Отпечатки пальцев полковника в отставке Зубанова.
— Подняться к тебе можно? — спросил полковник по телефону.
— Лучше я спущусь.
— Отчего так?
— Я не исключаю, что милиция понавтыкала здесь «жучков».
— А у тебя?
— У себя я все проверил. У меня все чисто. А вот за остальные помещения не поручусь.
— Ладно, у меня — так у меня. Через полчаса Зубанов развинтил входной люк и впустил в свое убежище бывшего своего зама.
— Тихо у тебя тут.
— Как в могиле?
— Как в танке!
— Ладно, давай рассказывай, что там у тебя случилось? На поверхности.
— Приехали. Сунули в нос ордер. Учинили шмон. С собаками и простукиванием стен.
— Что-нибудь нашли?
— Что искали — нет.
— А что не искали?
— Так, по мелочи. Гранаты, пару незарегистрированных пулеметов. Грозились привлечь за незаконное хранение оружия.
— Сказал, что нашел?
— Ну да. Как раз сегодня утром, когда прогуливал собаку. Чтобы не рисковать — спрятал в оружейку. Пошел звонить в милицию, а тут она сама явилась.
— Гранаты — это серьезно. Можешь не отбрехаться. Теперь Хозяина нет, защищать некому.
— Хомут всегда найдется. Была бы шея.
— Не понял! Новая крыша нашлась?
— Так точно.
— Что же ты раньше молчал?
— Так она только сегодня нашлась Вернее, сегодня все окончательно решилось.
— Кто?
"Замок» молчал.
— Не хочешь говорить?
— Не могу говорить. Коммерческая тайна.
— Даже от меня?
— От всех. Хозяин сказал, что если что — голову свернет. Причем не одному только мне.
— Пугает?
— Нет. Этот — свернет.
Покоробила полковника скрытность бывшего зама. Хотя, с другой стороны, и он в бытность свою его начальником тоже всего ему не рассказывал Нормальная практика людей, воспитанных в недрах спецслужб. Все должен знать только один человек. Остальные лишь плохо состыкуемые частности. Только так можно сохранить тайну готовящейся операции. И сохранить участвующих в ней людей.
— Добро, тайна — так тайна.
— Извини, Степаныч. Действительно не могу. Ты под милицией, как под дамокловым мечом, ходишь. Нельзя тебе лишнего знать. Опасно. И нам опасно. И тебе.
Зубанов согласно кивнул. Прав «замок». И действует так же, как действовал бы в его положении сам полковник. Хотя это и обидно.
— Ладно — замяли. Что там с моим делом?
— Стараемся. Ищем подходы к следствию. Пока безуспешно.
— Проработай старые каналы.
— Нет старых каналов.
— Как так нет?
— Так и нет. Отказались от сотрудничества.
— Смерти Хозяина испугались?
— Похоже на то. Испугались. И решили переждать.
— Ищи новых.
— Ищу.
— Что с документами?
— Если липу — можно хоть завтра, В неограниченных количествах. Если натуральные — надо ждать.
— Как долго?
— Может, день. Может, неделю.
— Ладно, неделю подожду. Если на прогулки выпускать будешь. Зекам прогулки положены.
— Какой разговор! Почистим помещения — и милости просим.
— Чисти. А то я тут как в берлоге. Скоро от ничегонеделанья в спячку впаду.
— Два, максимум три дня!
— Чего так долго?
— Новая метла по-новому метет. Так метет, что продыху нет. Но мы постараемся… "Замок» ушел. Полковник остался. Заключенным в камере-одиночке повышенного комфорта.
Глава 29
— Да, — сказал «замок», приблизив телефонную трубку к губам. — Нет.
— Уверен?
— Абсолютно. Он там как в танке. С заваренными люками.
— Наверх его выпускаешь?
— Редко. А теперь совсем перестану.
— Смотри. Головой отвечаешь!
— Знаю. Некуда ему оттуда деться. В ящике он. Зарытом на глубине десяти метров. Который сам же и построил.
— Как ты считаешь, он не догадывается?
— Нет. Он не может догадаться. Его изоляция аргументирована поиском его милицией.
— А не может он попытаться бежать? Или что-нибудь сделать с собой?
— Вряд ли. Раз он ничего не знает, значит, у него нет причин ни для побега, ни для самоубийства. И нет возможностей. Мы на всякий случай изъяли все опасные предметы. Даже десертные ножи.
— Ладно, будем считать, что ты знаешь, что делаешь.
— Знаю…
Неладное полковник Зубанов почуял, когда ему отключили электроплиту и стали кормить готовой пищей. Приносимой три раза в день одним из бойцов.
— Здравия желаю, Григорий Степанович.
— Ты чего официантствуешь? — по-простому удивился полковник. — Я бы и сам мог готовить. Чай, не барин.
— Не получится готовить. У нас кабель, который на кухню идет, перегорел.
— Когда?
— Прошлой ночью.
— Чего так?
— А кто его знает? Похоже, короткое замыкание.
— Давно бы времянку перебросили.
— Времянку нельзя. Не положено. Двери не закроются. Надо новый кабель тянуть. Но вы не думайте, мы вам питание наладим лучше прежнего. Вот.
Боец поставил на стол судки и поднос, заполненный аэрофлотскими упаковками с хлебом, маслом, колбасой и прочими одноразовыми закусками.
— Здесь суп. Здесь салат. Здесь второе.
— А есть чем?
— Как чем? Ложкой и вилкой.
— И где они?
— Да вот же. В целлофане. Одноразовые. Ложка, вилка и нож действительно были одноразовыми. Пластмассовыми.
— Ну вы даете!
— Культура.
Какая к черту культура?! Пластмассовые ножи — культура?
— Слушай, а простую ложку и нож нельзя?
— Почему нельзя? Можно. Я в следующий раз принесу.
Но в следующий раз нож не принесли. И в следующий тоже.
Теперь полковник по-другому взглянул на окружающую его обстановку. Например, на отсутствующее, которое раньше было, зеркало. На электрическую, вместо обыкновенной, бритву. На… В общем, на полное отсутствие пригодных для нападения и обороны предметов.
И выходит, что его либо по причине большой к нему любви оберегают от случайных порезов, либо… Либо изолируют в этом бетонном мешке.
Похоже, что изолируют.
Из чего следует, что они… Что его бывшие соратники преследуют какие-то свои интересы. Потому что не сдают милиции и… не выдают металлические ножи.
Почему не сдают? И почему не выдают?
Почему?..
Зубанов поднял трубку.
— Привет, «замок».
— Здравствуй, полковник.
— Надо встретиться.
— Претензии к содержанию?
— К отношению. Вас — ко мне. И к отсутствию столовых ножей. Я жду тебя.
— Хорошо. Буду.
"Замок» прибыл через пять минут.
— Сдали меня? — в лоб спросил полковник.
— Пока — предоставили убежище.
— Для последующей сдачи?
— Может быть, и так.
— Инициатива твоя?
— Нет. Нового Хозяина.
— Я-то каким боком его задел?
— Не знаю.
— Почему сразу не сдал?
— Пытаюсь торговаться.
— Успешно?
— Нет. Проторговался вчистую.
— Меня проторговал?
— Тебя.
Зубанов замолчал.
— Другого выхода не было. Вопрос стоит так, что или ты, или все.
— Что теряют все?
— Работу. Квартиры. Некоторые свободу.
— За незаконное хранение оружия?
— Да. И еще за пособничество особо опасному преступнику.
— Мне?
— Тебе.
— Ты считаешь, что убил я?
— Не знаю.
— Значит, считаешь, что я — На винтовке были твои отпечатки пальцев.
— Не все ли равно? Раньше тоже случались мертвецы. Но раньше мертвецы не вставали между нами.
— Здесь дело особое. Этот мертвец не наш. Этот мертвец твой. Личный.
— А если я не убивал?
— Все равно. Теперь изменить ничего невозможно. Или в тюрьму идешь ты. Или все мы. Нас прижали в угол.
— Тогда лучше я.
— Мы решили так же.
— Когда?
— Через два дня. Дольше я тянуть не могу.
— Иного выхода нет?
— Есть.
"Замок» вытянул из кобуры пистолет. Вытащил из него обойму. И выщелкнул из обоймы все патроны. Кроме одного. Загнал обойму обратно в пистолет и протянул его рукоятью вперед полковнику.
— Все, что могу.
Зубанов взял пистолет, секунду подумал и, передернув затвор, дослал патрон в ствол.
"Замок» не дрогнул. «Замок» смотрел на полковника и на пистолет и не пытался уйти с траектории возможного выстрела.
Но выстрела не последовало. Ни в ту, ни в другую сторону.
— На. Забери, — сказал Зубанов. — Стреляться я не буду. Потому что слишком многие этого хотят. «Замок» принял пистолет и сунул его в карман.
— Извини, командир.
"Замок» не был предателем. Был военным диверсантом, который ради сохранения целого был научен и умел жертвовать частным. Например, ради спасения боевой группы жертвовать отдельными бойцами. Или даже командиром. В боевых или приближенных к ним условиях.
Сложившиеся условия были почти боевыми. Хозяина убили. Причем не исключено, что убил бывший начальник его охраны и непосредственный командир «замка», полковник Зубанов. Потому что имел к тому основания, не имел алиби и оставил на затворной части винтовки отпечатки своих пальцев.
Само по себе убийство «замка» трогало мало. Трогало то, что полковник не согласовал с ними свои планы. И тем подставил под удар личный состав Вначале выстрелом. Потом побегом.
Но даже если предположить, что полковник не виноват, что он никого не убивал, все равно он остался в одиночестве и остался в стороне. И значит, сдавать следовало его, сохраняя личный состав. И сохраняя нового командира. То есть себя.
Такое решение было наиболее целесообразным в сложившейся ситуации. И значит, единственно верным!
— Прощай, командир!
— Будь здоров!
Зубанов тоже не считал своего бывшего зама предателем. Потому что в аналогичных условиях поступил бы точно так же. Точно так же, как тот поступил с ним…
Глава 30
Полковник лежал на койке и подводил итог своей жизнедеятельности. Печальный итог. Потеря службы. Теперь вот потеря работы. В самом скором времени — свободы. И самая страшная потеря — потеря друзей. Бывших своих сослуживцев.
Он снова остался один. На этот раз — совершенно один! Без работы, семьи, близких ему людей. Но самое главное — без иллюзий. И значит, без перспектив.
Зря он не взял предложенный «замком» пистолет.
А может, не зря.
Он проиграл свой бой. Но он не капитулировал. Не сдался на милость победителя. Потому что никогда не сдавался.
Он, конечно, проиграл, но еще не убит. И значит, может попытаться чуть дороже, чем ему предложили, продать свою жизнь.
Да — он один! И в этом его слабость. Но и сила. Одному терять нечего. Кроме жизни. Которая при нынешнем раскладе не в счет.
Полковник внимательно огляделся по сторонам. Более внимательно, чем раньше. Он искал средства защиты. Искал оружие, пригодное для боя.
Например, кровать… Кровать вбетонирована в пол, но у нее есть каркас. Металлический каркас. Который можно попытаться разломать на отдельные отрезки, получив увесистые металлические дубинки. У стульев можно выломать ножки… Полковник сбросил с кровати матрас.
— От сволочи!
Кровать была нестандартная. Сваренная из массивных уголков, между которыми были растянуты пружины, Такую кровать разобрать было невозможно. Но можно было выдернуть из сетки соединяющую пружины проволоку.
Полковник несколько раз сильно в месте соединения пружин ударил ногой по сетке. Проволочные дужки разогнулись и свободно повисли. Зубанов освободил их, расправил по всей длине, одну из сторон согнул кольцом и обмотал плотными слоями ткани. Другую — заострил. Получились небольшие, наподобие шила, заточки.
Теперь он был относительно вооружен. Причем не только кроватной проволокой и ножками стульев. Но еще готовностью драться. Готовностью убивать. И умирать. Именно этим, а не заточенной о металлическое ребро кровати проволокой он был опасен.
Встать за дверью, ведущей в туалет, дождаться, когда они откроют дверь, или самому распахнуть ее, заклинить стулом в полуоткрытом положении и, пропуская противников по одному, бить их в не защищенные бронежилетом части тела. Бить в лицо. И в горло.
А еще лучше вырубить свет и затаиться левее дверного проема… Полковник много раз отрепетировал будущий бой. Он вставал за дверь, приоткрывал ее, засовывал между ней и стеной стул и бил воображаемого противника в воображаемое горло заточкой.
Снова вставал и снова бил!
Потом выключал свет и, передвигаясь в полной темноте, снова бил! На ощупь Заранее до сантиметра выверив свое местоположение и траектории ударов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53