— О деньгах разговора не было.
— Значит, ни он, ни вы в этот вечер о деньгах даже не заикались?
— Да. Я, правда, сказала что-то.
— Может, припомните?
— Сказала, что мало пятидесяти.
— А он?
— Ответил, что диавол платить не велел.
«Это уже совсем интересно».
— Почему?
— Не велел, и все.
— Что же тогда велел дьявол?
— Забрать сундук так.
— Вы говорите то «ларец», то «сундук» — это что, одно и то же?
— Да. Я так называю.
— Хорошо. Вы попросили, вернее, намекнули, что пятидесяти тысяч мало… Кстати, почему? Это же колоссальная сумма!
— Да. Но если можно взять больше, то почему бы не взять?
«Очень даже логично с чисто формальной, конечно, стороны. А так на кой тебе ляд больше? И этого бы за глаза хватило до конца жизни…»
— Понятно. Как же прореагировал на это посланец? Сказал, что дьявол не разрешает?
— Да.
— А вы что ответили?
— Сказала, что не верю. Пусть диавол сам подтвердит, сказала.
— И он подтвердил?
— Не знаю.
— Что же было дальше? После того как посланец допил почти всю водку, а вы сказали, что ждете авторитетного подтверждения.
— Развязал мешок.
— Посланец? Он же слуга.
— Да. Задернул штору, погасил свет и развязал мешок.
— И что потом?
— Змей огненный. На хвосте плясал. Извивался. Вышины неимоверной.
— И это был дьявол.
— Кто же еще?
— Так. Чем же кончилась эти пляска? Змей заговорил?
— Нет. Дальше не помню ничего. Очнулась только ночью, парализованная.
— Вы хорошо разглядели огненного змея?
— Да.
— Он что же, дышал огнем?
— Да. И весь был огненный.
— Почему же ничего у вас в комнате не загорелось?
— Холодный огонь, люциферский.
— Понятно, Вера Фабиановна, от холодного огня ничего, конечно, не воспламенится. И какого же цвета был огонь?
— Желтый с зеленью. Самый змеиный такой, люциферский.
— И свет от этого огня был?
— Да. Только не сильный.
— Ровный или же мигающий?
— Ровный, скорее.
— Попробуем восстановить, как все это произошло. Вы сказали, что хотите подтверждения, а он задернул шторы, погасил свет и в темноте — подчеркиваю: в темноте! — стал развязывать мешок. Так?
— Нет.
— Как же тогда?
— Задернул шторы сперва, потом зажег лампу настольную.
— Эту? — Люсин указал на небольшую лампу в виде гриба-мухомора.
— Да.
— Прекрасно… Итак, он задернул шторы, включил вот эту лампу и погасил люстру. Так?
— Да.
— Что было дальше?
— Взял лампу и полез под стол, где лежал мешок.
— Ага, мешок лежал под столом… Что же делал там этот ваш посланец с лампой?
— Точно не скажу. Вроде сначала мешок развязал, потом лампу туда сунул.
— Лампу? В мешок? Зачем же это, как вы думаете?
— Может, искал что в мешке… — выдвинула предположение Вера Фабиановна.
— Дьявола искал… — развил ее мысль Люсин. — Боялся, что не найдет, что тот в мешке затеряется. Он ведь малюсенький, этот ваш дьявол?
— Нет. Большой мешок был. Тяжелый и полный.
— Значит, дьявол облика своего не менял и в мешке находился в той же змеиной ипостаси? Так вас следует понимать?
— Так, наверное.
— Зачем же посланец засунул в мешок лампу?
— Не ведаю.
— Что же было потом?
— Подержал он лампу в мешке, повозился там минут с пяток, и лампа вдруг погасла.
— Погасла или ее выключили?
— Не знаю. Темно, одним словом, стало. Тут вдруг что-то зашипело, застучало так, что мои коты вой подняли.
— Интересно. Что же дальше?
— Выпрыгнул он и заплясал на хвосте посреди комнаты.
— А вы не думаете, что все это было только ловким фокусом?
— Нет.
— Почему?
— Змей настоящий был. Каждая чешуйка его огнем горела… Пасть опять же, зубы и жало раздвоенное… И шипел он страшенно.
— Может, гипноз?
— Я к гипнозу не чувствительна. Сам Мессинг пробовал — отказался.
— Не гипноз, значит…
— Нет. Он же Олечку мою проглотил.
— Кто это — Олечка?
— Кошка сиамская. Светлая вся, ушки черненькие, глаза голубые…
— А Саскию кто задушил?
— Саскии нет в живых?
— Да.
— Бедное животное… Зачем только я его на воспитание брала? Жил бы себе на лестнице…
— Так вы не видели, как был задушен Саския?
— Нет.
— Хорошо. Большое спасибо вам, Вера Фабиановна. А теперь расскажите мне, чем, собственно, замечателен ваш ларец? Почему даже сам дьявол проявляет к нему такой интерес?
— Это долгая история. Ее по буквам не расскажешь.
— Ладно. Подождем, когда к вам вернется речь. Но, может быть, вы все же сумеете объяснить, почему за этот сундук вам готовы были заплатить столь много?
— Древний он очень.
— И это все?
— Он еще у Марии Медичи был. Это ее приданое.
— А у кого он находился до этого?
— Не знаю… Может, забыла.
— Как же он здесь, в России, очутился?
— Не то его Калиостро сюда привез, не то царь. Не помню точно…
— Какой царь?
— Русский.
— Это я понимаю, что русский. Но кто именно?
— По-разному говорили.
— А отец ваш как рассказывал?
— Он и сам не знал. Ларец-то хозяину принадлежал, у которого батюшка в управляющих служил. Хозяин же вроде по-разному объяснял. То ли Павлу его подарили масоны, то ли Александр его масонам подарил.
— Допустим, верно первое предположение. Но тогда вновь возникает вопрос: как ларец попал к государю императору Павлу?
— Не знаю. Про Павла ничего не знаю. Может, Калиостро еще до Павла его сюда привез. Он же бывал в России… А вот про Александра говорили, будто бы ему этот ларец преподнесли французские дворяне.
— В честь победы над Наполеоном?
— Может, и так.
— Как же эта историческая реликвия очутилась вдруг у хозяина вашего отца? Он кто был?
— Действительный статский советник Всеволод Юрьевич Свиньин, помещик и бывший Тверской губернатор.
— Он, конечно, был важной шишкой. Это я понимаю. Но ведь не настолько же, чтобы прямо от царя получить сундук французской королевы?
— Нет. Ларец у них в семье хранился. Прадед Всеволода Юрьевича был большим масонским начальником. Ему-то царь и передал этот ларец.
— За особые заслуги? Или просто в дар?
— Чего не знаю, того не знаю. Батюшка покойный рассказывал, что это масонская тайна.
— А он, случайно, не был масоном?
— Был, и еще каким! Казначеем ложи «Белый лотос» в губернском городе Твери он был. А Всеволод Юрьевич — Мастером ложи, предводителем, значит.
— Выходит, Свиньины все масоны? Это что же, наследственное у них?
— Я только про Всеволода Юрьевича знаю и про ихнего прадедушку, который от государя сундук получил. Потом он пострадал за декабристов.
— Ну что ж, в истории сундука мы с вами немного разобрались… И все же, Вера Фабиановна, мне не совсем понятна непомерная его ценность. Он очень древний, побывал у французских королей и русских царей, у графа Калиостро и тверских масонов — все это так. Но согласитесь, что одного этого мало. Почему за этот ларец буквально с ходу готовы были заплатить вам десять тысяч долларов? Более того: вы сами мне сказали, что он стоит гораздо дороже. Откуда вы это взяли?
— Так батюшка завещал. Он говорил, что в нем все наше состояние.
— Может, здесь какая-то масонская тайна?
— И тайна. Но суть-то не в ней. У ларца секрет есть.
— Какой же?
— Этого никто не знает. Сам Всеволод Юрьевич не знал.
— У вас есть какие-нибудь догадки на этот счет?
— Догадок никаких нет. Только знаю, что ларец этот волшебный.
— В чем же выражалось его волшебство?
— Всякое волшебство к одному сводится.
— Любопытно узнать.
— Власть, деньги да любовь — ведь этого от волшебства ждут. Оно и дает.
— Дает?
— А как же! Если знать, как спросить, то все получить можно… Только недобрая эта сила. За нее потом расплачиваться приходится. Оттого все волшебники и ворожеи такие несчастные. Плохо они кончают. Со мной тоже плохо будет… Сбылось уже.
— Э нет, Вера Фабиановна, вас мы в обиду не дадим! Мы вас подымем… Скажите-ка мне лучше, откуда вы знаете, что сундук был волшебным?
— Об этом все знали.
— Кто же именно?
— Всеволод Юрьевич, батюшка-покойник, люди — все.
— Люди — это значит слуги?
— Да, все говорили, что сундук волшебный. Только секрет к нему утерян. Его, говорили, Калиостро с собой унес. Он с этим сундуком большие чудеса выделывал.
— И неужели никто ни разу не пытался отыскать этот секрет?
— Многие пытались. Всеволод Юрьевич из-за этого в отставку ушел и большие деньги потратил.
— На что именно?
— Этого не знаю.
— Что случилось с Всеволодом Юрьевичем после революции?
— За границу уехал. Боялся, что его, как губернатора, в ЧК расстреляют. Только он хороший человек был, никому зла не делал.
— Он с семьей уехал? С женой, детьми?
— Вдовый он был. Жена рано умерла от скоротечной чахотки — чуть больше года вместе прожили. Кажется, сын у него был маленький.
— Братья, сестры у него были?
— Только кузены да кузины. По прямой линии он последний был.
— А из-за границы он вестей о себе не подавал?
— Не знаю. Лично я никаких связей с заграницей не поддерживаю.
— Выходит, что хозяева сундука перемерли, а секрет его утерян… Зачем же тогда явился этот ваш посланец? И от чьего имени?
— Имени этого знать нельзя.
— Почему же?
— Человеку не дано знать настоящего имени Князя Тьмы, как не дано ему знать настоящего имени Бога.
— Это ваш батюшка-масон говорил?
— Я и сама знаю.
— Значит, вы все еще уверены, что сундук похитил дьявол?
— Кто же еще? Значит, так надо, значит, сомкнулся круг и пришло время. Через этот сундук много душ было погублено, видать, кончился его срок на земле.
— Плохи тогда дела. Где уж нам тягаться с самим сатаной! Выходит, что и искать ларец ваш нам теперь не надо? Как вы полагаете, Вера Фабиановна?
— Это почему же не надо? — Впервые после постигшего Веру Фабиановну несчастья глаза ее вдруг утратили свою сквозящую рентгеновскую напряженность. — Вы обязаны найти мою вещь!
— Даже если ее украл дьявол? — Люсин с удовлетворением отметил этот робкий признак начинающегося улучшения. Значит, посланный им врач не ошибся, когда после осмотра больной опроверг первоначальный диагноз. По его мнению, никакого инсульта у Веры Фабиановны не было, а всего лишь вызванное испугом и сильным волнением застойное шоковое состояние. Но и оно само по себе внушало серьезные опасения.
— Я ведь только предполагаю так… — Больная заморгала заметно живей, словно подгоняла этим возившегося с буквами следователя. — Вы-то ведь в диавола не верите? Вещь украдена, потому вы обязаны найти ее и возвратить владельцу.
— Хорошо, хорошо! Не волнуйтесь. Я только пошутил. Мы обязательно отыщем ваш ларец… Вдруг дьявол здесь не виноват? А, Вера Фабиановна?
— Это уж как хотите. Раз вам про диавола и думать не положено, вы, может, и отыщете ларец. А то как потом перед начальством оправдаетесь? Не на диавола же сошлетесь? — просигналила неугомонная старуха. — Я жалобу напишу, если не отыщете.
Люсин только подивился тому, как мирно уживаются в ней темные мистические суеверия с дотошным житейским прагматизмом.
— Ладно, Вера Фабиановна. — Люсин стал собирать свою азбуку. — На том с вами и договоримся. Мы будем искать, а вы нам в этом поможете. Первым делом слушайтесь врачей и поправляйтесь. Это первейшая ваша обязанность. На досуге же постарайтесь припомнить всякие мелкие подробности, связанные с вашим сокровищем. Кто чего говорил, о чем, возможно, вы сами догадываетесь. Все это может существенно облегчить нашу работу… Ну как, подходит вам такая программа?
Старуха с готовностью моргнула.
— Вот и прекрасно! Большое спасибо, и простите, что утомил. Отдыхайте спокойно и поправляйтесь, а я к вам еще забегу.
На том они бы и расстались, если бы не одно маленькое обстоятельство… Люсин страшно устал. Непривычные к раскладыванию букв руки даже слегка дрожали. И хотя под конец разговора он мог бы уже соревноваться с наборщиком средней квалификации, на всю беседу ушла бездна времени. Клочок неба за кружевной занавеской заметно потемнел. Поэтому, когда Люсин пожелал Вере Фабиановне спокойного отдохновения и встал со стула, молчаливая санитарка с готовностью задвинула плотные шторы, и в комнате стало сумрачно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75