И ты попал между двух огней. А третий огонь — Служба. Эти прямо на тебя прицел направили. Это они умеют. И как ты думаешь, когда они тебя достанут?
— Ты же без куратора живешь... Где тебя искать, они не знают. И вообще о твоем существовании, возможно, не знают. Вовремя ты от разведки отмазался.
Так что вычислить мое местопребывание очень трудно. Я специально прихватил с собой записную книжку, чтобы у них телефонов не было. Осталась записная книжка на работе, но там только деловые контакты.
— И будешь продолжать прятаться?
— Не знаю. Не решил еще. Потому и приехал к тебе, что посоветоваться хочется. Не с первым встречным...
Сергей покрякал, прочищая горло. Он, конечно же, сразу вспомнил, что тогда, во время суда над убийцами дочери Артема, именно он и сказал, что отсидят парни и выйдут для того, чтобы еще кого-то убить.
Эта фраза и послужила тогда толчком.
И почувствовал, что Тарханов сейчас ждет от него нечто подобное, зная привычку полковника рубить сплеча. Но в то же время Сергей осознавал, что в первом случае Артем вступал в конфликт всего-то с милицией и с прокуратурой. Эти не слишком способны противостоять умело организованным действиям человека обученного и имеющего за спиной большой опыт. И обучение его проходило не на зонах, не в лагерях, а в государственном учреждении, которое имеет возможность обобщать опыт, а не приходить к нему на ощупь, как это было бы с заурядным уголовником Ведь тогда они даже алиби сделали безупречное. За два дня до последнего заседания суда, до прочтения приговора Тарханов устроил себе сердечный приступ. Сделать это совсем не сложно, если умеешь управлять своим организмом — поднять, когда надо, давление, участить ритм биения сердца, сделать этот ритм рваным. А как раз такому управлению — называется это методом саморегуляции в состоянии «ключа» — спецназовцев обучали качественно. «Скорая помощь» констатировала предынфарктное состояние. Участковый врач, посетивший Тарханова за пару часов до проведения самой акции, уверенно и без зазрения совести дал впоследствии показания — больной был не в состоянии покинуть квартиру. Подозрения тогда с самого Тарханова сняли, хотя и предполагали, что он нанял кого-то, чтобы расстрелять трех ублюдков. Но доказать это оказалось невозможным.
Сейчас же, опять отдавал Сергей себе отчет, Тарханов желал вступить в противоборство со Службой.
У Службы нет того авторитета, что у ФСБ, но тем она и страшна, что никто не знает полностью ее возможностей.
— Ладно, — сказал Сергей. — Отлеживайся.
И мне по хозяйству поможешь...
— Я хочу разобраться.
— Разобраться ты сможешь. В это я верю. Но, скажем, соберешь ты какие-то данные. Что ты с ними будешь делать? Ты думаешь, найдется суд, который будет судить Службу? Если ты сам себя сделаешь и следственным органом, и судьей, то тебе придется и приговор в исполнение приводить. Приговор против Службы? Ты понимаешь, что это такое? Отдаешь себе отчет?
Они допили остатки водки и стали устраиваться на ночь. Полковник лег на раскладушке, подложив под голову бушлат, а Тарханову постелил на полу матрац.
Тарханов, привыкший ложиться попозже, да к тому же поспавший днем, долго ворочался. Сон никак не шел. Мысли роились, шевелились, переплетались, запутывались — и не виделось единственного выхода Раздался звонок телефона. Он подумал, что это Марина. Взял трубку, не вставая, и сказал, уже почти сонным голосом:
— Да-да, слушаю тебя...
В трубке виновато прокашлялись.
— Это Ушаков.
— Да...
— Артем Петрович, вы совершенно зря не послушали меня.
— Что еще случилось?
— Сначала неизвестные расстреляли машину с чеченскими авторитетами. Не знаю уж, приложили вы тут руку или нет, но предполагаю, что это не вы.
— Это не я. Я далеко от города. И достаточно пьян, — зачем-то добавил Артем.
— Это жаль. Потому что требуется ваше немедленное присутствие в городе.
— А что случилось?
— Ваша жена...
— Что — моя жена?
— Ваша жена застрелена. Квартиру тоже всю перерыли, как у управляющего. Что-то искали.
Трубка продолжала что-то говорить. Он положил ее на пол, рядом с матрацем, а сам сел и тупо, непонимающе смотрел в стену перед собой. И не было мыслей, и не было чувств, только ощущение глубокого и никак не заканчивающегося падения. Долгого, долгого падения...
Слегка похрапывал во сне полковник. Он не слышал звонка, он не знал еще, что произошло. И, возможно, снилось ему что-то приятное. Тарханов взял трубку, послушал. Короткие гудки. Он выключил телефон и вышел на крыльцо.
Ночь под чистым небом была прохладной. Он присел на ступеньку и опустил голову в колени.
Если бы он сразу согласился... Ничего бы не случилось... Стоп! Машина уже была запущена. И прямое предложение он получил только после того, как прозвучали открывающие это дело выстрелы. И его согласие или отказ ничего бы не смогли изменить.
Тарханов понимал, конечно же, что это не люди Службы начали в городе такой массовый отстрел. Это группировки воюют между собой. Но начала всю заваруху именно Служба.
Снова заверещал телефон.
Следователь Ушаков, Как он надоел... Как он не понимает, что вернуть уже ничего нельзя...
— Что вам еще?
— Я хотел бы, чтобы вы сейчас постарались выспаться, а к одиннадцати часам приехали в прокуратуру.
— Сдаваться?
Ушаков помолчал.
— Необходимо провести опознание тела... — наконец сказал он как можно мягче.
— Запишите телефон дочери...
Тарханов продиктовал номер.
— Вы не приедете?
— Нет. Скорее всего — нет. Впрочем, не знаю...
Где она сейчас? Где будет проходить опознание?
— В морге горбольницы.
— Ладно, до свидания.
— Ты что не спишь? — вышел на крыльцо полковник.
— Жизнь поспать не дает, — ответил Артем.
— Что еще?
Он молчал настолько долго и настолько мрачно, что полковник невольно понял — случилось что-то, сильно ударившее майора.
— Марину убили.
Теперь не нашел что сказать полковник.
— Я вот все думаю о своей вине... Существует она или нет? Если бы я сразу согласился с предложением, ситуация изменилась бы? Машина-то уже была запущена, стрельба началась еще до того, как мне предложили вернуться...
— Перестань... Дураку понятно, что тебе себя здесь винить не в чем. И не мучься совестью.
— Но кто-то должен за это ответить? — Артем сузил глаза и посмотрел на полковника так зло, что тому показалось — за шиворот льдинка упала.
— Уж не хочешь ли ты... — начал он и замолчал, не решаясь дальше говорить.
— Да, я хочу найти виновного и наказать его.
— Ты понимашь, что такое война со Службой?
Это война с целой системой, война чуть ли не со всей страной. Война, в которой тебя самого сотрут в порошок.
Артем замотал головой.
— Глупости. Не со Службой я собираюсь воевать, а рассчитаться с конкретными людьми.
— Но не они убили Марину. Это же ясно...
— Да плевал я на всю местную и прочую мафию.
Этим все равно кого убивать. Но их-то толкнули на это конкретные события, а инсценировал их конкретный человек. И с ним я хочу рассчитаться. Я не желаю быть безропотным ничтожеством, с которым можно поступать, как душе пожелается.
— Сам твой каперанг до такого не додумался бы.
Это явно не его инициатива. А выше замахиваться я тебе не советую.
— Я никогда не замахиваюсь. Я просто бью. Они не посчитались со мной, я не посчитаюсь с ними.
Ладно. Сейчас мне надо ехать туда.
— Кто тебя ночью ждет?
— Марина в городском морге. Надо сходить попрощаться. Не по-человечески без прощания...
— На похороны ты, я понимаю, не пойдешь?
— Конечно, меня же там ждать будут. И менты, и другие. А я ни с теми, ни с другими встречаться не хочу Хотя подумать стоит...
— Поехали, — решительно сказал полковник и пошел одеваться.
Артем открыл дверцу машины и уже чувствовал, как будет до конца отжимать педаль акселератора, пока не приедет к месту назначения. А там... А там — он сразу предположил план действий. Ум охранника, все последние годы целенаправленно обдумывающий меры по защите, удивительно легко трансформировался в ум спецназовца-диверсанта, который больше направлен на нападение. И потому он проверил содержимое багажника, отыскивая то, что могло бы понадобиться.
* * *
В городе Артем уже не гнал машину. Ему ни к чему была встреча с ГАИ, хотя раздражала каждая задержка у светофора.
К городской больнице Артем подъехал со стороны, противоположной моргу, прокрутился по полукруглым внутренним дорогам, проехал через стройку — там новый корпус возводили уже второе десятилетие, и оказался между церковью и моргом.
Полковник остался в машине, а Артем вышел на рекогносцировку местности. Со стороны больницы в морге не горело ни одно окно. Он посмотрел решетки — пустяк, ребенок справится. Дважды обошел одноэтажное здание. Свет вообще только в одном окне. Окно высокое, заглянуть трудно. Но там, по всей вероятности, сидит дежурный или врач, или санитар. Возможно, что несколько человек. Но это в принципе небольшая преграда для того, кто в своей жизни не однажды в боевой обстановке противостоял нескольким вооруженным противникам.
Вернулся во двор и проверил его другую сторону.
В больничном корпусе, который подальше церкви, свет только слегка просматривается сквозь плотные шторы в отдельных окнах. Там тоже скорее всего дежурные. А чем занимаются дежурные в больницах в ночное время? Известное дело — спят. И пусть себе спят. Спать и ничего не слышать — в этом их безопасность. В одном из церковных окон тусклый свет.
По всей вероятности, там сторож. Чтобы заглянуть в это окно, пришлось перелезть через невысокий забор. Хорошо, что здесь нет собаки. Собаки, говорят, не любят колокольный звон, потому что колокола часть звуков выдают в ультразвуковом диапазоне.
Артем заглянул в окно: четыре благообразных, богатырского телосложения служителя культа сидели вокруг стола. Один уже спал, уронив бороду в тарелку с закуской, трое оставшихся поглощали водку из стограммовых граненых стаканчиков и громко воодушевленно спорили.
Артем вернулся к машине, которую поставил так, чтобы можно было начать работать не разворачиваясь. Полковник, проинструктированный, уже пересел за руль. Артем достал из багажника буксировочный трос, прицепил его к креплениям решетки в одной из стен, отошел на три шага в сторону и махнул рукой.
Полковник газанул, и из стены вылетело два кирпича — как раз там, где были зацементированы крепления. Самый громкий звук был уже произведен и не привлек постороннего внимания. Сама решетка не вывалилась, только отогнулась настолько, что человеку нетрудно пролезть в окно.
Окна открывались вовнутрь. Тоже хорошо, в противном случае пришлось бы решетку полностью отгибать. Сергей вернулся задним ходом, Артем корректировал помахиванием руки движение машины.
Порядок. Теперь убрать трос, чтобы потом не мешал.
В багажнике нашелся ролик широкого скотча.
Это лучше, чем ломать форточку отверткой. По крайней мере, быстрее. Так. Встать на багажник. Оттуда на внешний подоконник, к счастью, даже не жестяной — не гремит, а бетонный — тяжелый и устойчивый. И заклеить стекло форточки скотчем. Нажим — стекло выдавлено. Собрать склеенные осколки, чтобы не звенели и не мешались. Передать полковнику.
То же самое с внутренним стеклом. Форточка большая, как церковные парадные двери. Свободно можно пролезть, даже не раскрывая само окно. И вот он уже там, в каком-то кабинете.
Кабинет, к сожалению, закрыт на ключ. Свет с улицы сюда почти не попадает. Но фонарик Артем взять не забыл. На кушетке сложены зеленые медицинские халаты — скорее всего здесь рабочее место сестры-хозяйки или еще кого-то подобного.
С дверью пришлось повозиться. Работать надо было тщательно и тихо — чтобы не разбудить дежурного, а отмычек у Артема с собой не оказалось. Не догадался попросить Валеру привезти отмычки вместе с телефоном — они лежали в ящике письменного стола в банке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63