Мне и прежде приходилось грешить, но такого со мной еще не бывало. Я старался не тревожить собственное болото, но на сей раз нарушил это правило.
- Сколько времени продолжалась ваша связь?
- Пока она не исчезла. Беверли об этом не знает. Я сказал, что через полтора месяца все было кончено, и она купилась, потому что ей хотелось в это верить.
- А на Рождество все открылось?
Он кивнул, затем сделал знак официантке и спросил:
- Еще по одной?
- Пожалуй.
Подняв руку, он растопырил два пальца, и официантка направилась к стойке бара.
- Да, именно тогда она все поняла. Сначала накинулась на меня, потом вскочила в машину и полетела сюда. Я позвонил Элейн, желая, предупредить ее, чтобы мы по крайней мере врали складно, но не знаю толком, что между ними произошло и что они наговорили друг другу. После этого случая я не разговаривал с Элейн и больше ее не видел.
- А как она отреагировала, когда вы позвонили ей?
- Конечно, была не в восторге от того, что Беверли все известно, но что она могла поделать? Сказала, что справится.
Подали мартини - вместе с сандвичами, и какое-то время мы молчали, поглощенные едой. Дело принимало совершенно иной оборот, и передо мной вставали все новые и новые вопросы.
17
- У вас есть собственная версия относительно того, что произошло? - спросила я, покончив с сандвичем. - Насколько мне известно, вплоть до вечера девятого января Элейн оставалась в Санта-Терезе. Это был понедельник. Я знаю, что она благополучно добралась до аэропорта, и у меня есть свидетель, который видел, как она садилась в самолет. Есть и еще кое-кто, кто утверждает, что она прибыла в Майами и на машине - через Форт-Лодердейл - приехала в Бока-Рейтон. Так вот, этот некто уверяет, что Элейн недолго находилась в Бока и что в последний раз она дала о себе знать, когда была в Сарасоте, где якобы остановилась у каких-то друзей. Концовка этой истории вызывает у меня большие сомнения, но, как говорится, за что купила... Так когда же и где Беверли могла ее убить?
- Возможно, последовала за ней во Флориду. Как раз после Нового года у нее был запой. Ее не было десять дней, домой она явилась сама не своя. Такой я ее никогда не видел. Она не сказала мне ни слова - ни где была, ни что случилось, ничего. На той неделе у меня были дела в Нью-Йорке, так что я оставил ее и улетел. Меня не было до следующей пятницы. Пока я отсутствовал, Беверли могла отправиться куда угодно. Что, если она поехала во Флориду и, как только представился случай, убила Элейн? Потом вернулась домой и - концы в воду.
- Неужели вы это серьезно? - удивилась я. - У вас есть хоть какие-то доказательства? Хотя бы косвенные свидетельства того, что Беверли могла иметь отношение к исчезновению Элейн?
Он покачал головой:
- Послушайте, я понимаю, что мои рассуждения, возможно, далеки от истины. Очень надеюсь, что так оно и есть. Видимо, мне вообще не стоило затевать этот разговор...
Пытаясь понять суть того, что наговорил Дэнзигер, я чувствовала, что все больше волнуюсь.
- Но зачем, скажите на милость, Беверли обращаться ко мне, если это она убила Элейн?
- Может, рассчитывала предстать в благоприятном свете. Вся эта история с наследством - удобный предлог, не подкопаешься. Предположим, когда ее извещают, что не могут связаться с Элейн, она уже знает, что та кормит рыб на дне океана. Но ведь надо что-то предпринять? Нельзя просто игнорировать это известие, потому что тогда кто-нибудь резонно поинтересуется, почему она не выказывает никаких признаков тревоги. Поэтому Беверли едет сюда и нанимает вас.
Но он меня не убедил.
- Только потом, когда я сообщаю ей, что хочу заявить в полицию, она вдруг начинает паниковать.
- Верно. Но тут же понимает, что попала впросак, и обращается ко мне, чтобы я сгладил неприятное впечатление, которое могло у вас возникнуть.
Я допила мартини, раздумывая над его словами. Все это казалось чересчур надуманным и совсем мне не нравилось. Вместе с тем следовало признать, что такое вполне возможно. Я задумчиво водила пустым бокалом по гладкой поверхности стола. Так кто же все-таки ворвался в квартиру Тилли?
- А где была Беверли в среду вечером и в четверг утром? - спросила я.
- Не знаю. А что вы имеете в виду? - не понял он.
- Мне интересно, где была Беверли вечером в среду и рано утром в четверг на этой неделе. Вместе с вами?
Дэнзигер нахмурился:
- Нет. В понедельник вечером я улетал в Атланту, вернулся только вчера. А в чем, собственно, дело?
Я решила пока не раскрывать карт и, пожав плечами, проронила:
- Здесь кое-что произошло. А вы не звонили ей из Атланты?
- Нет. Не звонил. Раньше мы, случалось, звонили друг другу по междугородному. Но теперь я испытываю облегчение, когда не вижу ее. - Он взглянул на меня поверх края бокала. - Вы не верите ни единому моему слову, угадал?
- Верю или не верю, какое это имеет значение? Я должна установить истину. Пока же это все досужие рассуждения.
- Понимаю. У меня нет веских доказательств, но я чувствовал, что должен выговориться. Вся эта история не дает мне покоя.
- Хотите знать, что не дает покоя мне? - спросила я. - Как вы можете жить под одной крышей с человеком, которого подозреваете в убийстве?
Какое-то мгновение он сидел, угрюмо потупившись, затем уголки его губ искривились в уже знакомой мне холодной и надменной улыбке. Мне показалось, он собирается что-то сказать, но он все молчал, потом закурил очередную сигарету и жестом показал официантке, чтобы та принесла счет.
* * *
Ближе к вечеру я позвонила Роббу. Встреча с Обри Дэнзигером оставила неприятный осадок, а после двух мартини ломило в висках. Меня тянуло на воздух, хотелось солнца и движения.
- Не хотите поехать на стрельбище? - спросила я.
- Вы где?
- В офисе, только заскочу домой - захвачу патроны.
- Тогда заезжайте за мной, - сказал Джоуна.
Я улыбнулась. У меня словно камень с души свалился.
* * *
Над горами клубились облака, похожие на отрыжку допотопного паровозика. Старая дорога шла через перевал; мой "фольксваген" жалобно чихал и фыркал, так что пришлось переключиться с третьей передачи на вторую, а потом и на первую. Мы забирались все выше; вокруг было царство шалфея и горной сирени. По мере приближения к цели мы все более отчетливо различали вдали темную зелень кустарника, упрямо штурмующего отроги. Деревьев мало. Справа склоны, поросшие калифорнийским горцем с ярко-оранжевыми вкраплениями губастика и жгуче-розовыми - колючего флокса. Буйство сумаха, или ядовитого дуба, в темной зелени которого совершенно терялась бледно-серебристая полынь - его противоядие.
Когда мы достигли вершины, я взглянула налево. Мы находились на высоте 2500 футов над уровнем океана, который простирался внизу серой дымкой, сливаясь с такими же серыми небесами. Береговая линия тянулась насколько хватало глаз, и Санта-Тереза представлялась на ней чем-то нематериальным, словно на фотоснимке, сделанном из космоса. Горная цепь, обрываясь у океана, вновь возникала вдали в виде гряды из четырех небольших островков. Солнце здесь, наверху, палило нещадно, и в воздухе, напоенном летучим эфиром, было разлито благоухание камфары. Кое-где на склоне торчали обезображенные пронесшимся в этих местах два года назад пожаром стволы толоконника. Все, что здесь произрастает, ждет не дождется зноя, только тогда раскрываются семена, чтобы затем, в сезон дождей, прорасти. Природный цикл, который не терпит вмешательства человека.
Под самым гребнем узкая дорога круто забирала влево и уходила вверх, петляя между громадными глыбами песчаника, которые почему-то казались всего лишь бутафорией съемочного павильона. Я остановилась на крытой гравием стоянке, мы взяли с заднего сиденья пистолеты и патроны и вышли из машины. За полчаса нашего пути мы едва ли обмолвились хотя бы словом, но сегодня тишина нисколько не тяготила меня.
Мы внесли необходимую плату и заткнули в уши комочки ваты, чтобы не оглохнуть. Я захватила с собой еще и специальные наушники против шума. После злополучного инцидента у меня начались проблемы с ушами, и я старалась их беречь. В наушниках было слышно, как я втягиваю носом воздух - обычно на подобные вещи как-то не обращаешь внимания. Я погрузилась в тишину, где-то далеко-далеко раздавалось биение моего сердца, словно кто-то двумя этажами ниже стучал в стену. Мы прошли на стрельбище, под козырек, похожий на навес для автомобилей. Кроме нас там был всего один человек - со спортивным пистолетом 45-го калибра, на который Джоуна, едва увидев его, положил глаз. Они завели разговор о регулируемых спусковых крючках и прицелах, а я занималась тем, что вставляла патроны - восемь штук - в магазин моего скромного пистолетика. Эта штуковина без названия досталась мне в наследство от моей собственной тетки. Тетка никогда в жизни не была замужем и, когда я осталась без родителей, взяла меня к себе. В шесть лет она учила меня шить и вязать крючком, а в восемь впервые привезла сюда и показала, как стрелять в цель, в качестве упора подложив мне под руки гладильную доску, которую привезла в багажнике. С тех самых пор, как я переехала к ней, я была очарована запахом пороха. Часами просиживала на крыльце и била молотком по рассыпанным веером пистонам, терпеливо извлекая - порцию за порцией - этот восхитительный аромат. После моих занятий крыльцо было усеяно кружочками красной бумаги и испещрено серыми - размером с дырку в ремне - оспинами от сгоревшего пороха. Так продолжалось два года, по прошествии которых тетка не выдержала, решив приобщить меня к настоящему делу.
Джоуна захватил с собой оба "кольта", и я попробовала пострелять из каждого, но они показались мне тяжеловатыми. Орехового дерева ручка "трупера" была точно каменная и тянула ладонь книзу, а четырехдюймовый ствол мешал целиться. При каждом выстреле рука у меня дергалась, как коленка, когда психиатр бьет по ней молоточком, а лицо обдавало гарью от порохового выхлопа. С "питоном" дела шли не намного лучше, поэтому, когда в ладони у меня оказалась моя собственная пушка, я почувствовала себя так, словно пожала руку старому другу.
В пять мы собрали свое барахло и отправились в старую почтовую таверну, примостившуюся в укромном тенистом уголке неподалеку от стрельбища. Мы пили пиво, закусывая хлебом и печеной фасолью и болтая о том о сем.
- Как продвигается твое дело? - спросил Джоуна. - Нашла что-нибудь еще?
Я покачала головой:
- Кое-что есть. Мне хотелось бы обсудить это с тобой. Только не сейчас.
- У тебя усталый голос.
Я улыбнулась.
- Со мной вечно одна и та же история. Мне подавай немедленных результатов. Если за два дня не добиваюсь успеха, у меня начинается депрессия. А как ты?
Джоуна пожал плечами:
- Скучаю по детям. Выходные я всегда проводил с ними. Хорошо, что ты позвонила. Спасла от хандры.
- И заставила наблюдать, как хандрю сама.
Он похлопал меня по руке и слегка сжал ее в ладони, тем самым выражая свое сочувствие. И я ответила на его пожатие.
Около половины восьмого вечера мы были у его дома. Джоуна вышел, и я поехала к себе. Устав от постоянных мыслей об Элейн Болдт, я села на диван и принялась чистить свою пушку. Пахло оружейным маслом; я неторопливо разобрала, протерла и снова собрала пистолет, и моя тревога постепенно улетучилась. После этого я разделась, закуталась в плед и взяла книгу по дактилоскопии. Я читала, пока сон не сморил меня.
* * *
В понедельник утром по дороге в офис я заглянула в агентство "Санта-Тереза трэвел", где побеседовала с некоей Люпэ, особой, являвшей собой забавную смесь чикано и негра. Выглядела она лет на двадцать с лишним; смуглая кожа, темные, с золотым отливом, коротко стриженные курчавые волосы; маленькие, прямоугольной формы очечки, приличный темно-синий брючный костюм с галстуком в полоску. Показав ей то, что осталось от билета Элейн, я изложила свою просьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
- Сколько времени продолжалась ваша связь?
- Пока она не исчезла. Беверли об этом не знает. Я сказал, что через полтора месяца все было кончено, и она купилась, потому что ей хотелось в это верить.
- А на Рождество все открылось?
Он кивнул, затем сделал знак официантке и спросил:
- Еще по одной?
- Пожалуй.
Подняв руку, он растопырил два пальца, и официантка направилась к стойке бара.
- Да, именно тогда она все поняла. Сначала накинулась на меня, потом вскочила в машину и полетела сюда. Я позвонил Элейн, желая, предупредить ее, чтобы мы по крайней мере врали складно, но не знаю толком, что между ними произошло и что они наговорили друг другу. После этого случая я не разговаривал с Элейн и больше ее не видел.
- А как она отреагировала, когда вы позвонили ей?
- Конечно, была не в восторге от того, что Беверли все известно, но что она могла поделать? Сказала, что справится.
Подали мартини - вместе с сандвичами, и какое-то время мы молчали, поглощенные едой. Дело принимало совершенно иной оборот, и передо мной вставали все новые и новые вопросы.
17
- У вас есть собственная версия относительно того, что произошло? - спросила я, покончив с сандвичем. - Насколько мне известно, вплоть до вечера девятого января Элейн оставалась в Санта-Терезе. Это был понедельник. Я знаю, что она благополучно добралась до аэропорта, и у меня есть свидетель, который видел, как она садилась в самолет. Есть и еще кое-кто, кто утверждает, что она прибыла в Майами и на машине - через Форт-Лодердейл - приехала в Бока-Рейтон. Так вот, этот некто уверяет, что Элейн недолго находилась в Бока и что в последний раз она дала о себе знать, когда была в Сарасоте, где якобы остановилась у каких-то друзей. Концовка этой истории вызывает у меня большие сомнения, но, как говорится, за что купила... Так когда же и где Беверли могла ее убить?
- Возможно, последовала за ней во Флориду. Как раз после Нового года у нее был запой. Ее не было десять дней, домой она явилась сама не своя. Такой я ее никогда не видел. Она не сказала мне ни слова - ни где была, ни что случилось, ничего. На той неделе у меня были дела в Нью-Йорке, так что я оставил ее и улетел. Меня не было до следующей пятницы. Пока я отсутствовал, Беверли могла отправиться куда угодно. Что, если она поехала во Флориду и, как только представился случай, убила Элейн? Потом вернулась домой и - концы в воду.
- Неужели вы это серьезно? - удивилась я. - У вас есть хоть какие-то доказательства? Хотя бы косвенные свидетельства того, что Беверли могла иметь отношение к исчезновению Элейн?
Он покачал головой:
- Послушайте, я понимаю, что мои рассуждения, возможно, далеки от истины. Очень надеюсь, что так оно и есть. Видимо, мне вообще не стоило затевать этот разговор...
Пытаясь понять суть того, что наговорил Дэнзигер, я чувствовала, что все больше волнуюсь.
- Но зачем, скажите на милость, Беверли обращаться ко мне, если это она убила Элейн?
- Может, рассчитывала предстать в благоприятном свете. Вся эта история с наследством - удобный предлог, не подкопаешься. Предположим, когда ее извещают, что не могут связаться с Элейн, она уже знает, что та кормит рыб на дне океана. Но ведь надо что-то предпринять? Нельзя просто игнорировать это известие, потому что тогда кто-нибудь резонно поинтересуется, почему она не выказывает никаких признаков тревоги. Поэтому Беверли едет сюда и нанимает вас.
Но он меня не убедил.
- Только потом, когда я сообщаю ей, что хочу заявить в полицию, она вдруг начинает паниковать.
- Верно. Но тут же понимает, что попала впросак, и обращается ко мне, чтобы я сгладил неприятное впечатление, которое могло у вас возникнуть.
Я допила мартини, раздумывая над его словами. Все это казалось чересчур надуманным и совсем мне не нравилось. Вместе с тем следовало признать, что такое вполне возможно. Я задумчиво водила пустым бокалом по гладкой поверхности стола. Так кто же все-таки ворвался в квартиру Тилли?
- А где была Беверли в среду вечером и в четверг утром? - спросила я.
- Не знаю. А что вы имеете в виду? - не понял он.
- Мне интересно, где была Беверли вечером в среду и рано утром в четверг на этой неделе. Вместе с вами?
Дэнзигер нахмурился:
- Нет. В понедельник вечером я улетал в Атланту, вернулся только вчера. А в чем, собственно, дело?
Я решила пока не раскрывать карт и, пожав плечами, проронила:
- Здесь кое-что произошло. А вы не звонили ей из Атланты?
- Нет. Не звонил. Раньше мы, случалось, звонили друг другу по междугородному. Но теперь я испытываю облегчение, когда не вижу ее. - Он взглянул на меня поверх края бокала. - Вы не верите ни единому моему слову, угадал?
- Верю или не верю, какое это имеет значение? Я должна установить истину. Пока же это все досужие рассуждения.
- Понимаю. У меня нет веских доказательств, но я чувствовал, что должен выговориться. Вся эта история не дает мне покоя.
- Хотите знать, что не дает покоя мне? - спросила я. - Как вы можете жить под одной крышей с человеком, которого подозреваете в убийстве?
Какое-то мгновение он сидел, угрюмо потупившись, затем уголки его губ искривились в уже знакомой мне холодной и надменной улыбке. Мне показалось, он собирается что-то сказать, но он все молчал, потом закурил очередную сигарету и жестом показал официантке, чтобы та принесла счет.
* * *
Ближе к вечеру я позвонила Роббу. Встреча с Обри Дэнзигером оставила неприятный осадок, а после двух мартини ломило в висках. Меня тянуло на воздух, хотелось солнца и движения.
- Не хотите поехать на стрельбище? - спросила я.
- Вы где?
- В офисе, только заскочу домой - захвачу патроны.
- Тогда заезжайте за мной, - сказал Джоуна.
Я улыбнулась. У меня словно камень с души свалился.
* * *
Над горами клубились облака, похожие на отрыжку допотопного паровозика. Старая дорога шла через перевал; мой "фольксваген" жалобно чихал и фыркал, так что пришлось переключиться с третьей передачи на вторую, а потом и на первую. Мы забирались все выше; вокруг было царство шалфея и горной сирени. По мере приближения к цели мы все более отчетливо различали вдали темную зелень кустарника, упрямо штурмующего отроги. Деревьев мало. Справа склоны, поросшие калифорнийским горцем с ярко-оранжевыми вкраплениями губастика и жгуче-розовыми - колючего флокса. Буйство сумаха, или ядовитого дуба, в темной зелени которого совершенно терялась бледно-серебристая полынь - его противоядие.
Когда мы достигли вершины, я взглянула налево. Мы находились на высоте 2500 футов над уровнем океана, который простирался внизу серой дымкой, сливаясь с такими же серыми небесами. Береговая линия тянулась насколько хватало глаз, и Санта-Тереза представлялась на ней чем-то нематериальным, словно на фотоснимке, сделанном из космоса. Горная цепь, обрываясь у океана, вновь возникала вдали в виде гряды из четырех небольших островков. Солнце здесь, наверху, палило нещадно, и в воздухе, напоенном летучим эфиром, было разлито благоухание камфары. Кое-где на склоне торчали обезображенные пронесшимся в этих местах два года назад пожаром стволы толоконника. Все, что здесь произрастает, ждет не дождется зноя, только тогда раскрываются семена, чтобы затем, в сезон дождей, прорасти. Природный цикл, который не терпит вмешательства человека.
Под самым гребнем узкая дорога круто забирала влево и уходила вверх, петляя между громадными глыбами песчаника, которые почему-то казались всего лишь бутафорией съемочного павильона. Я остановилась на крытой гравием стоянке, мы взяли с заднего сиденья пистолеты и патроны и вышли из машины. За полчаса нашего пути мы едва ли обмолвились хотя бы словом, но сегодня тишина нисколько не тяготила меня.
Мы внесли необходимую плату и заткнули в уши комочки ваты, чтобы не оглохнуть. Я захватила с собой еще и специальные наушники против шума. После злополучного инцидента у меня начались проблемы с ушами, и я старалась их беречь. В наушниках было слышно, как я втягиваю носом воздух - обычно на подобные вещи как-то не обращаешь внимания. Я погрузилась в тишину, где-то далеко-далеко раздавалось биение моего сердца, словно кто-то двумя этажами ниже стучал в стену. Мы прошли на стрельбище, под козырек, похожий на навес для автомобилей. Кроме нас там был всего один человек - со спортивным пистолетом 45-го калибра, на который Джоуна, едва увидев его, положил глаз. Они завели разговор о регулируемых спусковых крючках и прицелах, а я занималась тем, что вставляла патроны - восемь штук - в магазин моего скромного пистолетика. Эта штуковина без названия досталась мне в наследство от моей собственной тетки. Тетка никогда в жизни не была замужем и, когда я осталась без родителей, взяла меня к себе. В шесть лет она учила меня шить и вязать крючком, а в восемь впервые привезла сюда и показала, как стрелять в цель, в качестве упора подложив мне под руки гладильную доску, которую привезла в багажнике. С тех самых пор, как я переехала к ней, я была очарована запахом пороха. Часами просиживала на крыльце и била молотком по рассыпанным веером пистонам, терпеливо извлекая - порцию за порцией - этот восхитительный аромат. После моих занятий крыльцо было усеяно кружочками красной бумаги и испещрено серыми - размером с дырку в ремне - оспинами от сгоревшего пороха. Так продолжалось два года, по прошествии которых тетка не выдержала, решив приобщить меня к настоящему делу.
Джоуна захватил с собой оба "кольта", и я попробовала пострелять из каждого, но они показались мне тяжеловатыми. Орехового дерева ручка "трупера" была точно каменная и тянула ладонь книзу, а четырехдюймовый ствол мешал целиться. При каждом выстреле рука у меня дергалась, как коленка, когда психиатр бьет по ней молоточком, а лицо обдавало гарью от порохового выхлопа. С "питоном" дела шли не намного лучше, поэтому, когда в ладони у меня оказалась моя собственная пушка, я почувствовала себя так, словно пожала руку старому другу.
В пять мы собрали свое барахло и отправились в старую почтовую таверну, примостившуюся в укромном тенистом уголке неподалеку от стрельбища. Мы пили пиво, закусывая хлебом и печеной фасолью и болтая о том о сем.
- Как продвигается твое дело? - спросил Джоуна. - Нашла что-нибудь еще?
Я покачала головой:
- Кое-что есть. Мне хотелось бы обсудить это с тобой. Только не сейчас.
- У тебя усталый голос.
Я улыбнулась.
- Со мной вечно одна и та же история. Мне подавай немедленных результатов. Если за два дня не добиваюсь успеха, у меня начинается депрессия. А как ты?
Джоуна пожал плечами:
- Скучаю по детям. Выходные я всегда проводил с ними. Хорошо, что ты позвонила. Спасла от хандры.
- И заставила наблюдать, как хандрю сама.
Он похлопал меня по руке и слегка сжал ее в ладони, тем самым выражая свое сочувствие. И я ответила на его пожатие.
Около половины восьмого вечера мы были у его дома. Джоуна вышел, и я поехала к себе. Устав от постоянных мыслей об Элейн Болдт, я села на диван и принялась чистить свою пушку. Пахло оружейным маслом; я неторопливо разобрала, протерла и снова собрала пистолет, и моя тревога постепенно улетучилась. После этого я разделась, закуталась в плед и взяла книгу по дактилоскопии. Я читала, пока сон не сморил меня.
* * *
В понедельник утром по дороге в офис я заглянула в агентство "Санта-Тереза трэвел", где побеседовала с некоей Люпэ, особой, являвшей собой забавную смесь чикано и негра. Выглядела она лет на двадцать с лишним; смуглая кожа, темные, с золотым отливом, коротко стриженные курчавые волосы; маленькие, прямоугольной формы очечки, приличный темно-синий брючный костюм с галстуком в полоску. Показав ей то, что осталось от билета Элейн, я изложила свою просьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38