Но до этого! Вы помните, что было до?.. Вы как раз сидели у меня, когда мне позвонили, что какой-то человек спрашивает иностранца. Вспоминаете? Я сам вам могу сказать, к каким выводам пришли вы с Михайловым, так сказать, по первому варианту. Вы решили умолчать, а если удастся, даже запутать следствие, потому что были уверены в собственной безопасности. Надеялись, что мы не узнаем, откуда эта икона.
— Это не так, — все еще глядя прямо ему в глаза, покачала она головой. — Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?
«Совершенно резонно! Ах я дурак!.. — Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. — Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна, и мое эффектное появление пойдет насмарку».
— К этому я и хотел вас подвести, — улыбнулся он. — Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?
«Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она — я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…»
— Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, — он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?
— В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?
— Он, товарищ Люсин, — я о Викторе говорю — несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?
— Нет, — жестко ответил он. — Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.
— Ой! — Она прижала ладони к щекам.
— Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?
— Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…
— Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?
— Ну конечно!
— Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?
— Не знала. Но…
— Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?
— Я тут же поехала к Виктору — у него, к сожалению, нет телефона, — но не застала его дома.
— Во сколько это было?
— Не помню точно… Вечером, возможно, часов около семи.
«Он сказал, что принимал в это время попа…»
— Соседа тоже не оказалось?
— Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать — ведь поди знай, что он отправится завтра в гостиницу! — и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.
— На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.
— Да. Но он об этом не мог знать…
— Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?
— Я попросила.
«Прекрасно! Это легко проверить».
— А он?
— Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…
— Да, я понимаю вас, — кивнул Люсин, — не приди тогда Виктор в гостиницу — вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу. Так?
Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.
— Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.
— Как иностранец познакомился с Михайловым?
— В комиссионном магазине, случайно.
— Расскажите, пожалуйста, подробней.
— Он — я имею в виду иностранца — как-то сказал мне, что очень интересуется искусством и собирает картины, бронзу и все такое. «Есть ли в Москве подобные магазины?» — спросил он. «Конечно, — сказала я, — есть». И он попросил меня сводить его в один из них в свободное от экскурсий время. Я обещала. В тот день…
— В какой?
— В понедельник… В тот понедельник у нас была только одна экскурсия, в Кремль. Сразу же после нее он подошел ко мне и напомнил о моем обещании. Мы взяли такси и поехали, сначала на Горького, потом на Арбат. Только входим мы в магазин — как вижу, стоит там Виктор и рассматривает картины! Я его окликнула. Он подошел, и, естественно, пришлось их познакомить.
— И как вы это сделали?
— Очень просто! «Познакомьтесь, говорю, это мой друг, он, как и вы, интересуется искусством».
— По-русски?
— Разумеется.
— Что же дальше?
— Завязался разговор, самый общий, конечно, ничего не значащие фразы. Потом он повел Виктора к прилавку посмотреть какие-то миниатюры, а я воспользовалась случаем и удрала.
— Не прощаясь?
— Ну что вы! Извинилась, сказала, что очень тороплюсь и не хочу им мешать обстоятельно разглядеть каждую вещь. Тем более что моя миссия, в сущности, была окончена. Он, правда, интересовался еще антикварной мебелью. Я объяснила, что такой магазин есть неподалеку, у Бородинского моста. Но он только записал адрес и сказал, что как-нибудь заглянет туда сам, а сегодня он и так мне бесконечно обязан.
— Он произнес это все там, в магазине? При Викторе?
— Нет. Это было в такси, сразу же после улицы Горького.
— Значит, вы ушли тогда и больше с Михайловым не встречались до самого четверга?
— Да.
— На нашей последней беседе вы, между прочим, тоже отмечали интерес, проявленный иностранцем к антиквариату. Правда, тогда вы говорили, что по комиссионным он ходил один… Что вы можете сказать по поводу его исчезновения?
— Ничего.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Никаких!
— Что вы делали в тот самый день, перед тем как пошли в театр?
— В тот день? Я встретила на улице свою школьную подругу. Это было днем. Мы пошли в кафе-мороженое и просидели там часа два. Потом я поехала домой. Немного отдохнуть перед театром, переодеться. Вот, кажется, и все…
«Это еще ничего не доказывает. Это только подтверждаются предположения. Но все же и у нее есть алиби. Железное. Из напряженного железобетона. Но не лопнет ли оно от излишнего напряжения?»
— Билеты в театр трудно было достать? — словно переводя разговор на другое, улыбнулся Люсин.
— Не очень. У нас же есть бронь.
— И кто там у вас этим занимается? Авось и на мою долю чего-нибудь перепадет? А?
— Тамара Сергеевна, — не принимая его шутливого тона, ответила она.
Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжал расспрашивать о посторонних, как ей казалось, делах, все чаще сбиваясь на тон уличного приставалы, назойливый, подчеркнуто дружелюбный и вместе с тем напряженный.
— Небось подружке-то вашей, ну, той, с которой в кафе сидели, тоже билетик достали?
— Нет.
— Значит, другой какой-нибудь?
— Я никому ничего не доставала! — Она даже не пыталась скрыть раздражение.
— Что же тогда получается, Женевьева Александровна? — В притворном возмущении он развел руками. — Вам пришлось сидеть в театре одной?
— Да.
— Никогда не поверю!
— Ваше дело.
— Может, скажете, что и знакомых вы там не встретили? В буфете? В фойе?
— Представьте себе.
— Не сердитесь, пожалуйста… — Он перестал улыбаться. — Не сердитесь…
«Вот за этой-то гранью и кончается их алиби. Его минуты истекают в девятнадцать часов. Михайлов ушел от старичка-коллекционера именно в это время. Она была в этот час в театре, но никто этого не сможет подтвердить… И где-то в промежутке шестнадцать тире… нет, уже не девятнадцать, а икс часов пропал иностранец. Совпадение? А если нет? Если они встретились в тот вечер втроем и куда-то поехали? Но тогда почему они не запаслись алиби именно на это время? Ослепление придуманной ими версией? Крайняя наивность? Ошибка? Все бы выглядело совершенно иначе, если бы Михайлов не пришел тогда в гостиницу! Этот шахматный ход создал весьма двусмысленное положение на доске. Что это? Находка гения или случайная удача простака? Его приход свидетельствует либо о полной их непричастности, либо о какой-то ошибке, которую они допустили в игре. Могла у них быть ошибка или, скажем, помеха, исправить, устранить которую можно было только этим идиотским (или гениальным?) ходом. Черт возьми, ведь приход в гостиницу тоже своего рода алиби, и она сумела дать мне это понять. Итак, все сводится к отрезку времени девятнадцать часов — утро следующего дня. Если я сумею узнать, что они делали в это время, задача будет решена однозначно: либо-либо…»
— После театра вы поехали домой?
— Разумеется.
— И провели ночь дома?
— Ну знаете ли…
— Прошу вас ответить, Женевьева Александровна! Мне очень важно знать, где вы были в тот день… Во сколько закончилось представление?
— В начале десятого.
«От Таганки до Ленинского минут двадцать — двадцать пять…»
— Когда вы были дома?
— По-моему, часов в одиннадцать… Я прокатилась немного на речном трамвайчике.
— Больше вы из дому не выходили?
— Нет. Родители, бабушка и младшей брат засвидетельствуют все это. Достаточно?
— Вполне. Хватило бы и одной бабушки. Я лично, знаете ли, как-то больше предпочитаю бабушек.
«Пробел в четыре часа… А за четыре часа можно сделать очень многое… У Михайлова, вероятно, этот пробел еще больше… Лев Минеевич вряд ли годится в надежные стражи. Уж он-то завалился спать, верно, часов в десять. Откуда ему знать, когда возвратился сосед? Сосед — не дочь… Итак, если проверка подтвердит все их показания, останутся невыясненными эти четыре или пять часов. Не Бог весть какая, но все же определенность. Уже кое-что. К сожалению, сегодняшний день почти пропал. Многого не сделаешь. Остается завтрашнее утро… Для успеха операции надо, чтобы, во-первых, они не общались друг с другом, во-вторых, не передали некоторых подробностей нашей беседы родным и знакомым. Проще всего было бы их на короткое время изолировать, но…»
— Женевьева Александровна, какие мероприятия намечены у вас на завтра?
— Поездка в Царское Село. — Она несколько удивилась. — Потом…
— Во сколько поездка?
— Сразу же после завтрака.
— Вы могли бы сказаться больной и не поехать? Вас есть кому заменить?
— Наверное… Но зачем это? Почему? — Теперь он казалась не столько удивленной, сколько испуганной.
— Не в службу, а в дружбу. Так надо! Я хочу… — он доверительно понизил голос, — посадить вас и Виктора Михайловича под домашний арест. О, всего на несколько часов! Понимаете? С этого момента и до… ну, скажем, до обеда оставайтесь у себя в номере. И вторая просьба: не звоните в Москву. Понимаете? Вот все, что от вас потребуется. Согласны?
— А что мне остается делать? Ведь если я не соглашусь, вы, очевидно, сумеете как-то… заставить меня согласиться?
— Ах, Женевьева Александровна! Неужели вы не можете подняться над этой альтернативой? Попробуйте взглянуть на все иными глазами! Почему бы вам, в конце концов, просто не помочь мне? А? Загладить вред, который принесла делу ваша неправда… Ну как? Договорились?
— Договорились. — Она слегка покраснела и неожиданно улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Это не так, — все еще глядя прямо ему в глаза, покачала она головой. — Допускаю, хотя на самом деле все обстояло не так просто, но допускаю, что в отношении меня ваши обвинения справедливы. Но он здесь совершенно не виноват! Совершенно! Мы же не сговаривались с ним. Понимаете? Мы вообще не виделись до того случая в гостинице. Иначе зачем было ему приходить туда? Специально, чтоб навести вас на след?
«Совершенно резонно! Ах я дурак!.. — Люсин был раздосадован тем, что позволил себе увлечься и выпустил из рук нить допроса. — Непростительно! Надо немедленно что-то придумать, иначе инициатива будет потеряна, и мое эффектное появление пойдет насмарку».
— К этому я и хотел вас подвести, — улыбнулся он. — Как вы думаете, зачем он пришел в гостиницу?
«Господи, что это сегодня со мной?! Я же забыл задать этот вопрос ему! Не напомни она — я бы вообще, наверное, выпустил это из виду! Во килька какая…»
— Виктор рассказывал мне, что иностранец очень интересовался старинной мебелью, — он действительно интересовался, спрашивал, нет ли у кого знакомых торговцев. Конечно, он имел в виду не торговцев, а таких, как Виктор, коллекционеров… Виктор пообещал разузнать, разузнал, конечно, и, одним словом, нашел такого старичка. С этим и пришел он в гостиницу, чтобы отвести иностранца к старичку или же дать его адрес. Ясно?
— В общих чертах… А незаконность, неэтичность подобных операций его не смущали?
— Он, товарищ Люсин, — я о Викторе говорю — несколько не от мира сего. Мне кажется, что он видел в этом человеке не столько иностранца, сколько коллекционера. Понимаете?
— Нет, — жестко ответил он. — Этого я понять не могу… Кстати, этот изысканный, прекрасно говорящий по-русски джентльмен в недавнем прошлом был судим на своей родине как фашистский прихвостень… Это, так сказать, для общего сведения.
— Ой! — Она прижала ладони к щекам.
— Почему Михайлов просто не позвонил по телефону?
— Не знаю. Это уж вы у него спросите. Может, близко в этот момент находился, а может, номер забыл…
— Значит, вы говорите, что с того момента, как увидели икону, до того, как Михайлов пришел в гостиницу, вы не виделись с ним?
— Ну конечно!
— Почему? Разве не естественней было бы предупредить друга о грозящей ему опасности? Или, скажем, потребовать у него объяснений? Ведь вы же не знали, что он собирался продать икону?
— Не знала. Но…
— Вот видите! Но вы почему-то предпочли выжидать. Почему?
— Я тут же поехала к Виктору — у него, к сожалению, нет телефона, — но не застала его дома.
— Во сколько это было?
— Не помню точно… Вечером, возможно, часов около семи.
«Он сказал, что принимал в это время попа…»
— Соседа тоже не оказалось?
— Нет, он был дома. Он сказал, что Виктор пошел провожать какого-то священника. Я не стала ждать — ведь поди знай, что он отправится завтра в гостиницу! — и поехала домой. Утром была занята на работе, меня постоянно куда-то вызывали, минуты на месте посидеть не пришлось, потом была встреча с вами.
— На которой вы сделали все, чтобы запутать истину.
— Да. Но он об этом не мог знать…
— Почему вы не попросили Льва Минеевича передать Виктору, что он вам очень нужен?
— Я попросила.
«Прекрасно! Это легко проверить».
— А он?
— Обещал передать. Но Виктор вернулся в тот день поздно, старик уже спал, а утром, наверное, забыл… Если бы я только знала, что у нас так мало времени! Но кто мог подумать, что вы так быстро…
— Да, я понимаю вас, — кивнул Люсин, — не приди тогда Виктор в гостиницу — вы бы успели обо всем договориться и истина никогда бы не выплыла наружу. Так?
Она молча кивнула. Красиво очерченные нервные ноздри ее дрогнули, словно она вот-вот собиралась расплакаться.
— Я не думала, что все так серьезно… Мне казалось, что погоня за этой иконой только собьет вас с правильного пути. Иначе бы я все вам рассказала еще в тот раз, честное слово! Я-то ведь знала, что Виктор не имеет никакого отношения к этому исчезновению.
— Как иностранец познакомился с Михайловым?
— В комиссионном магазине, случайно.
— Расскажите, пожалуйста, подробней.
— Он — я имею в виду иностранца — как-то сказал мне, что очень интересуется искусством и собирает картины, бронзу и все такое. «Есть ли в Москве подобные магазины?» — спросил он. «Конечно, — сказала я, — есть». И он попросил меня сводить его в один из них в свободное от экскурсий время. Я обещала. В тот день…
— В какой?
— В понедельник… В тот понедельник у нас была только одна экскурсия, в Кремль. Сразу же после нее он подошел ко мне и напомнил о моем обещании. Мы взяли такси и поехали, сначала на Горького, потом на Арбат. Только входим мы в магазин — как вижу, стоит там Виктор и рассматривает картины! Я его окликнула. Он подошел, и, естественно, пришлось их познакомить.
— И как вы это сделали?
— Очень просто! «Познакомьтесь, говорю, это мой друг, он, как и вы, интересуется искусством».
— По-русски?
— Разумеется.
— Что же дальше?
— Завязался разговор, самый общий, конечно, ничего не значащие фразы. Потом он повел Виктора к прилавку посмотреть какие-то миниатюры, а я воспользовалась случаем и удрала.
— Не прощаясь?
— Ну что вы! Извинилась, сказала, что очень тороплюсь и не хочу им мешать обстоятельно разглядеть каждую вещь. Тем более что моя миссия, в сущности, была окончена. Он, правда, интересовался еще антикварной мебелью. Я объяснила, что такой магазин есть неподалеку, у Бородинского моста. Но он только записал адрес и сказал, что как-нибудь заглянет туда сам, а сегодня он и так мне бесконечно обязан.
— Он произнес это все там, в магазине? При Викторе?
— Нет. Это было в такси, сразу же после улицы Горького.
— Значит, вы ушли тогда и больше с Михайловым не встречались до самого четверга?
— Да.
— На нашей последней беседе вы, между прочим, тоже отмечали интерес, проявленный иностранцем к антиквариату. Правда, тогда вы говорили, что по комиссионным он ходил один… Что вы можете сказать по поводу его исчезновения?
— Ничего.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет?
— Никаких!
— Что вы делали в тот самый день, перед тем как пошли в театр?
— В тот день? Я встретила на улице свою школьную подругу. Это было днем. Мы пошли в кафе-мороженое и просидели там часа два. Потом я поехала домой. Немного отдохнуть перед театром, переодеться. Вот, кажется, и все…
«Это еще ничего не доказывает. Это только подтверждаются предположения. Но все же и у нее есть алиби. Железное. Из напряженного железобетона. Но не лопнет ли оно от излишнего напряжения?»
— Билеты в театр трудно было достать? — словно переводя разговор на другое, улыбнулся Люсин.
— Не очень. У нас же есть бронь.
— И кто там у вас этим занимается? Авось и на мою долю чего-нибудь перепадет? А?
— Тамара Сергеевна, — не принимая его шутливого тона, ответила она.
Но он как будто не обратил на это никакого внимания и продолжал расспрашивать о посторонних, как ей казалось, делах, все чаще сбиваясь на тон уличного приставалы, назойливый, подчеркнуто дружелюбный и вместе с тем напряженный.
— Небось подружке-то вашей, ну, той, с которой в кафе сидели, тоже билетик достали?
— Нет.
— Значит, другой какой-нибудь?
— Я никому ничего не доставала! — Она даже не пыталась скрыть раздражение.
— Что же тогда получается, Женевьева Александровна? — В притворном возмущении он развел руками. — Вам пришлось сидеть в театре одной?
— Да.
— Никогда не поверю!
— Ваше дело.
— Может, скажете, что и знакомых вы там не встретили? В буфете? В фойе?
— Представьте себе.
— Не сердитесь, пожалуйста… — Он перестал улыбаться. — Не сердитесь…
«Вот за этой-то гранью и кончается их алиби. Его минуты истекают в девятнадцать часов. Михайлов ушел от старичка-коллекционера именно в это время. Она была в этот час в театре, но никто этого не сможет подтвердить… И где-то в промежутке шестнадцать тире… нет, уже не девятнадцать, а икс часов пропал иностранец. Совпадение? А если нет? Если они встретились в тот вечер втроем и куда-то поехали? Но тогда почему они не запаслись алиби именно на это время? Ослепление придуманной ими версией? Крайняя наивность? Ошибка? Все бы выглядело совершенно иначе, если бы Михайлов не пришел тогда в гостиницу! Этот шахматный ход создал весьма двусмысленное положение на доске. Что это? Находка гения или случайная удача простака? Его приход свидетельствует либо о полной их непричастности, либо о какой-то ошибке, которую они допустили в игре. Могла у них быть ошибка или, скажем, помеха, исправить, устранить которую можно было только этим идиотским (или гениальным?) ходом. Черт возьми, ведь приход в гостиницу тоже своего рода алиби, и она сумела дать мне это понять. Итак, все сводится к отрезку времени девятнадцать часов — утро следующего дня. Если я сумею узнать, что они делали в это время, задача будет решена однозначно: либо-либо…»
— После театра вы поехали домой?
— Разумеется.
— И провели ночь дома?
— Ну знаете ли…
— Прошу вас ответить, Женевьева Александровна! Мне очень важно знать, где вы были в тот день… Во сколько закончилось представление?
— В начале десятого.
«От Таганки до Ленинского минут двадцать — двадцать пять…»
— Когда вы были дома?
— По-моему, часов в одиннадцать… Я прокатилась немного на речном трамвайчике.
— Больше вы из дому не выходили?
— Нет. Родители, бабушка и младшей брат засвидетельствуют все это. Достаточно?
— Вполне. Хватило бы и одной бабушки. Я лично, знаете ли, как-то больше предпочитаю бабушек.
«Пробел в четыре часа… А за четыре часа можно сделать очень многое… У Михайлова, вероятно, этот пробел еще больше… Лев Минеевич вряд ли годится в надежные стражи. Уж он-то завалился спать, верно, часов в десять. Откуда ему знать, когда возвратился сосед? Сосед — не дочь… Итак, если проверка подтвердит все их показания, останутся невыясненными эти четыре или пять часов. Не Бог весть какая, но все же определенность. Уже кое-что. К сожалению, сегодняшний день почти пропал. Многого не сделаешь. Остается завтрашнее утро… Для успеха операции надо, чтобы, во-первых, они не общались друг с другом, во-вторых, не передали некоторых подробностей нашей беседы родным и знакомым. Проще всего было бы их на короткое время изолировать, но…»
— Женевьева Александровна, какие мероприятия намечены у вас на завтра?
— Поездка в Царское Село. — Она несколько удивилась. — Потом…
— Во сколько поездка?
— Сразу же после завтрака.
— Вы могли бы сказаться больной и не поехать? Вас есть кому заменить?
— Наверное… Но зачем это? Почему? — Теперь он казалась не столько удивленной, сколько испуганной.
— Не в службу, а в дружбу. Так надо! Я хочу… — он доверительно понизил голос, — посадить вас и Виктора Михайловича под домашний арест. О, всего на несколько часов! Понимаете? С этого момента и до… ну, скажем, до обеда оставайтесь у себя в номере. И вторая просьба: не звоните в Москву. Понимаете? Вот все, что от вас потребуется. Согласны?
— А что мне остается делать? Ведь если я не соглашусь, вы, очевидно, сумеете как-то… заставить меня согласиться?
— Ах, Женевьева Александровна! Неужели вы не можете подняться над этой альтернативой? Попробуйте взглянуть на все иными глазами! Почему бы вам, в конце концов, просто не помочь мне? А? Загладить вред, который принесла делу ваша неправда… Ну как? Договорились?
— Договорились. — Она слегка покраснела и неожиданно улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75