Кому я должен был докладывать? Звереву, который ни черта в этом не смыслит? Вам? Вы были далеко. Да, я вышел на иранцев. Но зачем? Чтобы ускорить процесс. Чтобы к вашему возвращению все уже было подготовлено. Достигнута предварительная договоренность! Получены результаты опытов! Для чего? Чтобы доложить: «Евгений Юрьевич мы располагаем многомиллионным состоянием! Берите! Доводите переговоры до конца!»
И вместо благодарности я слышу гнусные обвинения. Однажды я уже пережил подобное унижение. Там, в Солнцегорске. Был уверен, что здесь, в этих стенах, мне доверяют. Сколько я сделал для вас за эти годы? Сколько проблем вы решили благодаря мне? И вместо признания заслуг за мной шпионили, как за карманным воришкой!
— Красиво излагаешь. Рустам Каримович, — усмехнулся Беседин. — Заслушаешься. Красиво излагает, а, Олег?
— Рустам Каримович приобрел в последнее время дурную привычку разговаривать вслух. Особенно сидя у компьютера в одиночестве. Я тут смонтировал несколько образчиков, этакий ремикс получился, — откликнулся Олег Владимирович.
Он всунул аудиокассету в щель магнитофона. Послышался голос Каримова, вполне отчетливо бормотавший бессвязные фразы:
"Уедем — и шиш тебе, Беседин… Если бы тогда оценили, наградили, я разве стал бы? Плевать на все… На страну эту вонючую, на всех… В Тегеране жарко, как в Фергане. Я люблю Восток, и Карина полюбит… Будем жить открыто…
Знамениты…"
— Хватит, наслушались, — махнул рукой Беседин.
Олег Владимирович остановил запись.
— Ну что, родимый? Как тебе твой голос с пленки? Узнаешь? Надо бы тебя за крысятничество под асфальтовый каток засунуть. Но не могу. Потому что технологию можешь воспроизвести только ты. А вот переговоры дальше буду вести я. Алексей, вызови командира охраны.
Зверев покрутил диск телефона внутренней связи. Вскоре появился охранник.
— Значит, так. Каримова и Воробьеву за территорию базы не выпускать. Ни на один шаг. Усилить охрану и наблюдение за ними. Будем считать, что они у нас под домашним арестом. Временно.
Охранник козырнул, вышел.
— Какие у тебя, Алексей, орлы вышколенные! Приятно смотреть.
— Так мои же ребята. Из органов. Мимо них муха не пролетит.
— Вот и славно. Что ж, я, пожалуй, домой отправлюсь. А то ведь прямо из аэропорта сюда примчался. К тебе, Каримов. И в самое вовремя, как выясняется.
Завтра приеду, посмотрю твой фильм ужасов. И письмо от восточных друзей прочтем. Поехали, Алексей. А тебе, Олег, спасибо. Молодцом. Пойдем, проводишь нас.
Каримов остался один. Он опустился, на стул и долго сидел так, сжав руками голову. Вот и все! Все рухнуло.
Взгляд упал на приоткрытую дверь смотровой. Каримов нахмурился, прошел в соседнюю комнату. На топчане неподвижно лежала молодая девушка. Каримов приподнял ей веко, похлопал по щеке. Рванул пластырь с губ. Девушка вскрикнула, распахнула глаза.
— Когда вы очнулись?
— Вот только что. От боли.
— У вас болит что-нибудь?
— Вы мне сделали больно. Вы что, убьете меня?
— С чего вы взяли? Что-нибудь еще болит?
— Да, у меня рука, — еле вымолвила от страха Лелька.
— Что вы так напуганы?
— Я… Я не знаю, где я нахожусь.
— Не волнуйтесь, вы в надежном месте.
Каримов ослабил веревки, осмотрел опухоль.
— Колетесь?
— Да, — пролепетала Лелька.
— Полежите. Я сейчас вернусь. Из соседней комнаты послышался его раздраженный голос.
— Але, охрана? Дайте старшего. Але? Девчонку, которую сегодня привезли, надо везти в больницу. В нашу. Ей нужно руку чистить. Это работа хирурга, а не моя! — орал он в трубку. — С меня хватит и того, что я выполняю. Не завтра, а немедленно! Завтра у нее может остеомиелит начаться. А потом сепсис. Если девчонка загнется, отвечать перед Бесединым будете вы! Это ему ВИЧ-инфицированная нужна. Нет, Карина не поедет. Мы ведь арестованы, вы забыли?
Пусть ваши молодцы ее сами сопровождают. Все!
Лелька слышала, как шваркнули трубкой по аппарату, как затем громко хлопнула дверь.
Глава 31
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Что же все-таки произошло с упомянутыми в отчете Беседину членами областного правительства, вице-премьером Смагиной и председателем комитета по культуре Ямалаевым?
Прошло две недели с тех пор, как ньюфаундленд Челси воссоединился с любящей семьей. Ибо был он любим хозяйкой дома. Любим не меньше, чем обрюзгший и надоевший супруг, а даже гораздо больше. Через несколько дней после возвращения любимца на руках, которые она запускала в его густую шерсть, и на лице, которое облизывал тот своим двухцветным языком, появились красноватые пятна.
"Аллергия, — подумала Смагина, с неудовольствием разглядывая себя в зеркало. — Эти импортные кремы по черт знает каким ценам совершенно не для нас.
Вон и у дочки такая же гадость вскочила. Химия сплошная. Надо будет заказать обычный ланолиновый крем".
Через сутки пятна превратились в пузырьки, которые неприятно зудели и лопались.
«Герпес, — подумала Смагина, сравнивая свои пузыри с аналогичными на лице не только дочери, но и мужа. — Придется разориться на зовиракс».
Зовиракс, однако, не помог. Еще через несколько дней на месте пузырьков образовались отвратительные черно-коричневые струпья. Вокруг струпьев возникали новые высыпания, с той же динамикой процесса. Появляться перед людьми в таком виде было немыслимо. Беда миновала лишь трехмесячного Ванечку, лишенного общения с четвероногим любимцем семьи. Во избежание неприятностей Ванечка был срочно эвакуирован на дачу с отозванной из отпуска няней.
— Источник инфекции — собака, — сделали вывод врачи.
Какой, черт побери, инфекции? На этот вопрос ответа не смогли дать ни в одной из клиник города. Многочисленные анализы ни к чему не привели.
Возбудитель не типировался. Общее самочувствие членов семьи при всей безобразности внешнего облика сохранялось вполне приличным. Если можно так обозначить многочасовые истерики дочери, нервный хохот мужа и натуральный психологический шок, который переживала Смагина. Что ж это такое? Конец карьеры? Она не могла показываться на людях с таким лицом. А что это за вице-премьер, не выходящий из дому почти месяц? Это страной у нас можно из санатория управлять, но не областью. Срывалось одно мероприятие за другим. Вот и сегодня отменена ее пресс-конференция, назначенная две недели назад.
Самое ужасное, что врачи рекомендовали усыпить пса, который чувствовал себя лучше всех. Никаких струпьев на морде. Но врачи утверждали, что заразу в дом принес именно он. Он может сам и не болеть, но являться носителем инфекции.
Так они говорили, бездари в белых халатах. Что значит усыпить? Да она скорее себя саму усыпит. Не говоря уж о муже.
Смагина сутками лежала в постели. Молча, без слез. Челси сидел рядом, глядя на хозяйку обеспокоенными черными глазами.
Зазвонил телефон.
— Смагина? — раздался знакомый голос. — Как себя чувствуешь?
— Мерзавцы! Что вы сделали с нами? Я в ФСБ обращусь.
— И останешься такой красивой на всю жизнь. Вместе с дочкой. Муж-то тебя не волнует, это ясно.
— Чего вы хотите? — взвизгнула Ангелина Игоревна.
— Ты же знаешь. Мы хотим, чтобы на голосовании об отведении земли в аренду ты поддержала группу «Малко».
— Это что, бесединские штучки?
— При чем здесь Беседин? Когда ты заболела, его и в городе не было. И в стране. Все наоборот. Это он нас уговорил, чтобы мы избавили такую интересную женщину от беды. За поддержку его интересов, разумеется.
— Что значит — избавили?
— То и значит. Проголосуешь как надо — и получишь лекарство бандеролью.
С инструкцией по применению. Будешь опять красивой и неотразимой. И дочка твоя.
И мужик твой.
— А собака?
— И песика вылечим. Мы же не звери. Слушай сюда. У тебя пресс-конференция на сегодня назначена. Ты уж туда не ходи. Журналисты — народ паскудный, разнесут твое горе на весь белый свет. А пресс-секретарь твой пусть заявление сделает. Что госпожа Смагина, мол, высказалась за «Малко». Будет поддерживать именно эту финансовую группу. А уж на заседание правительства придется прийти. Гримом замажешься, перчатки наденешь. Проголосуешь — и получишь бандероль.
— Почему я должна вам верить?
— Придется поверить. Выхода у тебя другого нет. Но ты не бойся, мы не государство. Людей не обманываем. Обещали тебе неприятности — сделали. Обещаем вылечить — значит, вылечим. Нам ведь еще работать и работать. И не дергайся, не ходи в ФСБ, не надо. А то ведь можно и через вентиляцию чего-нибудь такого подпустить, что совсем скопытитесь все, включая собачку. А кто Ванечку растить будет? Ну, бывай, Смагина.
В трубке послышались короткие гудки.
Члену областного правительства Ямалаеву позвонили утром того же дня.
Как раз перед тем, как Демьян Викентьевич собирался идти на теннисный корт.
— Привет, Ямалаев! Как самочувствие? — без предисловий начал голос.
— Отличное, — резко ответил Демьян Викентьевич. — Прекратите ваши пустые угрозы.
— Почему пустые-то? — веселился голос. — Ты, Ямалаев, пипиську свою рассмотри повнимательней. Докторам покажешь — они обхохочутся. Это мы тебя легонько напугали. Это болезнь потешная. А вот Тамарочка твоя с сыном Степой в Италии сейчас, правильно? Гляди, могут и не вернуться. Там у них в группе человечек наш имеется. Подружился с Тамарочкой. Ты ведь ее своим вниманием не балуешь, так? Ну и гляди, как бы не съела она там чего-нибудь. Голосование через три дня, не забудь.
Ямалаев швырнул трубку. Паскудство какое! Сразу же после игры надо будет в милицию пойти. Надоело, черт побери! Месяц его не беспокоили, и он уж забыл про тот звонок идиотский. Когда это было? Ах да, в вечер первого интимного свидания с Иннокентием. Какой дивный мальчик! Он приходил на потайную квартиру еще два раза, а затем исчез. Загадочный греческий бог! Провожать себя не позволял. Почти не разговаривал. «Да», «нет» — вот и все слова. Впрочем, слов не требовалось. Разве до слов им было? Их сжигала страсть.
Ямалаев так переживал утрату, что смотреть не мог не только на жену, но даже и на мужчин всех, вместе взятых.
«Скотина какая! Все настроение испортил. Отыграю с Огибиным и в милицию пойду. Хватит!» — швыряя ракетки в сумку, думал взбешенный Ямалаев.
Испорченное настроение Демьяна Викентьевича сказалось на игре. Это чурка какой-нибудь бесчувственный может послать шантажиста подальше и выкинуть его из головы. А Демьян Викентьевич, будучи натурой тонкой и чувствительной, реагировал на грубые слова остро, чрезвычайно болезненно.
Короче говоря, продулся Димке вчистую. В сверкавшей чистотой душевой частного корта Ямалаев рассмотрел-таки то место, на которое ему советовали обратить внимание. Рассмотрел и оторопел.
За стенкой, в соседней кабинке, плескался Димка Огибин, весело напевая «Марш энтузиастов».
— Дима, ты ведь у нас врач? — дрожащим голосом спросил Ямалаев.
— Ага. Был, — бодро откликнулся Огибин.
— Дима, ты подожди, не уходи. Мне посоветоваться надо.
Когда душевая опустела, Ямалаев, краснея и потея, предъявил доктору предмет своих волнений.
Дима деловито взял в руки интимнейшую часть члена правительства, то есть правительственного… Впрочем, неважно, что он взял, а важно, что воскликнул.
— Ото! — воскликнул Дмитрий. — Ну-ка, давай к свету подойдем. Болит?
— Нет. Я вообще не замечал пока… А что это?
— Это, батенька, твердый шанкр. У тебя, старик, люэс. Сифилис по-простому.
Дима кинулся мыть руки с мылом и тер их долго, пока Ямалаев натягивал трясущимися руками светлые летние одежды.
По улице шли вместе.
— Ты не горюй, старичок, — сочувственно глядя на дрожавшее всеми мускулами лицо Ямалаева, проговорил Дмитрий. — Сейчас это лечится. Легко.
Неприятность, конечно. Но не смертельная. Понимаю, что к врачу тебе идти неудобно. Я лекарства достану необходимые. И проколю тебя сам, чего уж. Сегодня я тебя выручил, завтра — ты меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
И вместо благодарности я слышу гнусные обвинения. Однажды я уже пережил подобное унижение. Там, в Солнцегорске. Был уверен, что здесь, в этих стенах, мне доверяют. Сколько я сделал для вас за эти годы? Сколько проблем вы решили благодаря мне? И вместо признания заслуг за мной шпионили, как за карманным воришкой!
— Красиво излагаешь. Рустам Каримович, — усмехнулся Беседин. — Заслушаешься. Красиво излагает, а, Олег?
— Рустам Каримович приобрел в последнее время дурную привычку разговаривать вслух. Особенно сидя у компьютера в одиночестве. Я тут смонтировал несколько образчиков, этакий ремикс получился, — откликнулся Олег Владимирович.
Он всунул аудиокассету в щель магнитофона. Послышался голос Каримова, вполне отчетливо бормотавший бессвязные фразы:
"Уедем — и шиш тебе, Беседин… Если бы тогда оценили, наградили, я разве стал бы? Плевать на все… На страну эту вонючую, на всех… В Тегеране жарко, как в Фергане. Я люблю Восток, и Карина полюбит… Будем жить открыто…
Знамениты…"
— Хватит, наслушались, — махнул рукой Беседин.
Олег Владимирович остановил запись.
— Ну что, родимый? Как тебе твой голос с пленки? Узнаешь? Надо бы тебя за крысятничество под асфальтовый каток засунуть. Но не могу. Потому что технологию можешь воспроизвести только ты. А вот переговоры дальше буду вести я. Алексей, вызови командира охраны.
Зверев покрутил диск телефона внутренней связи. Вскоре появился охранник.
— Значит, так. Каримова и Воробьеву за территорию базы не выпускать. Ни на один шаг. Усилить охрану и наблюдение за ними. Будем считать, что они у нас под домашним арестом. Временно.
Охранник козырнул, вышел.
— Какие у тебя, Алексей, орлы вышколенные! Приятно смотреть.
— Так мои же ребята. Из органов. Мимо них муха не пролетит.
— Вот и славно. Что ж, я, пожалуй, домой отправлюсь. А то ведь прямо из аэропорта сюда примчался. К тебе, Каримов. И в самое вовремя, как выясняется.
Завтра приеду, посмотрю твой фильм ужасов. И письмо от восточных друзей прочтем. Поехали, Алексей. А тебе, Олег, спасибо. Молодцом. Пойдем, проводишь нас.
Каримов остался один. Он опустился, на стул и долго сидел так, сжав руками голову. Вот и все! Все рухнуло.
Взгляд упал на приоткрытую дверь смотровой. Каримов нахмурился, прошел в соседнюю комнату. На топчане неподвижно лежала молодая девушка. Каримов приподнял ей веко, похлопал по щеке. Рванул пластырь с губ. Девушка вскрикнула, распахнула глаза.
— Когда вы очнулись?
— Вот только что. От боли.
— У вас болит что-нибудь?
— Вы мне сделали больно. Вы что, убьете меня?
— С чего вы взяли? Что-нибудь еще болит?
— Да, у меня рука, — еле вымолвила от страха Лелька.
— Что вы так напуганы?
— Я… Я не знаю, где я нахожусь.
— Не волнуйтесь, вы в надежном месте.
Каримов ослабил веревки, осмотрел опухоль.
— Колетесь?
— Да, — пролепетала Лелька.
— Полежите. Я сейчас вернусь. Из соседней комнаты послышался его раздраженный голос.
— Але, охрана? Дайте старшего. Але? Девчонку, которую сегодня привезли, надо везти в больницу. В нашу. Ей нужно руку чистить. Это работа хирурга, а не моя! — орал он в трубку. — С меня хватит и того, что я выполняю. Не завтра, а немедленно! Завтра у нее может остеомиелит начаться. А потом сепсис. Если девчонка загнется, отвечать перед Бесединым будете вы! Это ему ВИЧ-инфицированная нужна. Нет, Карина не поедет. Мы ведь арестованы, вы забыли?
Пусть ваши молодцы ее сами сопровождают. Все!
Лелька слышала, как шваркнули трубкой по аппарату, как затем громко хлопнула дверь.
Глава 31
ИСТОРИЯ БОЛЕЗНИ
Что же все-таки произошло с упомянутыми в отчете Беседину членами областного правительства, вице-премьером Смагиной и председателем комитета по культуре Ямалаевым?
Прошло две недели с тех пор, как ньюфаундленд Челси воссоединился с любящей семьей. Ибо был он любим хозяйкой дома. Любим не меньше, чем обрюзгший и надоевший супруг, а даже гораздо больше. Через несколько дней после возвращения любимца на руках, которые она запускала в его густую шерсть, и на лице, которое облизывал тот своим двухцветным языком, появились красноватые пятна.
"Аллергия, — подумала Смагина, с неудовольствием разглядывая себя в зеркало. — Эти импортные кремы по черт знает каким ценам совершенно не для нас.
Вон и у дочки такая же гадость вскочила. Химия сплошная. Надо будет заказать обычный ланолиновый крем".
Через сутки пятна превратились в пузырьки, которые неприятно зудели и лопались.
«Герпес, — подумала Смагина, сравнивая свои пузыри с аналогичными на лице не только дочери, но и мужа. — Придется разориться на зовиракс».
Зовиракс, однако, не помог. Еще через несколько дней на месте пузырьков образовались отвратительные черно-коричневые струпья. Вокруг струпьев возникали новые высыпания, с той же динамикой процесса. Появляться перед людьми в таком виде было немыслимо. Беда миновала лишь трехмесячного Ванечку, лишенного общения с четвероногим любимцем семьи. Во избежание неприятностей Ванечка был срочно эвакуирован на дачу с отозванной из отпуска няней.
— Источник инфекции — собака, — сделали вывод врачи.
Какой, черт побери, инфекции? На этот вопрос ответа не смогли дать ни в одной из клиник города. Многочисленные анализы ни к чему не привели.
Возбудитель не типировался. Общее самочувствие членов семьи при всей безобразности внешнего облика сохранялось вполне приличным. Если можно так обозначить многочасовые истерики дочери, нервный хохот мужа и натуральный психологический шок, который переживала Смагина. Что ж это такое? Конец карьеры? Она не могла показываться на людях с таким лицом. А что это за вице-премьер, не выходящий из дому почти месяц? Это страной у нас можно из санатория управлять, но не областью. Срывалось одно мероприятие за другим. Вот и сегодня отменена ее пресс-конференция, назначенная две недели назад.
Самое ужасное, что врачи рекомендовали усыпить пса, который чувствовал себя лучше всех. Никаких струпьев на морде. Но врачи утверждали, что заразу в дом принес именно он. Он может сам и не болеть, но являться носителем инфекции.
Так они говорили, бездари в белых халатах. Что значит усыпить? Да она скорее себя саму усыпит. Не говоря уж о муже.
Смагина сутками лежала в постели. Молча, без слез. Челси сидел рядом, глядя на хозяйку обеспокоенными черными глазами.
Зазвонил телефон.
— Смагина? — раздался знакомый голос. — Как себя чувствуешь?
— Мерзавцы! Что вы сделали с нами? Я в ФСБ обращусь.
— И останешься такой красивой на всю жизнь. Вместе с дочкой. Муж-то тебя не волнует, это ясно.
— Чего вы хотите? — взвизгнула Ангелина Игоревна.
— Ты же знаешь. Мы хотим, чтобы на голосовании об отведении земли в аренду ты поддержала группу «Малко».
— Это что, бесединские штучки?
— При чем здесь Беседин? Когда ты заболела, его и в городе не было. И в стране. Все наоборот. Это он нас уговорил, чтобы мы избавили такую интересную женщину от беды. За поддержку его интересов, разумеется.
— Что значит — избавили?
— То и значит. Проголосуешь как надо — и получишь лекарство бандеролью.
С инструкцией по применению. Будешь опять красивой и неотразимой. И дочка твоя.
И мужик твой.
— А собака?
— И песика вылечим. Мы же не звери. Слушай сюда. У тебя пресс-конференция на сегодня назначена. Ты уж туда не ходи. Журналисты — народ паскудный, разнесут твое горе на весь белый свет. А пресс-секретарь твой пусть заявление сделает. Что госпожа Смагина, мол, высказалась за «Малко». Будет поддерживать именно эту финансовую группу. А уж на заседание правительства придется прийти. Гримом замажешься, перчатки наденешь. Проголосуешь — и получишь бандероль.
— Почему я должна вам верить?
— Придется поверить. Выхода у тебя другого нет. Но ты не бойся, мы не государство. Людей не обманываем. Обещали тебе неприятности — сделали. Обещаем вылечить — значит, вылечим. Нам ведь еще работать и работать. И не дергайся, не ходи в ФСБ, не надо. А то ведь можно и через вентиляцию чего-нибудь такого подпустить, что совсем скопытитесь все, включая собачку. А кто Ванечку растить будет? Ну, бывай, Смагина.
В трубке послышались короткие гудки.
Члену областного правительства Ямалаеву позвонили утром того же дня.
Как раз перед тем, как Демьян Викентьевич собирался идти на теннисный корт.
— Привет, Ямалаев! Как самочувствие? — без предисловий начал голос.
— Отличное, — резко ответил Демьян Викентьевич. — Прекратите ваши пустые угрозы.
— Почему пустые-то? — веселился голос. — Ты, Ямалаев, пипиську свою рассмотри повнимательней. Докторам покажешь — они обхохочутся. Это мы тебя легонько напугали. Это болезнь потешная. А вот Тамарочка твоя с сыном Степой в Италии сейчас, правильно? Гляди, могут и не вернуться. Там у них в группе человечек наш имеется. Подружился с Тамарочкой. Ты ведь ее своим вниманием не балуешь, так? Ну и гляди, как бы не съела она там чего-нибудь. Голосование через три дня, не забудь.
Ямалаев швырнул трубку. Паскудство какое! Сразу же после игры надо будет в милицию пойти. Надоело, черт побери! Месяц его не беспокоили, и он уж забыл про тот звонок идиотский. Когда это было? Ах да, в вечер первого интимного свидания с Иннокентием. Какой дивный мальчик! Он приходил на потайную квартиру еще два раза, а затем исчез. Загадочный греческий бог! Провожать себя не позволял. Почти не разговаривал. «Да», «нет» — вот и все слова. Впрочем, слов не требовалось. Разве до слов им было? Их сжигала страсть.
Ямалаев так переживал утрату, что смотреть не мог не только на жену, но даже и на мужчин всех, вместе взятых.
«Скотина какая! Все настроение испортил. Отыграю с Огибиным и в милицию пойду. Хватит!» — швыряя ракетки в сумку, думал взбешенный Ямалаев.
Испорченное настроение Демьяна Викентьевича сказалось на игре. Это чурка какой-нибудь бесчувственный может послать шантажиста подальше и выкинуть его из головы. А Демьян Викентьевич, будучи натурой тонкой и чувствительной, реагировал на грубые слова остро, чрезвычайно болезненно.
Короче говоря, продулся Димке вчистую. В сверкавшей чистотой душевой частного корта Ямалаев рассмотрел-таки то место, на которое ему советовали обратить внимание. Рассмотрел и оторопел.
За стенкой, в соседней кабинке, плескался Димка Огибин, весело напевая «Марш энтузиастов».
— Дима, ты ведь у нас врач? — дрожащим голосом спросил Ямалаев.
— Ага. Был, — бодро откликнулся Огибин.
— Дима, ты подожди, не уходи. Мне посоветоваться надо.
Когда душевая опустела, Ямалаев, краснея и потея, предъявил доктору предмет своих волнений.
Дима деловито взял в руки интимнейшую часть члена правительства, то есть правительственного… Впрочем, неважно, что он взял, а важно, что воскликнул.
— Ото! — воскликнул Дмитрий. — Ну-ка, давай к свету подойдем. Болит?
— Нет. Я вообще не замечал пока… А что это?
— Это, батенька, твердый шанкр. У тебя, старик, люэс. Сифилис по-простому.
Дима кинулся мыть руки с мылом и тер их долго, пока Ямалаев натягивал трясущимися руками светлые летние одежды.
По улице шли вместе.
— Ты не горюй, старичок, — сочувственно глядя на дрожавшее всеми мускулами лицо Ямалаева, проговорил Дмитрий. — Сейчас это лечится. Легко.
Неприятность, конечно. Но не смертельная. Понимаю, что к врачу тебе идти неудобно. Я лекарства достану необходимые. И проколю тебя сам, чего уж. Сегодня я тебя выручил, завтра — ты меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41