– Ну, а предположим, Вероника не знает эту Лотту. Что тогда?
– Ты можешь предложить что-нибудь получше?
Белински пожал плечами:
– Вообще-то, у твоего плана есть кое-какие преимущества.
– А вот еще кое-что. И Абс и Эдди Холл, связной Беккера в Берлине, работают в компании, которая находится в Пуллахе, рядом с Мюнхеном. Может, захочешь попытаться что-нибудь разузнать о ней, а заодно и о том, почему Абс и Холл решили перебраться туда?
– Они не первые капустники, которые переехали жить в американскую зону, – сказал Белински. – Разве ты не заметил? Отношения с нашими коммунистическими союзниками складываются все труднее. Из Берлина сообщают, что они начали разрушать дороги, соединяющие восточный и западный секторы города. – Судя по его лицу, было ясно, что он не в восторге от этого. Затем он добавил: – Ладно, посмотрим. Может, мне удастся что-нибудь обнаружить. Что еще?
– До отъезда из Берлина я встретил парочку охотников-любителей на нацистов, неких Дрекслеров. Линден время от времени передавал им посылки с гуманитарной помощью. Не удивлюсь, если они работали на него: всякий знает, что СКР расплачивается подобным образом. Узнать бы, кого они искали, нам бы это очень помогло.
– А мы не можем у них спросить?
– Ничего не получится. Они мертвы. Кто-то подсунул им под дверь полный поднос «Циклона-Б».
– Все равно дай мне их адрес.
Он вытащил записную книжку и карандаш.
Закончив писать под мою диктовку, он, поджав губы, потер скулу. У него было невероятно широкое лицо, с бровями, точно два толстых рога, которые наполовину огибали глаза, вместо носа – подобие черепа какого-то маленького животного, глубокие мимические морщины вместе с квадратным подбородком и резко очерченными ноздрями составляли семиугольную фигуру, схожую с головой барана, помещенной на V-образный постамент.
– Ты был прав, – признался он. – Не слишком у тебя хорошие карты. Но все же лучше той, которой играл я.
Крепко сжав зубами трубку, он скрестил руки и уставился в свой стакан. Возможно, из-за выбора напитка или из-за волос, более длинных, чем у большинства его соотечественников, он совершенно не был похож на американца.
– Откуда ты родом? – спросил я в конце концов.
– Вильямсбург, Нью-Йорк.
– Белински, – сказал я, оценивая каждый слог. – Странная фамилия для американца, верно?
Он невозмутимо пожал плечами:
– Я американец в первом поколении. Отец родился в Сибири. Семья эмигрировала, спасаясь от одного из еврейских погромов, еще при царе. Дело в том, что у Иванов антисемитские настроения почти так же сильны, как и у вас. Ирвин Берлин звался Белински, прежде чем он сменил фамилию. А что касается имен, подходящих для американцев, то думаю, что еврейская фамилия, вроде моей, звучит не хуже, чем капустная фамилия, вроде Эйзенхауэр, ведь так?
– Пожалуй, так.
– Кстати, об именах. Если будешь снова разговаривать с военной полицией, постарайся не упоминать обо мне или о службе контрразведки. Понимаешь, недавно они испортили нам одно дело. МВД удалось украсть несколько комплектов униформы военной полиции США из штаб-квартиры батальона на Штифтсказерне. Они их надели и убедили военную полицию помочь им арестовать одного из наших лучших осведомителей в Вене. Несколько дней спустя другой осведомитель доложил нам, что того допрашивают в штаб-квартире МВД на Моцартгассе. Вскоре мы узнали: он расстрелян. Но до этого он заговорил и выдал несколько имен.
Ну, разразился грандиозный скандал. Американскому Верховному комиссару пришлось кое-кому дать под зад за плохую охрану семьсот девяносто шестого. Они отдали под суд лейтенанта и разжаловали сержанта в рядовые. В результате всего этого я, в глазах Штифтсказерне, стал как бы прокаженным оттого, что являюсь сотрудником СКР. Ты – немец, тебе, наверное, трудно все это понять.
– Напротив, – сказал я, – обращение, точно с прокаженными, мы, капустники, очень даже хорошо понимаем.
Глава 17
Вода со Штирийских Альп в кране была чище, чем скрип пальцев дантиста. Я подошел к телефону в гостиной, держа в руке полный стакан, который набрал в ванной, и в ожидании, пока фрау Блум-Вайс соединит меня, потихоньку потягивал из него воду.
– Ну, доброе утро, – поприветствовал меня Шилдс с преувеличенным энтузиазмом. – Надеюсь, я не вытащил тебя из постели?
– Я как раз чистил зубы.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – спросил он, не торопясь переходить к главному.
– Голова чуть побаливает: я выпил слишком много любимого ликера Белински, а так ничего.
– Что ж, во всем виноват фен, – предположил Шилдс, намекая на не по сезону теплый и сухой ветер, который время от времени дул с гор. – В этом городе все сваливают на него самые невероятные поступки. А я только одно заметил: из-за него конское дерьмо сильнее, чем обычно, воняет.
– Очень приятно снова говорить с вами, Шилдс, но чего вы все-таки хотите?
– Твой друг Абс не попал в Мюнхен. Мы совершенно уверены в том, что он сел на поезд, только по прибытии его не оказалось.
– Может быть, он сошел где-нибудь по пути?
– Единственная остановка этого поезда – в Зальцбурге, и мы там тоже следили.
– Возможно, кто-нибудь сбросил его с поезда. – Я-то хорошо знал: подобное случается.
– Только не в американской зоне.
– Ну, она начинается лишь с Линца, а до вашей зоны более ста километров русской Нижней Австрии. Вы сами сказали, что уверены: в поезд он сел. Что же еще остается предположить? – Тут я вспомнил мнение Белински о ненадежности военной полиции США. – Конечно, он мог просто-напросто ускользнуть от ваших парней, оказался слишком умным для них.
Шилдс вздохнул.
– Когда-нибудь, Гюнтер, когда ты не будешь так занят делами своих старых товарищей-нацистов, я отвезу тебя в лагерь для перемещенных в Аухофе, и ты сможешь увидеть всех тех нелегальных еврейских эмигрантов, которые тоже думали, что они умнее нас. – Он засмеялся. – При условии, если ты не боишься, что тебя может узнать кто-нибудь из заключенных концлагеря. Вот была бы потеха оставить тебя там! Этим сионистам не хватает моего чувства юмора по отношению к СС.
– Мне бы, конечно, его там тоже недоставало.
В дверь мягко, почти украдкой, постучали.
– Послушайте, мне пора идти.
– Смотри только, где идешь. Если я хотя бы заподозрю, что учуял дерьмо на твоих ботинках, тут же засажу в тюрьму.
– Но, может быть, то, что вы учуете, будет всего лишь фен.
Шилдс громогласно засмеялся и повесил трубку.
Я пошел к двери и впустил маленького юркого человечка, при виде которого мне вспомнилась висевшая в столовой гравюра с портрета кисти Климта. На нем был коричневый плащ с поясом, чуть коротковатые брюки, из-под которых виднелись белые носки, и едва прикрывавшая длинные светлые волосы маленькая черная тирольская шляпа, увешанная значками и перьями. Несколько не к месту он закутал руки в большую шерстяную муфту.
– Что ты продаешь, симулянт? – спросил я его.
Юркий сразу стал подозрительным.
– Вы разве не Гюнтер? – медленно сказал он невероятно низким голосом, напоминающим звуки фагота.
– Расслабься, Гюнтер. А ты, должно быть, личный оружейный мастер Беккера?
– Точно. Меня зовут Руди. – Он поглядел вокруг и оживился. – Вы один в этом бункере?
– Как волосок на соске вдовы. Ты принес мне подарок?
Руди кивнул, хитро улыбаясь, вытащил из муфты руку, в которой сжимал револьвер, и направил его на мою утреннюю булочку. После короткой неприятной паузы его улыбка стала шире, и он, разжав руку, принялся покачивать оружие на указательном пальце.
– Если я собираюсь задержаться в этом городе, мне придется привыкнуть к такому весьма своеобразному юмору, – проворчал я, забирая у него револьвер. Это был «смит» 38-го калибра с шестидюймовым стволом, на котором четко читались выгравированные слова: «Военный полицейский».
– Полагаю, прежний владелец-полицейский разрешил тебе взять его в обмен на несколько пачек сигарет. – Руди попытался что-то сказать, но я его опередил. – Послушай, я просил у Беккера чистый пистолет, а не «вещдок А» в деле об убийстве.
– Да это новый пистолет! – негодовал Руди. – Загляни в ствол.
Он еще в масле, из него ни разу не стреляли. Клянусь, наверху еще даже не знают, что он пропал.
– Где ты его взял?
– На складе оружия. Честно, герр Гюнтер. Этот пистолет чист, чище в наше время не бывает.
Я неохотно согласился:
– Ладно. Патроны принес?
– Здесь шесть, – сказал он, достал другую руку из муфты и выложил жалкую пригоршню патронов на сервант рядом с двумя бутылками от Тродл. – Вот.
– Ты что, их на паек выменял?
Руди пожал плечами:
– Боюсь, это все, что я могу сейчас достать.
Он облизнулся, глядя на водку.
– Я уже позавтракал, но ты угощайся.
– Разве что немного согреться, да? – оживился он и, суетливо налив полный стакан, залпом выпил.
– Давай не стесняйся, выпей еще. Я никогда не мешаю, если человеку хочется выпить. – Прикурив сигарету, я отошел к окну. Снаружи с крыши террасы свисали сосульки, похожие на дудки Пана. – Особенно в такой прохладный день.
– Спасибо, – сказал Руди, – большое спасибо. – Он слегка улыбнулся, налил второй стакан уже спокойнее и медленно его выпил. – Как дела? Я имею в виду расследование.
– Если у тебя есть идеи, с удовольствием их выслушаю. В данный момент нельзя сказать, что рыба прямо-таки выпрыгивает из реки на берег.
Руди сгорбился.
– Мне представляется, что этот американский капитан, ну, тот, что сел на семьдесят первый...
Он замолчал, а я тем временем сообразил, что семьдесят первый – это трамвай, который идет к Центральному кладбищу, и понимающе кивнул.
Руди продолжил:
– Должно быть, он был замешан в каких-нибудь махинациях. Подумайте об этом, – наставлял он меня, увлекшись темой. – Он идет на склад с кем-то в пальто, а местечко, заметьте, битком набито гвоздями. Почему они вообще туда пошли – вот я о чем. Не потому ведь, что убийца планировал его застрелить там. Он бы не стал этого делать рядом со складом, так? Должно быть, они пошли взглянуть на товар и поссорились.
Надо признать, в сказанном Руди был смысл. Минуту я размышлял.
– Кто контролирует торговлю сигаретами в Австрии, Руди?
– Основные дельцы на черном рынке, если вычеркнуть Эмиля, – иваны, сумасшедший американский сержант, он живет в замке рядом с Зальцбургом, румынский еврей здесь, в Вене, и австриец по имени Куртц. Но Эмиль был самым крупным среди них. Имя Эмиля Беккера как раз и известно в связи с этим.
– По-твоему, один из них подставил Эмиля, чтобы устранить сильного конкурента?
– Конечно, но не за счет потери всех этих гвоздей. Сорок ящиков сигарет, герр Гюнтер, это уж слишком большая цена.
– Когда именно была ограблена табачная фабрика на Талиаштрассе?
– Несколько месяцев назад.
– Разве военная полиция не искала похитителей? Они кого-нибудь подозревали?
– У них не было ни малейшей возможности. Дело в том, что Талиаштрассе находится в шестнадцатом районе, а это – часть французского сектора. А французская военная полиция даже триппер и то не смогла бы здесь поймать.
– А как насчет местных полицейских – венской полиции?
Руди уверенно покачал головой.
– Они слишком заняты борьбой с государственной полицией. Министерство внутренних дел хотело, чтобы эта государственная шайка вошла в состав регулярных сил, но русским этот план не нравится, и они стараются испортить все дело, готовы даже согласиться на развал полиции. – Он усмехнулся. – Уж я-то, честно признаюсь, жалеть бы не стал. Нет, местные так же никуда не годятся, как и французы. Если честно, единственные полицейские в этом городе, которые хоть чего-нибудь стоят, так это ами. Даже томми – порядочные тупицы.
Руди посмотрел на одни из нескольких часов, которые были надеты у него на руке.
– Слушай, мне пора, иначе мое местечко у Россел займут. Если понадобится, герр Гюнтер, меня там можно найти каждое утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49