Хотя военные звания у нас используются редко, тем не менее мы придерживаемся военной дисциплины. Борьба с коммунизмом идет не на жизнь, а на смерть, и сейчас такое время, когда приходится совершать деяния, прямо скажем, не очень-то приятные. Но для многих старых товарищей, пытающихся приспособиться к современной действительности, удовлетворение от того, что они продолжают служить новой, свободной Германии, превыше щепетильности. И, кроме того, конечно, существуют щедрые вознаграждения.
Кениг, похоже, твердил эти слова или нечто в этом роде уже много раз, и я подумал, что есть немало старых товарищей, куда больше, чем я мог предположить, продолжавших борьбу.
Он говорил долго, однако большая часть сказанного им влетела мне в одно ухо, а из другого вылетела. Через некоторое время он осушил свой стакан до дна и предложил, если я, конечно, заинтересован, познакомиться с бароном. Когда я ответил согласием, он удовлетворенно кивнул и повел меня к бисерному занавесу. Мы прошли по коридору, а затем поднялись по лестнице на этаж выше.
– Это помещение шляпного магазина, который находится по соседству, – объяснил Кениг. – Владелец – член нашей Организации и разрешает нам пользоваться им для набора новичков.
Он остановился возле двери, тихо постучал и, услышав ответ, впустил меня в комнату, освещенную лишь уличным фонарем. Но этого скудного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть лицо человека, сидящего за столом возле окна. Высокий, худой, темноволосый с проседью, чисто выбрит. Я дал бы ему лет сорок.
– Садитесь, герр Гюнтер. – Он указал мне на стул по другую сторону стола.
Я убрал с него пирамиду шляпных коробок, а Кениг тем временем прошел к окну позади барона и сел на широкий подоконник.
– Герр Кениг думает, что из вас мог бы выйти подходящий представитель нашей компании, – сказал барон.
– Вы имеете в виду, агент, не так ли? – сказал я, зажигая сигарету.
– Как вам угодно. – Я увидел, что он улыбается. – Но прежде, чем это может произойти, мне необходимо узнать кое-что о вашем прошлом, задать кое-какие вопросы, чтобы мы могли решить, как вас лучше всего использовать.
– Как в анкете? Да, понимаю.
– Давайте начнем с того, как вы вступили в СС, – сказал барон.
Я подробно рассказал ему о службе в Крипо и РСХА, а затем о том, как автоматически стал членом СС. Я объяснил, что поехал в Минск в составе карательной группы Артура Небе, но, не имея желания убивать женщин и детей, попросил отпустить меня на фронт, однако вместо этого меня послали в вермахтское Бюро военных преступлений. Барон спрашивал меня с пристрастием, но вежливо и казался настоящим австрийским джентльменом. Именно казался, причем только на первый взгляд. Скромность была какая-то наигранная, а в его жестах и манере говорить скрывалось нечто такое, чем любой истинный джентльмен вряд ли гордился бы.
– Расскажите мне о вашей службе в Бюро военных преступлений.
– Служил там с января сорок второго по февраль сорок четвертого, – объяснил я, – в чине оберлейтенанта. В мои обязанности входило расследование как русских, так и немецких зверств.
– А где именно располагалось Бюро?
– В Берлине, на Блюмесхоф, напротив военного министерства. Время от времени мне приходилось выезжать в командировки, чаще всего в Крым и на Украину. Позднее, в августе сорок третьего, ставка Верховного командования вооруженными силами из-за бомбежек была переведена в Торгау.
Барон улыбнулся презрительно и покачал головой.
– Простите меня, – сказал он, – я и не предполагал, что такое заведение существовало в Вермахте.
– Аналогичная служба была и в русской армии во время войны, – сказал я ему. – Должны же сохраняться хоть какие-то человеческие ценности, пусть даже и в военное время.
– Полагаю, что так, – вздохнул барон, но казалось, он вовсе не был убежден в этом. – Хорошо. А что случилось потом?
– Когда военные действия приняли не слишком удачный для нас оборот, всех здоровых мужчин стали посылать на русский фронт, и в феврале сорок четвертого я оказался в Северной армии генерала Шорнера, в Белоруссии. В чине капитана служил в разведке.
– В Абвере?
– Да. К тому времени я довольно хорошо говорил по-русски, немного по-польски. Работа в основном заключалась в переводах.
– И где же вас в конце концов взяли в плен?
– В Кенигсберге. Шел апрель сорок пятого. И послали на уральские медные рудники.
– Уточните, куда именно на Урал, если не возражаете.
– Недалеко от Свердловска. Там-то я и совершенствовал свой русский.
– Вас допрашивали в НКВД?
– Конечно. Много раз. Разве могли они не заинтересоваться бывшим офицером разведки?
– Что вы им сказали?
– Честно признаться, я сказал им все, что знал. Война к тому времени закончилась, и казалось, запираться уже ни к чему. Естественно, я не упомянул о моей предыдущей службе в СС и работе в OKW. Эсэсовцев забирали в специальный лагерь и там либо расстреливали, либо убеждали работать на Советы в Комитете свободной Германии. Кажется, именно так завербовали большую часть немецкой полиции. Осмелюсь утверждать – и государственной полиции здесь, в Вене.
– Это правда, – раздраженно согласился моя собеседник. – Пожалуйста, продолжайте, герр Гюнтер.
– В декабре сорок шестого некоторым из нас сказали, что переведут во Франкфурт-на-Одере, якобы в лагерь отдыха. Можете себе представить, как смехотворно это звучало. В поезде я случайно оказался свидетелем разговора охранников. Они и предположить не могли, что я понимаю по-русски. Оказалось, нас везли на урановый рудник в Саксонию.
– Вы можете вспомнить, как называлось это место?
– Иоханнесгеоргенштадт, в Эрцебирге, на чешской границе.
– Спасибо, – сказал барон твердо. – Я знаю, где это.
– Я спрыгнул с поезда при первой возможности, вскоре после того, как мы пересекли немецко-польскую границу, а затем пробрался в Берлин.
– Вы были в лагере для реабилитации возвратившихся военнопленных?
– Да, в Штакене, но недолго, слава Богу. Медсестры о нас, бывших пленных, и не думали. Их интересовали только американские солдаты. К счастью, управление по социальному обеспечению в муниципальном совете вскоре разыскало мою жену по старому адресу.
– Вам очень повезло, герр Гюнтер, – заметил барон. – А ты что скажешь, Гельмут?
– Я уже говорил вам, барон, герр Гюнтер – очень находчивый человек, – произнес Кениг, с отсутствующим видом гладя собаку.
– В самом деле. Но скажите мне, герр Гюнтер, разве никто не рас спрашивал вас о пребывании в Советском Союзе?
– Кто, например?
Ответил мне Кениг.
– Члены нашей Организации допрашивали многих вернувшихся пленных, – сказал он. – Обычно они представлялись социальными работниками, исследователями-историками или еще кем-то в этом роде.
Я покачал головой:
– Возможно, если бы меня официально освободили... Но я-то бежал...
– Да, – согласился барон. – Наверное, поэтому. В таком случае считайте, вам повезло вдвойне, герр Гюнтер, потому что если бы вас освободили официально, то тогда нам бы наверняка пришлось принять меры предосторожности и застрелить вас, чтобы обеспечить безопасность нашей группы. Видите ли, то, что вы рассказали о немцах, которых убедили работать в Комитете свободной Германии, абсолютно верно. Этих предателей, как правило, первых и освобождали. На урановом руднике в Эрцебирге вы вряд ли прожили бы больше восьми недель, причем расстрел показался бы вам большой удачей. Поэтому теперь мы можем вам доверять, раз русские очень хотели, чтобы вы умерли.
Барон вышел из-за стола. Очевидно, собеседование было закончено. Он оказался выше, чем я полагал. Кениг соскользнул с подоконника и встал рядом со мной.
Я поднялся со стула и молча пожал руку барону, а потом Кенигу. Затем Кениг улыбнулся и угостил меня одной из своих сигар.
– Мой друг, – сказал он, – добро пожаловать в Организацию.
Глава 25
На протяжении следующих нескольких дней я встречался с Кенигом в шляпном магазине, что рядом с «Ориенталом», и изучал множество тщательно продуманных и секретных методов работы Организации. Но сначала мне пришлось подписать торжественную декларацию, соглашаясь под честное слово немецкого офицера не разглашать ничего из тайной деятельности Организации. В декларации было обусловлено, что малейшее нарушение секретности будет жестоко наказано, а Кениг предупредил, что было бы хорошо скрыть мою новую работу не только от друзей и родственников, но даже... вот его точные слова: «...даже от наших американских коллег». Это, а также одно или два вскользь брошенных замечания позволили мне предположить, что на самом деле Организацию поддерживала американская разведка. Поэтому, когда моя подготовка – значительно урезанная, принимая во внимание опыт работы в Абвере, – была закончена, я гневно потребовал у Белински немедленной аудиенции.
– Что тебя гложет, капустник? – спросил он, когда мы встретились за столиком, заказанным мною в укромном углу кафе «Шварценберг».
– Если я сейчас не в своей тарелке, так только потому, что ты показал мне ту карту.
– О, как это? – Он заработал одной из своих зубочисток, пахнущих гвоздикой.
– Ты отлично знаешь как. Отделение Кенига в немецкой разведывательной организации основано вашими же людьми, Белински. Я это точно знаю: они только что завербовали меня. Поэтому либо ты вводишь меня в курс дела, либо я иду на Штифтсказерне и объясняю, что, по моим сведениям, Линден был убит организацией немецких шпионов, спонсорами которой являются американцы.
Белински быстро оглянулся по сторонам, а затем решительно перегнулся через стол, обхватив его своими ручищами, будто собирался поднять и опустить мне на голову.
– Думаю, это не самое удачное решение, – сказал он тихо.
– Да? Может, собираешься меня остановить? Так же как ты остановил того русского солдата? Это я, кстати, тоже мог бы упомянуть.
– Убить тебя, капустник, – сказал он, – мне не составит большого труда: у меня пистолет с глушителем. Могу пристрелить тебя прямо здесь, причем никто даже не заметит. Это одно из достоинств венцев. Им в чашки брызнут чьих-нибудь мозгов, а они все будут пытаться не лезть не в свое дело, мать их... – Он усмехнулся этой мысли, а потом покачал головой, перебив меня, когда я стал отвечать.
– Но о чем мы говорим? – сказал он. – Нам нет необходимости ссориться, ну совершенно никакой. Ты прав. Может, мне следовало объяснить все раньше, но если тебя завербовала Организация, тогда ты наверняка подписывал декларацию о секретности. Я прав?
Я кивнул.
– Возможно, ты не воспринимаешь это всерьез, но, надеюсь, по крайней мере сможешь понять, когда я скажу тебе, что мое правительство потребовало от меня подписать похожую декларацию, и я отношусь к ней весьма серьезно. Только сейчас – смешно, не правда ли? – я могу тебе полностью довериться. Мне поручено расследовать деятельность этой самой организации, и твое теперешнее членство в ней позволяет мне считать, что ты не представляешь угрозы для безопасности. Дурацкая логика, верно?
– Хорошо, – ответил я, – кое-что ты мне объяснил. А как насчет того, чтобы рассказать все?
– Я раньше ведь упоминал о КРОВКАССе, правильно?
– О Комиссии по военным преступлениям? Да.
– Ну, как бы это сказать... Преследование нацистов и вербовка кадров немецкой разведки не такие уж разные вопросы. Долгое время США вербовали бывших членов Абвера, чтобы шпионить за Советами. В Пуллахе была создана независимая организация, возглавляемая старшим немецким офицером, чтобы собирать разведданные от лица службы контрразведки.
– Южно-германская компания промышленной утилизации?
– Да. Когда Организация была создана, ее руководители получили подробные инструкции по поводу того, кого им следует вербовать. Предполагалось, что это будет чистая операция, понимаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Кениг, похоже, твердил эти слова или нечто в этом роде уже много раз, и я подумал, что есть немало старых товарищей, куда больше, чем я мог предположить, продолжавших борьбу.
Он говорил долго, однако большая часть сказанного им влетела мне в одно ухо, а из другого вылетела. Через некоторое время он осушил свой стакан до дна и предложил, если я, конечно, заинтересован, познакомиться с бароном. Когда я ответил согласием, он удовлетворенно кивнул и повел меня к бисерному занавесу. Мы прошли по коридору, а затем поднялись по лестнице на этаж выше.
– Это помещение шляпного магазина, который находится по соседству, – объяснил Кениг. – Владелец – член нашей Организации и разрешает нам пользоваться им для набора новичков.
Он остановился возле двери, тихо постучал и, услышав ответ, впустил меня в комнату, освещенную лишь уличным фонарем. Но этого скудного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть лицо человека, сидящего за столом возле окна. Высокий, худой, темноволосый с проседью, чисто выбрит. Я дал бы ему лет сорок.
– Садитесь, герр Гюнтер. – Он указал мне на стул по другую сторону стола.
Я убрал с него пирамиду шляпных коробок, а Кениг тем временем прошел к окну позади барона и сел на широкий подоконник.
– Герр Кениг думает, что из вас мог бы выйти подходящий представитель нашей компании, – сказал барон.
– Вы имеете в виду, агент, не так ли? – сказал я, зажигая сигарету.
– Как вам угодно. – Я увидел, что он улыбается. – Но прежде, чем это может произойти, мне необходимо узнать кое-что о вашем прошлом, задать кое-какие вопросы, чтобы мы могли решить, как вас лучше всего использовать.
– Как в анкете? Да, понимаю.
– Давайте начнем с того, как вы вступили в СС, – сказал барон.
Я подробно рассказал ему о службе в Крипо и РСХА, а затем о том, как автоматически стал членом СС. Я объяснил, что поехал в Минск в составе карательной группы Артура Небе, но, не имея желания убивать женщин и детей, попросил отпустить меня на фронт, однако вместо этого меня послали в вермахтское Бюро военных преступлений. Барон спрашивал меня с пристрастием, но вежливо и казался настоящим австрийским джентльменом. Именно казался, причем только на первый взгляд. Скромность была какая-то наигранная, а в его жестах и манере говорить скрывалось нечто такое, чем любой истинный джентльмен вряд ли гордился бы.
– Расскажите мне о вашей службе в Бюро военных преступлений.
– Служил там с января сорок второго по февраль сорок четвертого, – объяснил я, – в чине оберлейтенанта. В мои обязанности входило расследование как русских, так и немецких зверств.
– А где именно располагалось Бюро?
– В Берлине, на Блюмесхоф, напротив военного министерства. Время от времени мне приходилось выезжать в командировки, чаще всего в Крым и на Украину. Позднее, в августе сорок третьего, ставка Верховного командования вооруженными силами из-за бомбежек была переведена в Торгау.
Барон улыбнулся презрительно и покачал головой.
– Простите меня, – сказал он, – я и не предполагал, что такое заведение существовало в Вермахте.
– Аналогичная служба была и в русской армии во время войны, – сказал я ему. – Должны же сохраняться хоть какие-то человеческие ценности, пусть даже и в военное время.
– Полагаю, что так, – вздохнул барон, но казалось, он вовсе не был убежден в этом. – Хорошо. А что случилось потом?
– Когда военные действия приняли не слишком удачный для нас оборот, всех здоровых мужчин стали посылать на русский фронт, и в феврале сорок четвертого я оказался в Северной армии генерала Шорнера, в Белоруссии. В чине капитана служил в разведке.
– В Абвере?
– Да. К тому времени я довольно хорошо говорил по-русски, немного по-польски. Работа в основном заключалась в переводах.
– И где же вас в конце концов взяли в плен?
– В Кенигсберге. Шел апрель сорок пятого. И послали на уральские медные рудники.
– Уточните, куда именно на Урал, если не возражаете.
– Недалеко от Свердловска. Там-то я и совершенствовал свой русский.
– Вас допрашивали в НКВД?
– Конечно. Много раз. Разве могли они не заинтересоваться бывшим офицером разведки?
– Что вы им сказали?
– Честно признаться, я сказал им все, что знал. Война к тому времени закончилась, и казалось, запираться уже ни к чему. Естественно, я не упомянул о моей предыдущей службе в СС и работе в OKW. Эсэсовцев забирали в специальный лагерь и там либо расстреливали, либо убеждали работать на Советы в Комитете свободной Германии. Кажется, именно так завербовали большую часть немецкой полиции. Осмелюсь утверждать – и государственной полиции здесь, в Вене.
– Это правда, – раздраженно согласился моя собеседник. – Пожалуйста, продолжайте, герр Гюнтер.
– В декабре сорок шестого некоторым из нас сказали, что переведут во Франкфурт-на-Одере, якобы в лагерь отдыха. Можете себе представить, как смехотворно это звучало. В поезде я случайно оказался свидетелем разговора охранников. Они и предположить не могли, что я понимаю по-русски. Оказалось, нас везли на урановый рудник в Саксонию.
– Вы можете вспомнить, как называлось это место?
– Иоханнесгеоргенштадт, в Эрцебирге, на чешской границе.
– Спасибо, – сказал барон твердо. – Я знаю, где это.
– Я спрыгнул с поезда при первой возможности, вскоре после того, как мы пересекли немецко-польскую границу, а затем пробрался в Берлин.
– Вы были в лагере для реабилитации возвратившихся военнопленных?
– Да, в Штакене, но недолго, слава Богу. Медсестры о нас, бывших пленных, и не думали. Их интересовали только американские солдаты. К счастью, управление по социальному обеспечению в муниципальном совете вскоре разыскало мою жену по старому адресу.
– Вам очень повезло, герр Гюнтер, – заметил барон. – А ты что скажешь, Гельмут?
– Я уже говорил вам, барон, герр Гюнтер – очень находчивый человек, – произнес Кениг, с отсутствующим видом гладя собаку.
– В самом деле. Но скажите мне, герр Гюнтер, разве никто не рас спрашивал вас о пребывании в Советском Союзе?
– Кто, например?
Ответил мне Кениг.
– Члены нашей Организации допрашивали многих вернувшихся пленных, – сказал он. – Обычно они представлялись социальными работниками, исследователями-историками или еще кем-то в этом роде.
Я покачал головой:
– Возможно, если бы меня официально освободили... Но я-то бежал...
– Да, – согласился барон. – Наверное, поэтому. В таком случае считайте, вам повезло вдвойне, герр Гюнтер, потому что если бы вас освободили официально, то тогда нам бы наверняка пришлось принять меры предосторожности и застрелить вас, чтобы обеспечить безопасность нашей группы. Видите ли, то, что вы рассказали о немцах, которых убедили работать в Комитете свободной Германии, абсолютно верно. Этих предателей, как правило, первых и освобождали. На урановом руднике в Эрцебирге вы вряд ли прожили бы больше восьми недель, причем расстрел показался бы вам большой удачей. Поэтому теперь мы можем вам доверять, раз русские очень хотели, чтобы вы умерли.
Барон вышел из-за стола. Очевидно, собеседование было закончено. Он оказался выше, чем я полагал. Кениг соскользнул с подоконника и встал рядом со мной.
Я поднялся со стула и молча пожал руку барону, а потом Кенигу. Затем Кениг улыбнулся и угостил меня одной из своих сигар.
– Мой друг, – сказал он, – добро пожаловать в Организацию.
Глава 25
На протяжении следующих нескольких дней я встречался с Кенигом в шляпном магазине, что рядом с «Ориенталом», и изучал множество тщательно продуманных и секретных методов работы Организации. Но сначала мне пришлось подписать торжественную декларацию, соглашаясь под честное слово немецкого офицера не разглашать ничего из тайной деятельности Организации. В декларации было обусловлено, что малейшее нарушение секретности будет жестоко наказано, а Кениг предупредил, что было бы хорошо скрыть мою новую работу не только от друзей и родственников, но даже... вот его точные слова: «...даже от наших американских коллег». Это, а также одно или два вскользь брошенных замечания позволили мне предположить, что на самом деле Организацию поддерживала американская разведка. Поэтому, когда моя подготовка – значительно урезанная, принимая во внимание опыт работы в Абвере, – была закончена, я гневно потребовал у Белински немедленной аудиенции.
– Что тебя гложет, капустник? – спросил он, когда мы встретились за столиком, заказанным мною в укромном углу кафе «Шварценберг».
– Если я сейчас не в своей тарелке, так только потому, что ты показал мне ту карту.
– О, как это? – Он заработал одной из своих зубочисток, пахнущих гвоздикой.
– Ты отлично знаешь как. Отделение Кенига в немецкой разведывательной организации основано вашими же людьми, Белински. Я это точно знаю: они только что завербовали меня. Поэтому либо ты вводишь меня в курс дела, либо я иду на Штифтсказерне и объясняю, что, по моим сведениям, Линден был убит организацией немецких шпионов, спонсорами которой являются американцы.
Белински быстро оглянулся по сторонам, а затем решительно перегнулся через стол, обхватив его своими ручищами, будто собирался поднять и опустить мне на голову.
– Думаю, это не самое удачное решение, – сказал он тихо.
– Да? Может, собираешься меня остановить? Так же как ты остановил того русского солдата? Это я, кстати, тоже мог бы упомянуть.
– Убить тебя, капустник, – сказал он, – мне не составит большого труда: у меня пистолет с глушителем. Могу пристрелить тебя прямо здесь, причем никто даже не заметит. Это одно из достоинств венцев. Им в чашки брызнут чьих-нибудь мозгов, а они все будут пытаться не лезть не в свое дело, мать их... – Он усмехнулся этой мысли, а потом покачал головой, перебив меня, когда я стал отвечать.
– Но о чем мы говорим? – сказал он. – Нам нет необходимости ссориться, ну совершенно никакой. Ты прав. Может, мне следовало объяснить все раньше, но если тебя завербовала Организация, тогда ты наверняка подписывал декларацию о секретности. Я прав?
Я кивнул.
– Возможно, ты не воспринимаешь это всерьез, но, надеюсь, по крайней мере сможешь понять, когда я скажу тебе, что мое правительство потребовало от меня подписать похожую декларацию, и я отношусь к ней весьма серьезно. Только сейчас – смешно, не правда ли? – я могу тебе полностью довериться. Мне поручено расследовать деятельность этой самой организации, и твое теперешнее членство в ней позволяет мне считать, что ты не представляешь угрозы для безопасности. Дурацкая логика, верно?
– Хорошо, – ответил я, – кое-что ты мне объяснил. А как насчет того, чтобы рассказать все?
– Я раньше ведь упоминал о КРОВКАССе, правильно?
– О Комиссии по военным преступлениям? Да.
– Ну, как бы это сказать... Преследование нацистов и вербовка кадров немецкой разведки не такие уж разные вопросы. Долгое время США вербовали бывших членов Абвера, чтобы шпионить за Советами. В Пуллахе была создана независимая организация, возглавляемая старшим немецким офицером, чтобы собирать разведданные от лица службы контрразведки.
– Южно-германская компания промышленной утилизации?
– Да. Когда Организация была создана, ее руководители получили подробные инструкции по поводу того, кого им следует вербовать. Предполагалось, что это будет чистая операция, понимаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49