Она лежит уже два года, и неизвестно, сколько еще пролежит. Вы подали в военкомат заявление с просьбой отсрочить призыв вашего сына по семейным обстоятельствам. Военкомат может эти обстоятельства учесть, а может и пренебречь ими, имея в виду невыполнение плана по призыву. Решение будет зависеть от меня и людей, которые стоят за мной. А наше решение зависит от вашего согласия оказать нам пустяковую, в сущности, услугу.
Мужчина говорил медленно, меряя длинными ногами песчаные дорожки.
Рябинина семенила рядом.
— Какую услугу? — испуганно спросила она.
— Пустяковую, я же сказал. Насколько мне известно, вы работаете в вирусологической лаборатории, где проводят практически все городские исследования на ВИЧ-инфекцию. В ваших руках ежедневно собираются все итоговые результаты анализов. Меня интересуют ВИЧ-инфицированные лица. Молодые люди.
Желательно иногородние. Фамилии этих лиц, а также данные об учреждении, направившем кровь на исследование. Эту информацию вы и должны мне передавать. В срочном порядке — сразу, как только положительный диагноз высветится на планшете: Еще до того, как результаты будут разосланы по учреждениям. Я дам вам номер пейджера. Вы передаете информацию на пейджер и ждете у телефона звонка.
Вот и все.
— Но… Я не имею права… Это должностное преступление.
— А укрывать здорового парня от выполнения гражданского долга — не преступление? Давайте без демагогии. Я вам предлагаю сделку. Если мы договоримся, ваш сын завтра же получит извещение об отсрочке до осеннего призыва. В качестве аванса. Заметьте, я не предлагаю вам денег. Мое предложение стоит дороже. Потому что отмазать его за деньги — на это не хватит и годовой вашей зарплаты. Вполне приличной для работника бюджетной сферы. А как только мы найдем необходимый экземпляр ВИЧ-инфицированного, военкомат забудет о Сергее навсегда. Если же мы не договоримся, ваш сын автоматически попадет в зону повышенного внимания и уклониться от службы ему вряд ли удастся, — мерно ронял слова мужчина.
— Кто вы? — не на шутку испугалась Рябинина.
— Не волнуйтесь, я не вражеский агент, — одними губами улыбнулся собеседник. — Впрочем, кто я, вас не должно интересовать. У вас своих забот достаточно. Так мы договорились?
На следующий день Сергей Рябинин получил извещение об отсрочке прохождения службы в армии до осеннего призыва.
К ночи температура опять поползла вверх. Лелька металась по узкой больничной койке.
Лена позвала сестру, та с неодобрением оглядела белокурое создание.
— Своих нам мало, еще с чужими возиться должны. Чаю выпить некогда.
Сейчас укол сделаю. Быстрее бы в хирургию ее забирали. Как поступления пойдут, я ее переправлю. Пусть там в коридоре лежит.
— Что вы так? Ей же плохо, — вступилась за соседку Лена. — Жалко ее.
— Жалко? Чего ее жалеть, наркоманку? Сама себя до такого состояния довела. Оля, давай подставляй задницу-то, — прикрикнула она на девушку. — Все.
Я ей анальгин с димедролом ввела. Должна заснуть. А то и вам спать не дает. Я в сестринской буду, если что. Чаю попьем. А то дело к ночи. Сейчас начнется массовый завоз. Поножовщина всякая.
Сестра исчезла. Лелька затихла, и Лена опять погрузилась в дрему. Ее разбудил яркий свет люминесцентной лампы, бивший в глаза. В палате находились двое молодых мужчин в белых халатах и надвинутых на брови шапочках. За ними виднелась больничная каталка.
— Кто здесь Герасимова Ольга? — спросил один.
Лелька молчала, тараща сонные глазищи.
— Я, — наконец вспомнила она.
Это она, придя в себя, в приемном покое на всякий случай назвала вымышленный адрес и другую фамилию.
— Перекатывайся на каталку. Быстро.
— А куда меня?
— Куда надо.
Ошалевшая со сна Лелька послушно выполняла команды.
— До свидания, — сказала она Лене, уже выезжая из палаты на скрипучем транспортном средстве.
— До свидания, — откликнулась Лена.
— Вы куда ее? В хирургию? — послышался из коридора голос медсестры.
— В хирургию, — откликнулся один из парней.
— У вас же мест не было.
— Освободилось одно.
— Историю болезни возьмите.
— Мы ее отвезем сначала. Потом вернемся и возьмем.
— Ну глядите.
Глядеть, как выяснилось позже, было некому и некуда. Кровь поступившей накануне больной Герасимовой была отправлена на исследование по форме пятьдесят, поскольку поступившая девушка была наркоманкой и нуждалась в хирургическом вмешательстве.
Утром следующего дня стало известно, что Герасимова — ВИЧ-инфицирована.
Бросились в травматологию. Седые волосы главврача больницы встали дыбом: в палате травматологического отделения больной не было. Не было ее и в отделении гнойной хирургии. Санитаров, укативших Герасимову, тоже не было. Не работали в больнице такие санитары…
Глава 27
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ПРИЕМ

Ангелина Игоревна Смагина окинула себя в зеркало строгим, беспристрастным взглядом. И решила, что даже самый придирчивый ценитель мог бы поставить внешнему виду госпожи Смагиной высшую оценку. Черное платье безукоризненно сидело на стройной фигуре вице-премьера правительства Ленобласти. Ангелина Игоревна была солидарна с известной оперной певицей, утверждающей, что морщинки на лице — ничто по сравнению с расплывшейся бесформенной фигурой. А поскольку после сорока лет женщине приходится делать выбор между лицом и фигурой, Ангелина Игоревна выбрала фигуру. Тонкая нить натурального жемчуга оттеняла платье и иссиня-черные волосы роковой брюнетки — цвет, достигнутый личным парикмахером в результате многочисленных опытов на других, менее дорогих мастеру женских головках. Умеренный макияж, призванный подчеркнуть красивый рисунок губ и по возможности скрыть чертовы морщинки.
Надо разориться, наконец, на пластическую операцию. Съездить в Москву (здесь, в Питере, ей, ответственному работнику, заниматься такими глупостями несолидно), отдаться в умелые мужские руки хирурга (Смагина желала отдаться только мужским рукам) и вернуться в свой город, знакомый до слез, помолодевшей и преображенной. Не до неузнаваемости, конечно. Во всем должна быть мера, считала Смагина, дама строгого вкуса. Не исключающего желания нравиться .мужчинам. Тем более что собственный муж, плешивый и обрюзгший ординатор одной из городских клиник, давно потерял право владеть таким сокровищем единолично.
А деньги на операцию скоро появятся, подбодрила себя Смагина.
— Георгий, ты готов? — строго окликнула Ангелина Игоревна супруга.
Супруг появился в спальне в каждодневном темно-сером костюме.
— Ну почему ты не надел новый костюм? Это официальный прием. Мы идем в консульство. Это неприлично, в конце концов!
— Геля, оставь меня в покое! Я ненавижу новые костюмы. Или пойду в этом, или вообще не пойду!
— Что подумают финны? Что ты нищий босяк.
— Я — нищий босяк, — согласился супруг.
— Я прошу тебя переодеться, — повысила голос Смагина.
— Не буду! — взвизгнул Смагин.
В дверях спальни возникла их взрослая дочь. Молодая женщина держала на руках очаровательного трехмесячного карапуза.
— Опять ссоритесь? Ванечку пугаете.
— Маленький мой, рыбочка моя, — засюсюкала Ангелина Игоревна. — Скажи своему деду, чтобы он не позорил бабушку.
— Мама, оставь отца в покое. Он все равно не наденет твой дурацкий костюм.
— Почему это дурацкий? И почему мой? Отличный костюм…
— Ему и в этом хорошо. И вообще, он нормально выглядит. А ты и вовсе красавица.
— Да? — улыбнулась Смагина и устремилась к зеркалу.
Зазвонил телефон.
— Возьми трубку, — приказала мужу вице-премьер.
— Это тебя.
— Кто?
— Откуда я знаю? Хахаль, должно быть.
— Что ты несешь, идиот? — прошипела Ангелина Игоревна. — Я вас слушаю, — холодно проговорила она в трубку.
— Ангелина Игоревна, добрый вечер. На прием собираетесь?
Смагина мгновенно покраснела, прикрыла рукой трубку.
— Мила, звони в милицию по сотовому, — прошипела она.
— Напрасные хлопоты, — откликнулся голос. — Я с «трубы» звоню.
Смагина жестами отменила предыдущее указание и выдворила домочадцев из спальни.
— В чем дело?
— Вы прекрасно знаете, в чем дело. Вопрос об аренде земельного участка.
Мы об этом уже говорили. Вы, душечка, отдались иноземному капиталу за тридцать сребреников. Красиво ли это?
— Я?! Отдалась?!
— Собираетесь отдаться. Не в финское ли консульство спешите вы на прием?
Смагина швырнула трубку. Через секунду телефон вновь зазвонил.
— Геля, тебя губернатор просит, — крикнул из кухни муж. Второй аппарат стоял на кухне.
— Слушаю.
— Не вешай трубку, Смагина. Тебе же хуже будет. И слушай сюда. Ты с финнами сговорилась, это нам известно. Решение следует отменить. Придется поддержать группу «Малко».
— Я сегодня же заявлю в милицию.
— Заявляй, родимая. Про что заявлять-то будешь? Давай и про любовника твоего, юного артиста драмтеатра, заявим, а? Слушай, ты у нас баба видная, все при тебе. Смотри, как бы хабитус твой не испортился. А то бросит тебя парнишка.
На какое-нибудь покрытое коростой тело ведь и за бабки не найдешь охотника лечь. А? Как ты думаешь?
— Оставь меня в покое, скотина! Я завтра же…
— Ну бывай, Смагина. Времени тебе для исправления — две недели.
Трубка отключилась.
Дерьмо! Мерзавец! Что творится? Ее, члена правительства, шантажирует какой-то уголовник,!
В спальне появился муж. — Так мы идем или мне переодеваться? — не глядя на жену, спросил он.
— Разумеется, пойдем. Знаешь, этот костюм тебе и вправду к лицу.
Высокие двери особнячка на улице Чайковского то и дело отворялись, впуская приглашенных. Финский консул давал прием по случаю дня рождения жены.
Широкая лестница, устланная ковром, вела на второй этаж, где встречали приглашенных консул с супругой. Виновница торжества — типичная финка средних лет — приветливо улыбалась гостям.
. Как ни старалась Смагина проникнуться атмосферой праздника, в глаза, как назло, лезла бульдожья челюсть именинницы, крохотные бутербродики-канапе с усохшей семгой, нанизанной на деревянные шпильки безобразно крохотными лоскутками, огромное количество спиртного (они нас что, за алкашей подзаборных держат?), бездарный пианист, исполнявший на каждом приеме все тот же «Грустный вальс» Сибелиуса.
Даже роскошные высокие финны, улыбавшиеся Смагиной широкими белозубыми улыбками, не вызывали ответного чувства. И все из-за этого паскудного телефонного звонка!
Домой возвращались молча. Смагина ненавидела мужа, накрапывающий дождик, жадных до омерзения финнов, классическую музыку, свой климактерический возраст.
Еще минута — и Ангелина Игоревна разразилась бы жуткой, безобразной истерикой. Но, уже приготовившись отдаться чувствам и нажав кнопку звонка, она услышала из-за двери заливистый радостный лай.
— Что это? Что это, чижик? — не поверила своим ушам Смагина и обернулась к мужу.
Секунду спустя из открытой двери навстречу хозяйке вылетел мохнатый пес.
— Челси, радость моя, откуда ты? — обомлела Смагина, подставляя влажному розово-фиолетовому языку лицо и руки.
Любимый пес члена правительства, ньюфаундленд Челси, потерялся месяц тому назад. Старшие Смагины проводили дни на работе, а их дочь, одинокая молодая мать, не имела возможности выгуливать Челси три раза в день, как это бывало раньше, до появления на свет очаровательного Ванечки, дитяти пламенной любви без обязательств. Короче говоря, кобель Челси получил возможность гулять самостоятельно. А кобель — он и в Африке кобель. Через две недели вольной жизни Челси исчез. Интенсивные поиски, включая телевизионные обращения к соотечественникам, результата не дали. Смагины горько переживали потерю. Но что поделаешь?
И вот он, Челси, лижет руки и лицо, дышит паровозом и вот-вот изойдет слюной от счастья.
— Мила, откуда он? — смогла наконец сформулировать вопрос Смагина, потрясенная не менее лохматого Челси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41