Господи, Джавьер, как ты вообще можешь...
Неожиданно я согнулся так, будто он ударил меня кулаком в живот. Несколько секунд мне казалось, что меня вот-вот стошнит. Джавьер похлопал меня по спине.
— Не переживай ты так, — донесся до меня его голос. — Она сработает. Я уверен, что система сработает, как положено. Суду известны способы докапываться до правды.
Я выпрямился.
— Ты действительно так думаешь, Джавьер? Но сам ты доверил бы ей своего сына?
Он начал бочком отступать от меня.
— У меня назначена встреча в этом здании. Если существует что-то, что я мог бы сделать, чтобы тебе стало легче...
Он пятился назад, роняя на ходу слова.
Очередной приступ тисками сжал мой желудок. Джавьер для меня был потерян. Нора неприступна. Кто же еще остался? Я продолжал думать. И приходил в отчаянье.
Суд. Мой Бог! Значит, суд!
* * *
Я вошел в судебный зал при полном параде: костюм, галстук, портфель, начищенные черные ботинки. Дэвид робко следовал за мной. Он тоже был в парадном костюме. Я остановился, чтобы включить свет. Когда вспыхнул первый ряд люстр, вид судебного зала мне понравился: зал был мрачен и пуст. Но затем я продолжил щелканье выключателями и делал это до тех пор, пока все вокруг не засияло полудневным светом, как в комнате для допросов.
— Эти скамьи, вероятно, будут сегодня переполнены, — сказал я. — Может быть, и нет, но, скорее, все-таки будут в связи с таким делом, как твое. Я думаю, ты удивишься, как легко не обращать на них внимания. Их окажется немного, едва ты перестанешь об этом беспокоиться. Останутся только твой адвокат, обвинители и присяжные. В этом зале они будут у тебя практически под боком. Будут ближе кого бы то ни было. Лучше всего смотреть на них. Я замечал, что свидетели стараются смотреть прямо перед собой, поглядывая туда лишь краешком глаза, как будто смотреть на присяжных — какое-то преступление. Смотри на них. Именно они — твоя аудитория. Сядь на свое место.
Дэвид неуверенно поднялся на одну ступеньку свидетельского места и сел так, будто кресло было установлено на крышке люка. Он поерзал, взглянул на воображаемых присяжных и смутился.
— Удобно?
— Нет.
— Нет. И не должно быть. Ради Бога, не старайся быть непринужденным, когда на самом деле окажешься здесь. Ничто не вызывает у присяжных такой неприязни, как высокомерие.
Я поставил на стол обвинителей свой портфель и достал из него папку с досье, адвокатский блокнот и ручку. Разложил все это.
— Когда Генри станет опрашивать тебя, обвинители будут делать записи. Великое множество записей. Тебя это не должно беспокоить. Иногда они, услышав твой ответ, начнут что-то быстро записывать, а ты можешь решить, что сказал что-нибудь не так, и попытаешься вернуться назад, чтобы внести дополнения. Так вот — ни в коем случае не делай этого. Игнорируй их. Иногда они ведут себя так просто для того, чтобы заставить тебя разволноваться.
Дэвид покачал головой.
— Я обвинитель, — сказал я. — Смотри на меня. Генри только что перестал тебя опрашивать и передал обвинению. То есть мне. Теперь ты мой. Смотри на меня. Старайся не выглядеть спокойным, ничего страшного, если ты будешь немного волноваться. Но ведь тебе нечего скрывать. Концентрируй внимание на вопросах. Не говори того, о чем тебя не спрашивают. Если тебя спросили о чем-то таком, что может тебе навредить, что нуждается в более подробном объяснении, доверь Генри попросить тебя об этом объяснении, когда он перейдет к повторному опросу. И не выпаливай свои ответы. Дай ему время заявить протест, если в том будет необходимость.
— Мне нечего скрывать, и вместе с тем я должен быть краток в своих ответах, — сказал Дэвид. — И не говорить ничего, кроме того, о чем меня спросят.
— Да, я знаю, что здесь имеется противоречие. Но что бы ты ни делал... главное — не показывай своей агрессивности. Это преступление связано с проявлением страсти...
— Которую я не проявлял.
— Им нужно, чтобы присяжные увидели тебя взбешенным. Это все равно что проиграть для них сцену насилия. Что бы ни случилось, не показывай... своего бешенства.
Итак, мы начинаем. Ты только что рассказал свою историю. Ты не беспокоишься об этом, потому что в конце концов ты рассказывал ее со своей точки зрения. Не расслабляйся. Это не финал. До финала еще очень далеко. Я сижу здесь. Я Нора Браун. Я смотрю на тебя, как на нечто, оставленное паршивым псом на моем ковре. Ты, возможно, убедил всех в зале, но ты не убедил меня. Я твой злейший враг. Будь со мною корректен.
— Па...
— Доброе утро, мистер Блэквелл. Мое имя Нора Браун. Я представляю здесь интересы штата Техас. У меня тоже имеются к вам кое-какие вопросы, если вы не возражаете.
— Я не возражаю...
— Заткнись! Не смей острить в ответ на ее ироничный тон. Пусть она будет дурочкой. Если глупцами будете выглядеть вы оба, то выиграет она, потому что судят тебя, а не ее. Она еще не задала свой вопрос, так что и ты не говори ничего. Мистер Блэквелл, в какое время Менди Джексон в тот вечер пришла т работу?
— Я не знаю.
— Вы не знакомы с ее рабочим расписанием?
— Нет.
— Вы впервые задержались в офисе так поздно?
— Нет.
— Вы делаете это часто?
— Время от времени.
— Менди пришла на службу до того, как вы остались один во всем учреждении.
— Я уверен, что да.
— Вы уверены, или она действительно пришла раньше?
— Да, она пришла раньше.
— Следовательно, вы знали, что она работает по вечерам?
— Я знал, что иногда так бывало. Мне не было известно, являлось ли это ее обычной рабочей сменой.
— Вы заметили ее, когда она вошла в кабинет?
— Собственно говоря, нет, пока она не подошла к моему столу.
— Вы были так увлечены своей работой, что даже не почувствовали, что в кабинете присутствует другой человек?
— Разумеется, я видел, что вошла уборщица. Не думаю, что я даже осознавал, которая из них, пока она ко мне не приблизилась.
— Вы заметили, в чем она была одета?
— Она была в обычной одежде уборщицы: в темной юбке и белой блузке.
— Мистер Блэквелл. Пожалуйста, выслушайте мой вопрос. Я не спрашиваю вас о том, что вы помните сейчас. Я спрашиваю, что видели вы в тот вечер. Вы заметили, как она была одета?
— Я не обратил особого внимания...
— Мистер Блэквелл!
— Да! Я это заметил.
— Благодарю вас. Та ее белая блузка, была ли она застегнута до самого верха или находилась в расстегнутом состоянии?
Дэвид какое-то мгновение смотрел поверх моей головы.
— Она была расстегнута.
— Блузка была полностью расстегнута, когда уборщица подошла к вам?
— Нет. Я подумал, что вы... Нет, просто немного расстегнута, как рубашка с открытым воротом.
— Значит, просто с открытой шеей. Одна пуговица, две пуговицы, три пуговицы? Сколько их было расстегнуто?
— Две, мне кажется.
Я сделал запись в блокноте.
— Вы обратили внимание, какие на ней были туфли? Теннисные, на каблуках...
— Нет.
Я кивнул, показывая, что он ответил правильно. Дэвид на секунду расслабился.
— Что вы скажете о ее юбке? Она была обтягивающей или свободной?
— Не совсем свободной.
— Следовательно, обтягивающей?
— Да, совершенно верно, думаю, что так.
Дэвид подался в мою сторону. Он не хотел больше ошибочных ответов.
— Юбка была на кнопке, или на молнии, или же там было и то и другое?
— На кнопке или... — медленно проговорил он. — Я не уверен.
— Подумайте над этим. Когда вы просунули руку за пояс ее юбки, когда потянули за него, там щелкнула кнопка или разъехалась молния?
— Ни то, ни другое. — Дэвид вспыхнул.
— Ни то, ни другое? Вы хотите сказать, что юбка вообще не расстегивалась?
— Я ее не расстегивал.
— Ладно, хорошо. Когда она сама расстегнула ее, — сказал я насмешливо, — там оказались кнопки или молния?
— Я не знаю. Я не приглядывался к ее одежде.
— Да, но если выражаться более аккуратно, вы не приглядывались только к ее ногам, мистер Блэквелл. Ведь вы же абсолютно точно помните, сколько пуговиц расстегнула она на своей блузке, не так ли?
— Нет!
— Нет? Однако вы только что сказали нам сколько. Так когда же вы солгали?
— Где в этот момент находится мой адвокат? — спросил Дэвид, разворачиваясь в кресле. — Почему он ничего не говорит?
— Потому что не было ни одного вопроса, по поводу которого можно было бы заявить протест. Позвольте спросить вас, мистер Блэквелл, это событие явилось необычным в вашей жизни?
— Когда?
— Позвольте напомнить вам то, о чем вы свидетельствовали во время прямого опроса. («Протест, ваша честь! Вопрос неточен». — «Протест поддерживается».) Когда эта женщина подошла к вам и начала срывать с себя одежду, это было для вас экстраординарным событием?
— Да.
— Не из тех, которые происходят каждую неделю?
— Нет.
— И не каждый месяц?
— Нет.
— И фактически никогда не происходят?
— Да.
— Чему вы улыбаетесь, мистер Блэквелл?
— Мысли, что нечто подобное может случаться каждую неделю.
— Да, это звучит неправдоподобно, не правда ли? Что вы чувствовали, когда это произошло? («Протест, ваша честь! Чувства моего клиента не имеют отношения к делу».)
Я поднялся с места.
— По всей вероятности, все же имеют, ваша честь. На обвинение одновременно с другими фактами возложено бремя показать умственное состояние обвиняемого в момент совершения преступления. Протест, на мой взгляд, должен быть отклонен.
Дэвид привстал в кресле. Он явно не мог дождаться, когда эта воображаемая перепалка закончится и он сможет ответить на заданный ему вопрос.
— Я был потрясен.
— Напуганы? Шокированы? Я не совсем отчетливо представляю, что означает слово «потрясен».
— Да. Оба эти значения.
— Вы подошли и помогли ей снять ее одежду?
— Никогда в жизни! Я остался на своем месте.
— За письменным столом?
— Да.
— Вот так-так! И вам не пришло в голову, что привлекательная женщина — вы ведь находили ее привлекательной, не так ли? — «она срывает передо мной свою одежду, происходит нечто такое, о чем я мечтал с четырнадцати лет, — так почему бы мне не броситься и не помочь ей?»
— Нет. Я отступил даже еще дальше, как мне думается.
— Как далеко?
— Футов на десять, пятнадцать. Я не уверен в точности.
Я демонстративно сделал очередную запись.
— Ударяла ли она вас когда-нибудь, мистер Блэквелл?
— Ударяла? Нет.
Дэвид, казалось, был смущен этим заданным без всякого перехода вопросом.
— Может быть, «ударяла» не совсем подходящее слово. Наносила ли она вам каким-нибудь образом удар рукой?
— Нет, не думаю. Па? Я рассказывал тебе...
— Надеюсь, вы помните свидетельство медицинской экспертизы, мистер Блэквелл, что частицы вашей кожи были обнаружены под ногтями Менди Джексон?
— О, да! Один раз она оцарапала меня.
— За что же? («Протест, ваша честь. Это призыв к высказыванию предположения».) В таком случае просто ответьте, мистер Блэквелл. Как она могла оцарапать вас? Как могло ей это удаться, если она находилась от вас в пятнадцати футах?
— Был один момент, когда я подходил ближе.
— Как близко? Два фута от нее? Один фут? Какой же длины у нее рука? Как близко вы подошли к женщине, которая так напугала вас, мистер Блэквелл?
— Я был в двух футах... я не знаю, я подошел и взял ее за руку...
— Нет! — вскочил я с места. — Нет! Не позволяй ей сбивать тебя с твоей версии происшедшего. Видишь, что она делает? Заставляет тебя принять определенную позицию, потому что ты стараешься отвечать на вопрос так, как, по-твоему, нужно ответить, затем, спустя две минуты, ты вынужден сказать это уже совсем по-другому, и внезапно она передвигает тебя на пятнадцать футов через всю комнату — и вот ты уже лжец! Так где же правда? То, что вы сказали нам пять минут назад, или то, что вы рассказываете теперь? Что является ложью, мистер Блэквелл?
— Но я должен буду перестроиться, как только она...
— Да, как только ты дашь ей ответ, с которого она хотела начать. Вот почему тебе необходимо ответить правильно с первого же раза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Неожиданно я согнулся так, будто он ударил меня кулаком в живот. Несколько секунд мне казалось, что меня вот-вот стошнит. Джавьер похлопал меня по спине.
— Не переживай ты так, — донесся до меня его голос. — Она сработает. Я уверен, что система сработает, как положено. Суду известны способы докапываться до правды.
Я выпрямился.
— Ты действительно так думаешь, Джавьер? Но сам ты доверил бы ей своего сына?
Он начал бочком отступать от меня.
— У меня назначена встреча в этом здании. Если существует что-то, что я мог бы сделать, чтобы тебе стало легче...
Он пятился назад, роняя на ходу слова.
Очередной приступ тисками сжал мой желудок. Джавьер для меня был потерян. Нора неприступна. Кто же еще остался? Я продолжал думать. И приходил в отчаянье.
Суд. Мой Бог! Значит, суд!
* * *
Я вошел в судебный зал при полном параде: костюм, галстук, портфель, начищенные черные ботинки. Дэвид робко следовал за мной. Он тоже был в парадном костюме. Я остановился, чтобы включить свет. Когда вспыхнул первый ряд люстр, вид судебного зала мне понравился: зал был мрачен и пуст. Но затем я продолжил щелканье выключателями и делал это до тех пор, пока все вокруг не засияло полудневным светом, как в комнате для допросов.
— Эти скамьи, вероятно, будут сегодня переполнены, — сказал я. — Может быть, и нет, но, скорее, все-таки будут в связи с таким делом, как твое. Я думаю, ты удивишься, как легко не обращать на них внимания. Их окажется немного, едва ты перестанешь об этом беспокоиться. Останутся только твой адвокат, обвинители и присяжные. В этом зале они будут у тебя практически под боком. Будут ближе кого бы то ни было. Лучше всего смотреть на них. Я замечал, что свидетели стараются смотреть прямо перед собой, поглядывая туда лишь краешком глаза, как будто смотреть на присяжных — какое-то преступление. Смотри на них. Именно они — твоя аудитория. Сядь на свое место.
Дэвид неуверенно поднялся на одну ступеньку свидетельского места и сел так, будто кресло было установлено на крышке люка. Он поерзал, взглянул на воображаемых присяжных и смутился.
— Удобно?
— Нет.
— Нет. И не должно быть. Ради Бога, не старайся быть непринужденным, когда на самом деле окажешься здесь. Ничто не вызывает у присяжных такой неприязни, как высокомерие.
Я поставил на стол обвинителей свой портфель и достал из него папку с досье, адвокатский блокнот и ручку. Разложил все это.
— Когда Генри станет опрашивать тебя, обвинители будут делать записи. Великое множество записей. Тебя это не должно беспокоить. Иногда они, услышав твой ответ, начнут что-то быстро записывать, а ты можешь решить, что сказал что-нибудь не так, и попытаешься вернуться назад, чтобы внести дополнения. Так вот — ни в коем случае не делай этого. Игнорируй их. Иногда они ведут себя так просто для того, чтобы заставить тебя разволноваться.
Дэвид покачал головой.
— Я обвинитель, — сказал я. — Смотри на меня. Генри только что перестал тебя опрашивать и передал обвинению. То есть мне. Теперь ты мой. Смотри на меня. Старайся не выглядеть спокойным, ничего страшного, если ты будешь немного волноваться. Но ведь тебе нечего скрывать. Концентрируй внимание на вопросах. Не говори того, о чем тебя не спрашивают. Если тебя спросили о чем-то таком, что может тебе навредить, что нуждается в более подробном объяснении, доверь Генри попросить тебя об этом объяснении, когда он перейдет к повторному опросу. И не выпаливай свои ответы. Дай ему время заявить протест, если в том будет необходимость.
— Мне нечего скрывать, и вместе с тем я должен быть краток в своих ответах, — сказал Дэвид. — И не говорить ничего, кроме того, о чем меня спросят.
— Да, я знаю, что здесь имеется противоречие. Но что бы ты ни делал... главное — не показывай своей агрессивности. Это преступление связано с проявлением страсти...
— Которую я не проявлял.
— Им нужно, чтобы присяжные увидели тебя взбешенным. Это все равно что проиграть для них сцену насилия. Что бы ни случилось, не показывай... своего бешенства.
Итак, мы начинаем. Ты только что рассказал свою историю. Ты не беспокоишься об этом, потому что в конце концов ты рассказывал ее со своей точки зрения. Не расслабляйся. Это не финал. До финала еще очень далеко. Я сижу здесь. Я Нора Браун. Я смотрю на тебя, как на нечто, оставленное паршивым псом на моем ковре. Ты, возможно, убедил всех в зале, но ты не убедил меня. Я твой злейший враг. Будь со мною корректен.
— Па...
— Доброе утро, мистер Блэквелл. Мое имя Нора Браун. Я представляю здесь интересы штата Техас. У меня тоже имеются к вам кое-какие вопросы, если вы не возражаете.
— Я не возражаю...
— Заткнись! Не смей острить в ответ на ее ироничный тон. Пусть она будет дурочкой. Если глупцами будете выглядеть вы оба, то выиграет она, потому что судят тебя, а не ее. Она еще не задала свой вопрос, так что и ты не говори ничего. Мистер Блэквелл, в какое время Менди Джексон в тот вечер пришла т работу?
— Я не знаю.
— Вы не знакомы с ее рабочим расписанием?
— Нет.
— Вы впервые задержались в офисе так поздно?
— Нет.
— Вы делаете это часто?
— Время от времени.
— Менди пришла на службу до того, как вы остались один во всем учреждении.
— Я уверен, что да.
— Вы уверены, или она действительно пришла раньше?
— Да, она пришла раньше.
— Следовательно, вы знали, что она работает по вечерам?
— Я знал, что иногда так бывало. Мне не было известно, являлось ли это ее обычной рабочей сменой.
— Вы заметили ее, когда она вошла в кабинет?
— Собственно говоря, нет, пока она не подошла к моему столу.
— Вы были так увлечены своей работой, что даже не почувствовали, что в кабинете присутствует другой человек?
— Разумеется, я видел, что вошла уборщица. Не думаю, что я даже осознавал, которая из них, пока она ко мне не приблизилась.
— Вы заметили, в чем она была одета?
— Она была в обычной одежде уборщицы: в темной юбке и белой блузке.
— Мистер Блэквелл. Пожалуйста, выслушайте мой вопрос. Я не спрашиваю вас о том, что вы помните сейчас. Я спрашиваю, что видели вы в тот вечер. Вы заметили, как она была одета?
— Я не обратил особого внимания...
— Мистер Блэквелл!
— Да! Я это заметил.
— Благодарю вас. Та ее белая блузка, была ли она застегнута до самого верха или находилась в расстегнутом состоянии?
Дэвид какое-то мгновение смотрел поверх моей головы.
— Она была расстегнута.
— Блузка была полностью расстегнута, когда уборщица подошла к вам?
— Нет. Я подумал, что вы... Нет, просто немного расстегнута, как рубашка с открытым воротом.
— Значит, просто с открытой шеей. Одна пуговица, две пуговицы, три пуговицы? Сколько их было расстегнуто?
— Две, мне кажется.
Я сделал запись в блокноте.
— Вы обратили внимание, какие на ней были туфли? Теннисные, на каблуках...
— Нет.
Я кивнул, показывая, что он ответил правильно. Дэвид на секунду расслабился.
— Что вы скажете о ее юбке? Она была обтягивающей или свободной?
— Не совсем свободной.
— Следовательно, обтягивающей?
— Да, совершенно верно, думаю, что так.
Дэвид подался в мою сторону. Он не хотел больше ошибочных ответов.
— Юбка была на кнопке, или на молнии, или же там было и то и другое?
— На кнопке или... — медленно проговорил он. — Я не уверен.
— Подумайте над этим. Когда вы просунули руку за пояс ее юбки, когда потянули за него, там щелкнула кнопка или разъехалась молния?
— Ни то, ни другое. — Дэвид вспыхнул.
— Ни то, ни другое? Вы хотите сказать, что юбка вообще не расстегивалась?
— Я ее не расстегивал.
— Ладно, хорошо. Когда она сама расстегнула ее, — сказал я насмешливо, — там оказались кнопки или молния?
— Я не знаю. Я не приглядывался к ее одежде.
— Да, но если выражаться более аккуратно, вы не приглядывались только к ее ногам, мистер Блэквелл. Ведь вы же абсолютно точно помните, сколько пуговиц расстегнула она на своей блузке, не так ли?
— Нет!
— Нет? Однако вы только что сказали нам сколько. Так когда же вы солгали?
— Где в этот момент находится мой адвокат? — спросил Дэвид, разворачиваясь в кресле. — Почему он ничего не говорит?
— Потому что не было ни одного вопроса, по поводу которого можно было бы заявить протест. Позвольте спросить вас, мистер Блэквелл, это событие явилось необычным в вашей жизни?
— Когда?
— Позвольте напомнить вам то, о чем вы свидетельствовали во время прямого опроса. («Протест, ваша честь! Вопрос неточен». — «Протест поддерживается».) Когда эта женщина подошла к вам и начала срывать с себя одежду, это было для вас экстраординарным событием?
— Да.
— Не из тех, которые происходят каждую неделю?
— Нет.
— И не каждый месяц?
— Нет.
— И фактически никогда не происходят?
— Да.
— Чему вы улыбаетесь, мистер Блэквелл?
— Мысли, что нечто подобное может случаться каждую неделю.
— Да, это звучит неправдоподобно, не правда ли? Что вы чувствовали, когда это произошло? («Протест, ваша честь! Чувства моего клиента не имеют отношения к делу».)
Я поднялся с места.
— По всей вероятности, все же имеют, ваша честь. На обвинение одновременно с другими фактами возложено бремя показать умственное состояние обвиняемого в момент совершения преступления. Протест, на мой взгляд, должен быть отклонен.
Дэвид привстал в кресле. Он явно не мог дождаться, когда эта воображаемая перепалка закончится и он сможет ответить на заданный ему вопрос.
— Я был потрясен.
— Напуганы? Шокированы? Я не совсем отчетливо представляю, что означает слово «потрясен».
— Да. Оба эти значения.
— Вы подошли и помогли ей снять ее одежду?
— Никогда в жизни! Я остался на своем месте.
— За письменным столом?
— Да.
— Вот так-так! И вам не пришло в голову, что привлекательная женщина — вы ведь находили ее привлекательной, не так ли? — «она срывает передо мной свою одежду, происходит нечто такое, о чем я мечтал с четырнадцати лет, — так почему бы мне не броситься и не помочь ей?»
— Нет. Я отступил даже еще дальше, как мне думается.
— Как далеко?
— Футов на десять, пятнадцать. Я не уверен в точности.
Я демонстративно сделал очередную запись.
— Ударяла ли она вас когда-нибудь, мистер Блэквелл?
— Ударяла? Нет.
Дэвид, казалось, был смущен этим заданным без всякого перехода вопросом.
— Может быть, «ударяла» не совсем подходящее слово. Наносила ли она вам каким-нибудь образом удар рукой?
— Нет, не думаю. Па? Я рассказывал тебе...
— Надеюсь, вы помните свидетельство медицинской экспертизы, мистер Блэквелл, что частицы вашей кожи были обнаружены под ногтями Менди Джексон?
— О, да! Один раз она оцарапала меня.
— За что же? («Протест, ваша честь. Это призыв к высказыванию предположения».) В таком случае просто ответьте, мистер Блэквелл. Как она могла оцарапать вас? Как могло ей это удаться, если она находилась от вас в пятнадцати футах?
— Был один момент, когда я подходил ближе.
— Как близко? Два фута от нее? Один фут? Какой же длины у нее рука? Как близко вы подошли к женщине, которая так напугала вас, мистер Блэквелл?
— Я был в двух футах... я не знаю, я подошел и взял ее за руку...
— Нет! — вскочил я с места. — Нет! Не позволяй ей сбивать тебя с твоей версии происшедшего. Видишь, что она делает? Заставляет тебя принять определенную позицию, потому что ты стараешься отвечать на вопрос так, как, по-твоему, нужно ответить, затем, спустя две минуты, ты вынужден сказать это уже совсем по-другому, и внезапно она передвигает тебя на пятнадцать футов через всю комнату — и вот ты уже лжец! Так где же правда? То, что вы сказали нам пять минут назад, или то, что вы рассказываете теперь? Что является ложью, мистер Блэквелл?
— Но я должен буду перестроиться, как только она...
— Да, как только ты дашь ей ответ, с которого она хотела начать. Вот почему тебе необходимо ответить правильно с первого же раза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60