Он положил ее узкую ладонь на штурвал и по привычке отошел в сторону. Баффало не любил, когда прислушивались к его телефонным разговорам.
Особенно женщины, к которым он всегда относился слегка высокомерно и на способность которых молчать он не полагался.
— Броуди. Слушаю, — рявкнул он в трубку со всегдашним своим темпераментом.
Звонили из лаборатории. Доктор Кох сообщил, что пришло сообщение из Европы.
— Что там?
— Они пробовали...
— И?
— Много нюансов. Файл на мегабайт одного текста. Не телефонный разговор.
Такой компьютерный файл, понял Броуди, занимает, пожалуй, больше сотни страниц.
— Ясно. Возвращаюсь. Вышлите машину на пристань.
Баффало нажал кнопку отбоя и сразу почувствовал, что волна слегка «бьет» яхту. Рука у Дороти слаба, не выдержала направления. Он отдал женщине телефонную трубку и снова взялся за штурвал. Резко потянул на себя дроссель — добавил обороты. Дороги, спускавшаяся в это время по трапу в кокпит, виляющая красивым задом, чуть не свалилась с трапа и громко вскрикнула. Баффало оставил это без внимания. Он выпустил еще на полтора фута киль, резко набрал скорость и развернул яхту в крутом вираже.
Если бы Дороти вылетела за борт, он даже почувствовал бы некоторое облегчение. Это было чем-то сродни закону выживания. Выживает сильнейший.
Не умеешь удержаться — падай, большего ты не заслуживаешь. Мужчина ты или женщина — какое это имеет значение. Но он, Баффало Броуди, чувствовал бы себя в этот момент именно тем, кто выживать умеет. Естественно, пришлось бы потерять время, вытаскивая Дороти из воды. Но после того, как он ее вытащит, его чувство собственного удовлетворения только возрастет. Еще бы, тогда он в дополнение ко всему окажется спасителем.
Яхта набрала ход, двигаясь в одном направлении с волной и обгоняя ее. Войдя в раж, Баффало заложил еще несколько довольно рискованных виражей, радуясь упругости воды и податливости судна сильной руке. Дороти предусмотрительно ушла в рубку, откуда смотрела на приближающийся берег, где уже угадывались в туманной дымке очертания Стамфорда.
Она работала рядом с Броуди уже больше года.
Только в другом исследовательском корпусе. Приехала сюда, в Стамфордский международный институт из Великобритании с почти настоящими английскими документами. Приехала со своей программой исследований. Броуди руководил совершенно другой лабораторией. И она ни разу за все время, прошедшее после их знакомства — за восемь с половиной месяцев, не спросила его о теме, над которой профессор работает столь интенсивно. Ей это было и не надо — спрашивать. Она и так знала. А ее собственной работой он, с высоты своей, даже не интересовался. А напрасно. Работа у Дороти была, пожалуй, даже более интересная, чем у самого профессора.
Они познакомились на вечеринке у одного из местных менеджеров. Он — профессор Броуди — одинокий, еще не пожилой мужчина, не растерявший спортивных замашек, приобретенных в университетской молодости. Она — доктор Дороти Митчел — одинокая англичанка, только ступившая за пору молодости, довольно приятной внешности.
Женщина, которая приехала совместить свои исследования с аналогичными исследованиями американских коллег. Про профессора она слышала. Броуди в институте звали психопатом за отношение к работе.
Он мог не выходить с испытательного полигона по двое суток и не разрешал выходить своим сотрудникам. И просто в истерику впадал, если кому-то необходимо было отлучиться по личным делам — такой рисковый человек мог считать себя вскоре уволенным. А потом профессор внезапно стихал, замыкался в себе и по несколько дней на скорости объезжал здание своей лаборатории стороной, словно не имел к ней никакого отношения, словно даже боялся ее. Но ежедневно мотался на яхте по проливу в самый бесшабашный ветер. Если и работал, то дома, вдали от глаз сотрудников, которые себе подобное позволить, понятно, не могли. Естественно, при диком профессиональном фанатизме у профессора сложился определенный склад характера, и при этом характере с ним «не держались» жены. Было их несколько, но ни одна не вынесла его перепадов настроения.
Про Дороти вообще не было известно практически ничего — был ли у нее когда-то муж, есть ли у нее дети. А поскольку тема ее работы пока не считалась развитой настолько, чтобы ее следовало засекретить — до первого серьезного успеха было очень далеко, подробного досье на женщину ни в спецслужбе института, ни в ФБР, которое некоторые работы контролировало, не имелось.
Они познакомились. Профессор пребывал как раз в периоде «застоя», и он про работу в очередной раз внешне просто «забыл». В тот вечер он слегка перепил шампанского и много часов подряд икал, у кого-то вызывая смущение, у кого-то отвращение.
Несколько человек советовали ему попробовать таблетки с какими-то мудреными названиями, но таких таблеток при себе они почему-то не имели. А завтра спасительные средства уже не были бы нужны профессору, который вообще к алкоголю относился равнодушно. И он продолжал икать, иногда даже слишком громко.
Дороти подошла с мягкой улыбкой, предложила ему простое средство — положить на язык щепотку соли. К удивлению, это помогло почти сразу. Окрыленный вновь обретенным даром членораздельной речи, Броуди представился. И предложил в знак благодарности покатать завтра утром — в выходной день — на дизельной яхте по проливу.
— Завтра обещают удивительную волну... — мечтательно произнес Баффало. — Такой случай не следует упускать.
— Насколько я понимаю, — ответила Дороти, — яхтсмены волны не любят.
— Соревноваться с волной гораздо интереснее, нежели с людьми, которые устают, а иногда и просто боятся суровой воды. Волны же не устают никогда.
Никогда! — Это звучало почти патетически.
* * *
Из каюты было сложно понять, почему профессор делает круг за кругом, не желая сразу подойти к пирсу Потому Дороти вышла в кокпит. Посмотрела на мостик. Баффало ругался, как отпетый матрос, дергая раз за разом ручку выдвижного киля. Киль заклинило. А в таком положении входить в мелководный затон нельзя.
— Принеси телефон! — сердито крикнул он и заглушил двигатель.
Яхта «поигрывала» на бьющей в борт волне, медленно теряя скорость. Придерживаясь руками за что придется, Дороти вернулась в каюту и вынесла трубку. Яхта уже замерла на месте. Профессор спустился в кокпит. Раздраженно набрал номер.
— Мак! Это Броуди. У меня какие-то неприятности с килем. Никак не задвигается. Да какого черта! Все уже перепробовал. Короче, так, у меня мало времени. Срочно на службу вызывают. Пришли лодку и механика. Еще не легче! Хорошо. Здесь останется Дороти. Она дождется. Давай лодку быстрее.
Он отключил телефон.
— Сейчас за мной придет лодка, — сказал он Дороти довольно сухо и грубо, словно своей подчиненной отдавал распоряжения. — Я уеду. Дело срочное.
А ты дождись здесь механика. Поставите яхту на место.
— Тогда мою машину не забирай, — ответила она так, словно не слышала предыдущий телефонный разговор.
— Нет, не заберу, — ответил Баффало уже из дверей каюты, куда ушел переодеться. — За мной приедут.
Он вышел через две минуты, уже в черном джинсовом костюме, спортивно-моложавый и, возможно, даже немного красивый, очень деловой. Сурово посмотрел за борт на приближающуюся лодку. И как только она оказалась рядом, сразу перекинул ногу через фальшборт. И не сказал ни слова на прощание Дороти. Она отреагировала на это улыбкой. Очень спокойной улыбкой все знающей и все понимающей мудрой женщины. Более мудрой, чем этот профессор, который мнит о себе невесть что. Впрочем, это она зря, это она просто от гордости так считает. Просто злится...
Каждая женщина на ее месте уже поняла бы по манере разговора с ней, что она попросту надоела мужчине. Дороти, ежедневно профессионально работающая с интуицией, понимала это, может быть, гораздо лучше, чем другие. И потому знала, что скоро произойдет полный разрыв отношений с профессором Баффало Броуди. И не сильно расстраивалась, потому что ее работа почти завершена. Но эти последние дни ей надо использовать по максимуму.
Дожидаясь прибытия механика, она сначала вытащила из трубки радиотелефона «жучок», чтобы не осталось следа, потом достала из своей спортивной сумки прибор, внешне напоминающий аудиоплейер или диктофон, и вытащила маленькую кассету. Точно такую же, какие используются в телефонных автоответчиках.
Послышался шум лодочного двигателя. Прибыл пожилой, сухощавый, плоский, как вяленая рыба, и изрядно выпивший механик. Он долго ковырялся с механизмом выдвижения киля. Потом повздыхал, разделся и нырнул под яхту. Дороти даже беспокоиться начала — такое продолжительное время провел старик под водой. А купальный сезон еще не начался, весной вода прохладная. Но оказалось, что старик выныривал с другого борта, чтобы вдохнуть воздух.
Дороти обнаружила это, когда во второй раз услышала там плеск. Наконец механик выбрался окончательно.
— Как туда камень завалился? Ума не приложу.
Как специально кто засунул...
Дороти не ответила.
Вдвоем с механиком они причалили яхту к пирсу.
Дороти собрала свои вещи в сумку и вышла на стоянку. Ее серебристая «Тойота» завелась сразу. За машиной доктор всегда ухаживала, зная, что когда-то исправность автомобиля может сыграть в ее профессии важную роль. И выехала на автостраду к городу.
Дорога в этот час была заполнена транспортом, и развивать большую скорость мог позволить себе только психопат Броуди. Он всегда ездил на большой скорости. Она же предпочитала осторожность и выверенность во всем. На половине дороги к городу «Тойоту» обогнали два лысых и бородатых рокера на традиционных «Харлеях». Их черные кожаные одежды с множеством металлических заклепок привлекли ее взгляд лишь на несколько секунд. Их же она встретила возле заправки, где веселый негритенок мыл мотоциклы. Сами лысые парни вошли в бар. Дороти попросила второго негритенка, постарше первого, после заправки тоже вымыть машину, зашла в бар, где взяла себе бутылку пепси и хот-дог. Бар был маленький, и воздух там казался сыроватым. Она вышла на крыльцо, где приятно грело неназойливое весеннее солнце.
Рокеры, пьющие пиво за одним из двух столиков, посмотрели друг на друга, перекинулись парой фраз, после чего один из них вышел вслед за Дороти. Бармен и хозяин заправки в одном лице заметил это и поморщился. Он не любил, когда к нему заезжали кожаные куртки, потому что с ними часто случались скандалы. Но предпочел не вмешиваться в ситуацию.
Второй рокер взял себе еще пару бутылок пива и, криво посмеиваясь, ждал, посматривая на дверь. Ждать ему пришлось недолго. Меньше чем через пару минут пружинная дверь стремительно распахнулась и пропустила его товарища, который влетел в бар спиной вперед. И остался мирно лежать на полу, широко раскинув руки. Казалось, он спал богатырским сном, только что не храпел. Дверь закрылась так же стремительно, как открывалась — пружины были сильные, — и второму рокеру не удалось разглядеть, кто стоял за ней. Но парень он был не робкого десятка и потому ринулся на выход, одновременно засовывая руку в карман за ножом.
На крыльце рядом с Дороти стоял высокий человек, тоже лысый и тоже бородатый, с внешностью явного иностранца и иноверца.
— Еще один, — констатировал человек с непонятным акцентом и хладнокровно, даже с усмешкой смотрел, как, играя на свету бликами, поднимается к его груди нож.
А когда нож оказался почти у горла, он чуть отстранился, сделал неуловимое движение назад и влево, и плавно, почти играя, захватил кисть противника. Рокер ощутил неимоверную боль, казалось, что у него вытягивают сухожилия по всей руке, начиная от плеча. Кисть выворачивалась, связки рвались, и хотелось уже прекратить эту игру, но прекратить ее уже было нельзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63