к бутылке. Выпивка стояла на столике возле дивана. Одна пустая бутылка, другая – полная на три четверти, термос с водой и серебряная миска с растаявшим льдом. Стакан всего один, довольно вместительный.
Выпив, он почувствовал себя немножко лучше. Заметил, как сквозь туман, что трубка снята и, вероятно, не смог вспомнить, почему. Тогда он просто подошел и положил ее на рычаг. По времени все как будто сходилось. В телефоне есть что-то повелительное. Современный человек, воспитанный на технике, любит его, ненавидит и боится. Но обращается с ним всегда уважительно, даже когда пьян. Телефон – это фетиш.
Любой нормальный человек, прежде чем вешать трубку, сказал бы в нее «алло», просто на всякий случай. Но если он отуманен выпивкой и падением со стыда, мог и не сказать. Впрочем, не имеет значения. Трубку могла повесить жена: услышала звук падения, грохот корзины об стену и вошла в кабинет. Но последняя порция спиртного уже бросилась ему в голову, он, шатаясь, вышел из дому, побрел по лужайке и свалился без сознания там, где я его и нашел.
Кто-то к нему ехал. Он уже не соображал, кто. Может быть, добрый доктор Верингер.
Прекрасно. А что же сделала его жена? Останавливать его или уговаривать было бесполезно, а, может быть, и страшно. Значит, надо звать кого-то на помощь. Слуг в доме не было. Значит, надо звонить по телефону. И кому она позвонила. Милому д-ру Лорингу? Я почему-то решил, что она его вызвала уже после моего приезда. Но она не сказала когда.
С этого момента начиналось что-то непонятное. Понятно было бы, если бы она пошла искать мужа, нашла и убедилась, что ничего страшного нет. Ничего не случилось, если человек полежит на земле в теплый летний вечер. Поднять его она не могла. Тут я-то еле справился. Но странно, что она стояла на пороге, курила и весьма смутно представляла, куда он делся. Или не так уж странно? Я не знал, как она с ним намучилась, чего от него можно ожидать в таком состоянии, сильно ли она его боялась. «С меня хватит, – сказала она, когда я приехал. – Идите ищите его сами». Потом вошла в дом и свалилась в обморок.
Все это выглядело подозрительно, но делать было нечего. Приходилось допустить, что, если такое случалось часто, она, зная, что ей с ним не совладать, пускала все на самотек. Пусть себе является, пока кто-нибудь не приедет и не выручит.
И все же что-то меня беспокоило. В том числе и то, что она, не говоря худого слова, ушла к себе, пока мы с Кэнди перетаскивали его наверх. Она ведь сказала, что любит мужа. Они женаты пять лет, в трезвом виде он очень хороший – это ее собственные слова. В пьяном виде – дело другое, тут приходится держаться подальше, потому что он опасен. Ладно, забудем об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52