– Потому что Альберс отказался жить в окрестностях Берлина. Ему нравилась Вена, и нравилась по одной простой причине: Австрия – это начало пути, по которому крысы бегут с корабля, потому что легко пересечь границу и очутиться в Италии, а затем добраться до Ближнего Востока и Южной Америки. Многие из нас отправились на юг, словно птицы на зимовку. Хе-хе.
– Ну и что же произошло?
– Линдена обуяла жадность, вот что произошло. Он знал: документы, которые мы ему передавали, поддельные, но не понимал, как можно подделать такое количество документов. Сначала, я думаю, им двигало обыкновенное любопытство. Он стал фотографировать материалы, а затем обратился к двум еврейским адвокатам, охотившимся за нацистами, чтобы они помогли установить происхождение этих новых папок с документами и выяснить, кем были прежде эти люди.
Эти евреи – Дрекслеры – работали в Группе объединенных армий союзников по расследованию военных преступлений. Возможно, они и понятия не имели о том, что Линден обратился к ним за помощью исключительно в своих собственных интересах, чтобы заработать на этом деньги. Да и почему бы им подозревать Линдена? Его документы были безупречны. Тем не менее, я думаю, они заметили, что со всеми этими новыми чинами СС и партийными записями не все ладно: мы ведь сохранили свои прежние инициалы, этот старый трюк часто применяют, придумывая человеку новую легенду. Так проще свыкнуться со своим новым именем, и к тому же возникает какое-то инстинктивное чувство, будто со своими инициалами находишься в большей безопасности. Я думаю, что Дрекслер сопоставил эти новые имена Семенами тех, кто считался пропавшим или мертвым, и предложил Линдену сравнить подробности, содержащиеся в папке Альфреда Нольде, с теми, которые содержались в папке Артура Небе, Генриха Мюллера сравнить с Генрихом Мольтке, Макса Абса с Мартином Альберсом и так далее.
– Так вот почему вам пришлось убить Дрекслеров!
– Да, именно поэтому, но это произошло уже после того, как Линден вернулся в Вену, надеясь содрать с нас крупную сумму за обещание держать свой рот на замке. Мюллер встретил его и убил. Мы знали: Линден уже виделся с Беккером, знали по той простой причине, что американец нам сам об этом рассказал. Тогда мы и решили убить одним выстрелом двух зайцев. Во-первых, мы оставили несколько коробок с сигаретами в складе, где был убит Линден, чтобы подозрение пало на Беккера. Потом Кениг встретился с Беккером и рассказал ему об исчезновении Линдена. По нашим замыслам, Беккер должен был начать расспрашивать людей о Линдене, разыскивать его в отеле и в конце концов обратить на себя внимание. В то же самое время Кениг заменил пистолет Беккера пистолетом Мюллера. После этого мы сообщили полиции, что Беккер стрелял в Линдена и убил его. А вот неожиданным подарком судьбы оказалась осведомленность Беккера о том, где находится тело Линдена. Мы не сомневались, что он непременно туда вернется, чтобы забрать сигареты. Конечно, американцы уже поджидали его и схватили на месте преступления. Дело не стоило выеденного яйца. И все-таки, если бы американцы немного покопали, они бы узнали о встречах Беккера и Линдена в Берлине. Но они не потрудились провести расследование где-нибудь за пределами Вены, они были вполне удовлетворены тем, что у них есть. Во всяком случае, мы так думали до сегодняшнего дня.
– Раз Линден так много знал, почему же он в целях предосторожности не оставил у кого-нибудь письмо, из которого полиции все стало бы известно в случае его смерти?
– Он оставил такое письмо, – подтвердил Небе. – Но только адвокат, которого 6н выбрал для этого в Берлине, тоже был членом нашей Организации. Узнав о смерти Линдена, он прочел это письмо и передал его руководству Берлинской секции. – Небе спокойно посмотрел на меня и кивнул с серьезным выражением лица. – Такие вот дела, Берни. Мюллер как раз и хочет выяснить, знаешь ли ты обо всем этом или нет. Расскажи ему обо всем, и тебе удастся избежать пытки. Естественно, я бы хотел, чтобы наш разговор остался в тайне.
– Можешь быть в этом уверен, Артур. И спасибо. – Голос у меня слегка дрогнул. – Я ценю твою помощь.
Небе понимающе кивнул и огляделся, явно чувствуя себя неуютно Вдруг его взгляд упал на нетронутый кусок слоеного пирога.
– Ты не хочешь есть?
– У меня совсем нет аппетита, – сказал я, закуривая третью сигарету. – Мой ум занят другими мыслями, наверное. Отдай это Райнису. – Я ошибся или он действительно облизнулся? На такое везение я и не надеялся. Но попробовать не мешало.
– Или съешь сам, если ты очень голоден.
Теперь Небе действительно облизнулся.
– Можно? – вежливо спросил он.
Я небрежно кивнул.
– Ну, если ты не хочешь... – сказал он, поднимая тарелку с подноса на полу. – Его испекла моя квартирная хозяйка. Она когда-то работала у Демеля, и у нее получаются самые вкусные слоеные пироги, которые я ел в своей жизни. Жаль было бы его выбрасывать, прав да? – Он откусил большой кусок.
– Никогда особенно не любил сладкого, – соврал я.
– Ну, тогда тебе нечего делать в Вене, Берни. Это же город, в котором пекут самые вкусные в мире торты. Тебе нужно было побывать здесь до войны: в кондитерских Герстнера, Лемана, Хайнера, Аида. Хаага, Слука, Бредендика подавали такие пирожные, каких больше нигде не попробуешь. – Он откусил еще один большой кусок. – Приехать в Вену, не будучи сладкоежкой? Да это все равно что слепому человеку прокатиться на чертовом колесе в Пратере. Ты сам не знаешь, что ты потерял. Почему бы тебе не попробовать кусочек?
Я решительно покачал головой. Мое сердце билось так громко, что казалось, Небе слышит его удары. А вдруг он не доест до конца?
– Правда, я не могу ничего есть.
Небе с сожалением покачал головой и откусил еще кусок. У него вставные челюсти, подумал я, глядя на ровный ряд ослепительно белых зубов. Раньше зубы Небе не были такими безупречными.
– И кроме того, – небрежно заметил я, – берегу свою талию. После приезда в Вену я поправился на несколько килограммов.
– Я тоже, – сказал он. – Знаешь, тебе действительно нужно...
Он не закончил фразу – кашлянул и одним глотком проглотил все, что было у него во рту. Неожиданно напрягшись, он издал ужасный гудящий звук, как будто пытался играть на трубе, и куски полупережеванного пирога посыпались у него изо рта. Тарелка с остатками пирога вслед за Небе со звоном упала на пол. Вскарабкавшись на него, я попытался выдернуть из его рук пистолет, прежде чем он начнет стрелять и на мою голову свалятся Мюллер и его головорезы. К своему ужасу, я увидел, что курок пистолета взведен, и в ту же самую секунду палец умирающего Небе нажал на него.
Но раздался только щелчок ударника. Предохранитель не был снят.
Ноги Небе слабо дернулись. Одни глаз, дрогнув, закрылся, а другой остался широко раскрытым. Когда он в последний раз выдохнул, в его горле долго что-то булькало, и я почувствовал сильный запах миндаля. Наконец он замер, и его лицо стало приобретать синеватый оттенок. Я с отвращением выплюнул изо рта смертоносную капсулу, почти не испытывая к нему жалости: через несколько часов он мог стать свидетелем, как то же самое происходит со мной.
Я высвободил пистолет из мертвых рук Небе, кожа которых стала серой от цианоза, и, безуспешно обшарив его карманы в поисках ключа от моих наручников, встал. Голова, плечи, ребро, даже, казалось, пенис невыносимо болели, но я почувствовал себя гораздо лучше, когда в моей руке очутился «Вальтер-П-38». Я установил курок на полуавтоматический режим, что сделал и Небе перед тем, как войти в мою камеру, снял с предохранителя, что он позабыл сделать, и осторожно вышел из своей темницы.
Я прошел по сырому проходу и, поднявшись по лестнице, очутился в помещении для выжимания сока из винограда и ферментации, где умерла Вероника. Оно освещалось одной лампочкой у входной двери, и я направился к ней, стараясь не глядеть на пресс для винограда. Стоило мне его увидеть – и я непременно загнал бы Мюллера в чан и содрал с него баварскую шкуру. Если бы мое тело не болело так сильно, я бы рискнул напасть на стражу, возможно, ворвался в дом и попытался захватить его или даже скорее – пристрелить. Клянусь, я бы это сделал. Но теперь мне не оставалось ничего другого, как спасать свою жизнь.
Включив свет, я открыл входную дверь. На мне не было куртки, и я поежился. Ночь стояла холодная. Я прокрался вдоль деревьев, где латыш пытался убить меня, и спрятался в кустах.
Виноградник заливал свет горелок. Несколько человек двигали высокие тележки вверх и вниз по склону вдоль рядов лоз, пока не находили место, где необходимо было поставить горелку. С того места, где я прятался, их длинное пламя напоминало гигантских светляков, медленно плывущих по воздуху. Похоже, мне придется искать другую дорогу, чтобы выбраться из поместья Небе.
Я вернулся к дому и осторожно прошел вдоль стены, миновав кухню и приблизившись к палисаднику. Во всех окнах первого этажа света не было. Только в верхнем этаже светилось одно окно, и свет из него падал на лужайку, образуя большой яркий квадрат, напоминавший бассейн. Я задержался возле угла дома и втянул воздух. Кто-то стоял на крыльце и курил сигарету.
Прождав, как мне показалось, целую вечность, я услышал удаляющиеся шаги по гравию и, быстро заглянув за угол, увидел, как по дорожке, ведущей к открытым воротам, у которых мотором к дороге стоял большой серый «БМВ», неуклюже идет Райнис, фигуру которого нельзя было ни с кем спутать.
Я вышел на лужайку перед домом, держась подальше от пятна света, падавшего из окна, и стал красться вслед за ним, пока он не дошел до машины. Латыш открыл багажник и принялся в нем рыться, похоже, что-то искал. К тому времени, когда он закрыл его, между нами оставалось меньше пяти метров. Он повернулся и окаменел, увидев «вальтер», направленный на его бесформенную голову.
– Вставь ключ зажигания в замок, – мягко сказал я.
Когда до латыша дошло, что я собираюсь удрать, его лицо приобрело еще более уродливый вид.
– Как тебе удалось выбраться? – усмехнулся он.
– В слоеном пироге был запрятан ключ, – сказал я и показал пистолетом на ключи от машины в его руке. – Ключ от машины, – повторил я. – Давай-ка вставляй его, и без глупостей.
Он сделал шаг назад и открыл дверцу со стороны сиденья шофера. Затем наклонился, и я услышал позвякивание ключей, вставляемых в прорезь. Выпрямившись, он с нарочитой небрежностью поставил ногу на подножку машины и, облокотившись на крышу, улыбнулся. Его улыбающийся рот напомнил мне ржавый кран.
– Хочешь, чтобы я ее помыл перед твоим отъездом?
– Не сейчас, Франкенштейн. Я хочу, чтобы ты дал мне ключи от этого. – Я показал ему мои руки, все еще закованные в наручники.
– Ключи от чего?
– Ключи от наручников.
Он пожал плечами, продолжая улыбаться.
– У меня нет ключей от наручников. Не веришь, обыскивай меня, сам убедишься.
Услышав его речь, я слегка поморщился. Райнис был не только латышом, но, по-видимому, еще и слегка придурковатым парнем и не имел никакого понятия о немецкой грамматике. Он, наверное, думал, что союз – это цыганка, гадающая по трем картам на углу.
– И все-таки ключи у тебя, Райнис. Это ведь ты надел на меня наручники, разве не помнишь? Я видел, как ты положил их в карман своего жилета.
Он молчал. Мне ужасно захотелось пристрелить его.
– Послушай, ты, латышский придурок! Если я говорю «прыгай», тебе не надо искать на земле скакалку. Это пистолет, а не расческа, черт возьми! – Я сделал шаг вперед и прорычал сквозь стиснутые зубы: – Если не найдешь их, я проделаю в твоей роже такую дыру, к которой точно не подойдет ни один ключ.
Райнис демонстративно похлопал себя по карманам и, достав маленький серебряный ключик из жилетного кармана, поднял его вверх, словно блесну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49