Никто ничего не слышал – когда орудием убийства служит бесшумная машинка блондина.
Его автомобиль с включенным мотором стоял рядом, в нескольких шагах. Я взгромоздил его на боковое сиденье. Усадил попрямее, хотя подбородок его упал на грудь, а живот был окровавленный и какой-то размякший. Захлопнув дверцу, я занял место водителя.
* * *
Служащие, увидев мое удостоверение, улыбаясь, покивали.
Вспомнив, кому принадлежит концессия на парковку, я тоже про себя улыбнулся. Остановившись на Мичиган-авеню около круглосуточно работающей аптеки, купил себе бинтов и воспользовался телефонным справочником. Адрес Ронги в списке был – всего десять-пятнадцать минут езды отсюда. Хорошо.
Я вернулся в машину, где все еще сидел блондин. Куда это он собирается ехать?
Со мной; я навещу человека, который его послал: его босса.
Я так этому парню все и объяснил, еще не трогаясь с места, сняв пиджак и бинтуя рану на руке.
– Везу тебя к Нитти, приятель, – сказал я ему. Он не возражал; собственно, он завалился вправо и уткнулся в стекло, как будто сильно утомившись – остекленелый взгляд полуоткрытых глаз, казалось, это подтверждал.
– Так или иначе – к чему мне твое мнение? – спросил я у блондина, проезжая по Мичиган-авеню. – Ты мертвец. Мертвец – как Лингл... Мертвец – как Сермэк... Мертвец – как Нитти, – сказал я своему попутчику, остановившись перед светофором. Когда зажегся зеленый, я поехал дальше.
Глава 28
Мистер Ронга жил в Западном Лексингтоне, рядом с Вест-Сайдом; я выехал на Гэррисон, направляясь к Рэйсин-стрит. На углу стояла аптека Маклистера – из кирпича песочного цвета, с квартирой на втором этаже, – отличная точка для наблюдательного поста. Но в окне я никого не заметил.
Мы с моим молчаливым спутником находились в самом центре Маленькой Италии. Это было очень славное место, хотя и сонное: близилась полночь, на улице ни единой души, ни единой машины, никого – кроме нас с блондином. В конце длинного квартала стояла церковь Помпейской Божьей матери с колокольней – ее тоже могли использовать как наблюдательный пункт, – если Нитти почувствовал бы возможную опасность.
На самом деле оказалось, дом расположен так, что его легко защищать. Массивное трехэтажное здание из серого камня расположилось в самом центре квартала и стояло прямо у тротуара. Это было необычно – другие дома находились вдалеке от дороги, с небольшим двориком и лестницей, ведущей к входу на первый этаж. Через улицу было еще несколько жилых домов, тоже трехэтажных, где на крышах, если понадобится, могли быть расположены посты.
Я проехал мимо, дальше через, весь следующий квартал; на левой стороне был небольшой парк. Другими словами, Лексингтон состоял из классных двухквартирных домов и маленьких особнячков, перед которыми за низкими заборами были разбиты садики. Поблизости располагались больница Кабрини и собор Нотр-Дам, может, этим объяснялось такое блестящее соседство.
Я свернул к церкви и, проехав переулок, выехал прямо на зады особняка Ронги. Дорога была извилистой, и мой пассажир мотался из стороны в сторону. Наконец я увидел старомодный фонарь над боковой дверью.
Я подъехал к дому, но мотор не заглушил. Передо мной были три крыльца, соединенные между собой лестницей, под которой стояли баки с отходами. Я сидел и ждал, что будет дальше.
На среднем крыльце появились две фигуры: двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами и распущенными галстуками, без пиджаков и шляп. Оба со «стволами». Перегнувшись через крыльцо, они оценивали ситуацию.
Выключив фары, я приоткрыл дверцу и встал на подножке: если бы я открыл дверцу пошире, то ударился бы в стену соседнего здания – настолько узким был проезд.
– Вы, наверняка, слышали обо мне, парни. Я – Геллер.
Они переглянулись. Один из них показался мне знакомым – маленький, темноволосый человечек с сигаретой в зубах.
Луи Кампанья, «Нью-йоркский Малыш», сказал:
– Какого черта ты здесь делаешь, Геллер?
– Это не моя идея, – ответил я. – Вот этот парень сказал, что я должен доставить его сюда.
Кампанья обменялся взглядом с другим – толстым, темноволосым, со сросшимися бровями над круглыми черными глазами. Кампанья, его сигарета и ствол уставились на меня:
– Какой парень?
– Я не знаю, как его зовут. Он ранен. Сказал, что работает на Нитти и приказал привезти его сюда.
– Убирай его отсюда к черту, – посоветовал мне Кампанья.
– У него пушка, – ответил я. Кампанья и толстяк отступили, но не ушли, все еще вглядываясь.
– Думаю, он в отключке – сообщил я. – Дайте мне передохнуть и забирайте свое добро!
Кампанья не спеша сошел по деревянным ступеням. Он явно мне не доверял и, не опуская револьвера, прилип к окну, у которого сидел блондин. Я тоже держал в руке пушку, между нами была машина. Надо мной, следя за происходящим, нависал вооруженный толстяк.
– Господи, – заглянув в окно, пробормотал Кампанья. – Похоже, мертвец.
– Может быть, – сказал я. – Его подстрелили.
– Какого ж ты тащился с ним сюда, тупой ублюдок?
– У него была волына. Ввалился ко мне в офис, кровь хлещет, сказал, что его подстрелили, и я должен его отвезти. Я сделал, что велели. Вы его знаете, верно?
– Ну да, знаю. Впрочем... Двигай-ка отсюда.
– На хрена мне это надо? Это твой жмурик.
Кампанья уставился на меня. Я постарался принять извиняющийся вид.
– Давай, принимай груз. Гляди, машина эта его. Можешь толкнуть ее кому-нибудь. А я возьму такси.
– Ладно уж, дерьмо собачье. Фатсо!
Фатсо слетел со ступенек колесом.
Кампанья засунул пушку за пояс.
– Катись куда-нибудь подальше. Геллер, там и воняй. – Он бросил на меня взгляд, не суливший ничего хорошего.
Фатсо тоже убрал оружие и спросил у Кампаньи, что делать. Я же выключил мотор и, обойдя машину спереди приложил револьвером Кампанью по затылку так, что он рухнул, как полено. Фатсо разинул рот и вцепился в кобуру у пояса, но взглянув мне в лицо и увидев мою улыбку а я как бы улыбался, решил воздержаться от лишних телодвижений.
У Кампаньи выступила кровь на затылке и около уха – похоже, он серьезно отключился.
Наставив на Фатсо пушку с глушителем, я выдернул револьвер из-за пояса Кампаньи, разрядил, высыпав патроны на дорожку, отбросил его подальше, а затем проделал то же самое с револьвером Фатсо.
Потом театральным шепотом приказал:
– Свяжи ему сзади руки его галстуком.
Он сделал, что сказали. Злобно пыхтя, но сделал.
– Кто там наверху? – спросил я, опять же шепотом.
– Кого вы имеете в виду? – сказал он вполголоса, оглянувшись на меня, и, так как он старался, линия бровей поднялась на лбу почти до волос.
Я упер в него ствол:
– Ты знаешь, о ком я спрашиваю.
– Только Нитти.
– Больше никого?
– Один в комнате над аптекой. Он просто сидит на телефоне.
– Кто еще?
– Двое в квартире наверху; они через день меняются. Сейчас спят.
– И?
– Люди в доме, в основном, близкие или друзья. Дом-то мистера Ронги. Телохранителей больше нет.
– А где сейчас Ронга?
– В Джефферсон-парке, в больнице!
– А когда он вернется?
– Утром. Он всю ночь дежурит.
– А жена Нитти?
– Миссис Нитти с матерью во Флориде.
– Не врешь?
– Правду говорю!
– Если наврал, я твои кишки по всей дорожке размотаю.
– Если доживешь до этого.
– Будем надеяться.
– Я говорю правду. Геллер.
Руки Кампаньи были крепко стянуты галстуком, он тяжело дышал, но все еще был отсюда далеко.
– Что теперь? – спросил толстяк.
– Поворачивайся, – приказал я.
Он вздохнул и, тряхнув головой, послушался. Я двинул ему по затылку, и его туша с грохотом приземлилась на баки с мусором. А я просто стоял и ждал, что кто-нибудь сейчас высунется на крыльцо и глянет вниз. Дерьмовое ожидание.
Но никто не высунулся.
* * *
Галстуком Фатсо я связал ему руки за спиной и заглянул в один из мусорных баков. Нашел отличное грязное посудное полотенце, обгоревшее по краю. Я разорвал его надвое, скатал и заткнул им рты находившихся без сознания. Потом связал им шнурки на ботинках, а затем взвалил толстяка на Кампанью. Это должно было разозлить Малыша побольше, чем то, что я его оглушил.
«Детские игры», – сказал я про себя, подумав о шнурках. Играю в детские игры... Я оглядел машину, за ветровым стеклом виднелся склонившийся на одну сторону блондин, глаза его все еще были приоткрыты.
Где-то замяукал бродячий кот; потом опять стало тихо. Для конца июня было прохладно, я взмок от пота; что ж, я ведь поработал.
Я поднялся по ступенькам на первую площадку – в квартире на этом этаже света не было. Я поднялся на следующую. Квартира Ронги.
Здесь были открытая настежь прочная дверь с замком (из которой вышли Кампанья и Фатсо), а также решетчатая дверь, которая была закрыта, но не заперта. Я заглянул. В белой комнате передо мной передвигалась фигура; комната была кухней, а фигура, как мне показалось, – Нитти.
Мне с чужим оружием было непривычно (мой пистолет все еще был у меня под мышкой), но я подумал, что раз оно принадлежит блондину, то и стрелять надо из него – неплохая идея в том деле, что я задумал.
Итак, держа наготове бесшумную пушку убийцы я прошел через решетчатые двери, собираясь пристрелить Фрэнка Нитти, стоявшего в пижамных штанах ко мне спиной и рывшегося в холодильнике. Спина у него была мускулистая, худая и смуглая, отчасти из-за флоридского загара. Ближе к пояснице виднелся уродливый свежий красный шрам – от пули Лэнга. В правой руке у него была бутылка молока, левую он сунул в холодильник что-то там разыскивая.
Он услышал, что я вошел, но не обернулся.
– Что за суматоха, Луи? Пара малышек в машине потеряли невинность?
– Ага, вот-вот кровь прольется, – ответил я. – А вы оказались порядочной дрянью.
Нитти не двигался. Мускулы на спине напряглись, но позу он не изменил. Потом медленно оглянулся на меня. Не так уж много я увидел на его лице, но смятение заметил.
– Геллер? – уточнил он.
– Удивлены?
– А где Луи и Фатсо?
– В мусоре.
– Ас тобой, малыш, все в порядке?
– Выньте руку из ящика, Фрэнк. Медленно и без фокусов.
– Ты что думаешь, я держу ствол в ящике со льдом? Да ты рехнулся! Откуда свалился. Геллер?
– С большой высоты. Выньте руку и медленно повернитесь ко мне.
Он повернулся. Там, куда попали пули Лэнга, на груди у него был небольшой, но тоже уродливый красный шрам и еще один на шее. Они были похожи на некрасивые родимые пятна. Он все еще держал бутылку молока, другая рука была пуста.
– Я просто рылся в холодильнике, – объяснил он осторожно, но сузившиеся глаза были как пьяные. – Там оставалось немного ростбифа из ягненка. Не хочешь его со мной доесть, а?
Кухня была белая, современная и уютная, со столом посередине. На столе валялись карты, отсюда, наверняка, и вышли Кампанья с Фатсо.
– Кто-нибудь еще есть в квартире, Фрэнк?
– Нет.
– Проведите меня.
Он пожал плечами и медленно провел меня по всему дому. По обе стороны холла располагались спальни, гостиная, кабинет. В конце виднелась большая жилая комната. Комнаты были большие, хорошо меблированные, стены там и сям украшены католическими иконами. Никого, кроме Нитти, в доме не было.
Вернувшись на кухню, я позволил ему сесть на стол – спиной к двери. Сам сел спиной к раковине, так я мог следить за задней дверью и за коридором. Нитти изучающе меня разглядывал. Как я заметил; он отрастил свои усы в виде перевернутой буквы "V". Хоть он не очень походил на человека, стоящего на пороге смерти, но ясно, был уже не тем, что раньше – до выстрелов Лэнга – и выглядел постаревшим, худым и маленьким.
– Малыш. Не возражаешь, если я хлебну молока?
– Валяйте.
Он сделал два хороших глотка прямо из бутылки, и на какой-то момент усы окрасились в белый цвет, пока он не вытер их тыльной стороной ладони.
– Язва, – объяснил он. – В такие дни я пью только молоко.
– У меня сердце кровью обливается.
– Ты хорошо успокаиваешь язву, сопливый гаденыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56