Теперь ты хоть знаешь это.
- Никуда он не денется. Это от него шоколад... - усмехаюсь тут.
- Как? - удивляется. Даже испугался, глазищи выпучил.
- А от кого же? Ну, не от него, а с воли, от барыг его. Да никто не знает... А Чижов дурак, всех подвел, Волку ничего не оставалось, как сдать его. А письма Джигита Мамочке больше не отдавай, хорошо?
- Волков не знает?
- Тихо... - приложил я палец к губам, - всем достанется.
Я заспешил от него, а когда вышел, засек - из окна Мамочка на меня внимательно смотрит. Даже ручкой мне помахал - зайди, мол, вот же сука...
Я сразу за барак, еще не хватало... зайди.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Позвонил я по внутреннему, чтобы передали по репродуктору: явиться заключенному Филину к майору Медведеву. Срочно. Что ж такое, все вразнос... Вчера Дроздова-куролеса не мог дождаться, сегодня этот хитрый меня заставляет нерв-ничать. Да когда ж власть почувствуют, черти!
Нарисовался вскоре Филин.
- Почему не пришли, когда я вас позвал? - спрашиваю.
- Не видел... - Ангел прямо безвинный.
Понимал я уже всю бесполезность обыска сейчас, после того как он исчезал куда-то, понимал... Но все же повел его на вахту, Шакалову кивнул - обыщи.
- Чего прячешь? - осведомился тот у Филина.
- Майору лучше знать... - Ухмыляется, сволота.
Обыск ничего не дал, понятно.
- Что делал у цензора? - спрашиваю.
- Ну а что можно там делать? Ясно. Письмецо пришел спросить, - нагло лыбится.
Сейчас я это и проверю, думаю. Пойдем сейчас к Меринову, как они его кличут... Пятнадцатилетнему Капитану.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
"Заначил дурь" - это значит спрятал принесенный наркотик, для несведущих.
Заначку Филин сделал в кинобудке, отодвинув лист фанеры, вытащив три кирпича - два внутрь и один вниз. Туда перекочевали... нет, не шоколадки... каждую он разломил, и под золотинкой оказались уложенные ровно белые пластины кукнара - сырца мака, собранного где-то далеко, на Иссык-Куле, и переданного дружками лихого Джигита сюда, за тысячи километров.
Отсюда при случае Филин перенесет свой драгоценный груз под старую эстраду, а оттуда потихоньку будет потаскивать свое шоколадное богатство, чтобы его продавать, ссужать и играть на него в карты. Будет получать за это деньги и так же аккуратно складывать их под эстраду, чтобы они накопились пачками червонцев.
И когда станет их много, передаст трусливому Мерину, чтобы тот, оставив себе мзду, передал засаленные десятки капитану Волкову, а тот купил себе на них коньячку и одеколончику, жинке - сережки, деткам - конфетки, а подполковнику Львову - подарочек ко дню рождения - дорогой и типично мужской штучное ружье, из которого бы пострелял тот осенью уточек и пригласил бы на жаркое капитана.
И они выпили бы за благополучную службу.
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
- Чего ж ты мне лепишь, Филин?! - Я тут уже взорвался. - Ни бандеролей, ни посылок тебе не положено, а за письмами все в отряд обращаются, когда почта приходит!
Он одевается, а на мои слова - никакого внимания. Нет, не поймаешь его пока, прошмыгнул опять...
- Иди, - говорю. - Но знай, что я тебя все равно достану. С Мерином твоим или одного. И все твои картишки кончатся, и денежки, и наркота. И не в ПКТ пойдешь у меня, Аркадий Филин, а сразу по этапу. Понял?
Кивает да лыбится. Ладно, посмотрим...
ЗОНА. ЦЕНЗОР
Заходит ко мне Медведев, улыбается, руку жмет. Он часто берет письма своего отряда для читки, так положено. И вдруг говорит:
- Прошлый раз ты письмо Цесаркаева задержал, мне надо с ним поработать.
А я разве упомню, что я задержал, у меня их проходит сотни за день, читать не успеваю. Поискал в бумагах на столе, не нашел. А майор тем временем сейфик приоткрыл, ключ торчал, не успел замкнуть. И вдруг вкрадчиво так говорит за моей спиной:
- Это откуда такая пачка десяток, - даже понюхал ее, - пахнут денежки зоной...
Я так и обмер, растерялся... бе-ме....
- В долг взял, мотоцикл собрался с коляской покупать для рыбалки...
- У кого занял, фамилия, быстро!
- Бе-ме...
Голову поднял... А он уже не улыбается, так и прожигает глазищами и твердо, уверенно говорит:
- Этого уже достаточно, чтобы впаять тебе срок за наркотики... Но жалко мне тебя, все же работник органов... пенсионер, срам-то какой!
- Какие наркотики! Ты очумел?
- Молчи уж...
И все... Сник я, сломался.
- Так... Дергай отсюда, пока не поздно, когда понадобишься, я тебя найду... Стыдно... Как не стыдно губить людей?! Я знаю, тебя подловил Волков на какой-то мелочи и втянул. Будь хоть раз мужиком! А деньги от его барыги Филина. Так?
- Так.
- Им ни слова, что у тебя был. Я их возьму с поличным. У тебя же четверо детей, внуки. Ой, дурак... Алкаш...
И ушел, больно швырнув мне пачкой денег в лицо.
Я напился по дороге домой, хотел покончить с собой путем замерзания... Залег в снег... Никак уснуть не могу, зубы от страха и холода стучат.
Все передумал, как посадят, как семья без меня будет, плачу как баба и эти десятки рву на кусочки... Спятил вовсе... И уснул все же, но почти у подъезда... Пьяный, а помирать не хочется...
ЗОНА. ФИЛИН
Меринов же вдруг пропал. Сунулся я к нему, неужто, думаю, Мамочка на него настучал, узнал что... Волнуюсь.
Меринов, говорят мне, серьезно простыл, в больнице лежит. Выйдет не раньше Нового года. Ясно, надо быстро дурь эту сбывать и уходить, ждать нечего. Только бы Поп не подвел... А пока написал я письмо Квазимоде, чтобы призвал он к порядку воровскому Джигита, ведь до конца он так и не расплатился.
НЕБО. ВОРОН
Боже, как же это скучно. Опять рыскали по баракам прапорщики, находили обалдевших от кукнара заключенных, тащили их на вахту, составляли протоколы, а те улыбались дебильными улыбками, и ничего не хотели, и ни о чем не жалели, отдавая все за затяжку наркотика. Филин же наблюдал за общей картиной и тихонько разлагал своих товарищей, за их деньги ночью тихо попивая чаек с конфетками. Разомлев от него, он засыпал спокойным сном праведника. Наркотики он не употреблял, жалел здоровье и очень заботился о своем нетленном организме. И проверявшие его каждую ночь, как склонного к побегу, прапорщики неизменно находили его мирно и тихо спящим, в добром здравии - свежего и пышущего здоровьем. И злился Медведев, и радовался Волков, и шла жизнь, что приносила одним радость, другим грусть, проходила в общем-то скучно и бессмысленно. Я, конечно, не вправе судить поступки людей, но, поверьте, до чего ж это скучно и бестолково - все, что внизу происходит.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Все шло, как шло.
Опять утро и общее молчание, особо дорогое Воронцову - когда не балаболили под ухом и стоял в душе особый покой, который так не хотелось нарушать никакими действиями - ведь все они несли на себе отпечаток постылости.
Как же так жить? А вот так. Некоторые, как Кукушка, прикипают к этой жизни навсегда, и отлучить их невозможно. Недавно старого дурака поймали около запретки - он кидал через нее чай. Вот заняться-то нечем выжившему из ума идиоту. Ну что, отпустили, припугнули новым сроком. А он вроде как к этому опять и вел. Тогда просто вытолкали и пообещали, что в следующий раз будут по нему стрелять. Вроде не видно теперь.
Раньше в БУРе - так до этого называлось ПКТ - была вообще некая диета со странно-подозрительным названием - хлебно-водяная. Давали по куску хлеба величиной в кулак три раза в день да утром горячую бурду, гордо именовавшуюся чаем. Темноватая жидкость с солью да капелькой жира именовалась супом. Но уже было хорошо, что это была вода горячая - она отменно согревала кости и приводила организм в относительный порядок. Выживали.
Вообще, странная эта прихоть "хозяина" - наказывать людей почему-то голодом. И это не самоуправство дуболомов на месте, а государственная политика - существует даже приказ МВД за номером тринадцать (?!), разрешающий для заключенных как дисциплинарное наказание "пониженную норму питания". Кто-нибудь из мудрых составителей этого приказа попробовал пожить в режиме этого самого "пониженного" питания?
А там, где разрешено морить людей голодом, можно воплотить в жизнь массу не менее интересных задумок. И воплощали...
ЗОНА. ВОРОНЦОВ
- Сегодня кино в зоне... - нудно тянет Джигит.
- Смотри, повар, что ли, расщедрился, картошки наложил? - Кто-то нашел у себя в тарелке какой-то обмылок.
- Ага, наложит он тебе... - осекли его. - Держи карман шире. Прапор проверяет, густоту себе сливает.
- Сейчас в Зоне каша сладкая... - тянет опять Джигит.
- С мармеладом, - я ему отвечаю. - Губы раскатал. Вот выйдешь - будет тебе каша и кино.
- И пионерские штучки, - кто-то из угла стола добавил.
- И пионерки! - хохотнул цыган Грачев.
Троих цыган, по просьбе Филина, Волков засадил в ПКТ только вчера за пустяковую провинность. Устроил у них обыск и был в бешенстве, что ничего не нашел.
Джигит его оглядел, но заводиться не стал, смолчал. Чего меж собой-то делить, все мы сейчас убогие, зарешеченные.
Сдали посуду. Цыган осторожненько, бестия, через глазок следит за прапором, второй цыган ему помогает, а я потихоньку подключаю провода кипятильника да завариваю первую пайку чифиря. Отстоялся, пропарился "деготь" и пошел по кругу. Вот уже легче.
Пью свою пайку, потеплело. Цыган нифеля доел, кайфуем, молчим, день новый ждем - что он принесет?
Да ничего.
- Шмон зверь хотел накатить, - кто-то напомнил, - заховайте кипятильник на пару дней.
- Да вон параша чистая. В ней можно...
- Чего она чистая... куда там. У нас же некому ее мыть, все, бля, блатные! - Джигит кипятится, кавказская кровь.
- Ладно, вычистят, - предупреждаю ссору.
Затихли.
- Ты таракана своего, Ваську, забыл подогреть хавкой... - Мне цыган подмигивает.
Вспомнил и я о нем, но что-то не приходит, дурашка. Боится. Или сытый? Да чем тут? Кто, кроме меня, о нем позаботится?
А вот и звонок. Раздеваемся до трусов, выходим, прихватив с собой сделанные из хамсы два пирога. Стоим. Тела у всех исколоты - не кодла, а зоопарк... Чего только не намалевано, до вечера можно разглядывать.
Пришли в раздевалку. Спецуху свою напялил да в цех. Вставляю в камере рабочей войлочные круги в станок, приношу пасту "Гои", натягиваю респиратор марлевый, перчаточки белые, очки защитные.
Включилась вентиляция, завыло все вокруг. Закрылась за последним железная решетка ворот камеры, и мы, двенадцать гавриков, приступили к выполнению государственного плана.
За смену надо отшлифовать тысячу кронштейнов.
ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
Маленький цех сразу покрывается едкой пылью, оседая на теле липкой грязью, смешиваясь с потом. От включенных станков непрерывный монотонный гул, и это сразу отбивает все желание напрягать голос, но и думать о постороннем мешает сама работа, что выматывает уже через час.
Операции надо делать быстро, зевать некогда.
Белые перчатки сразу приобретают грязно-алюминиевый цвет, а к обеду и вовсе вытираются на пальцах. Квазимода переодевает их с правой руки на левую и продолжает бездумно прижимать все новые и новые кронштейны, отчего тусклая алюминиевая поверхность в считанные секунды на глазах превращается в зеркальную...
ВОЛЯ. НАДЕЖДА
Писала я ответ этому Воронцову два дня. Что ж, решила помочь человеку добрым словом, но не более, зачем он мне, посудить, тюремный мужик, у него и норов их, тамошний, дурной. Я уж на этом в жизни обжигалась, с мужицкими-то ухватками дурными...
Сцепились из-за меня, когда в девках была, двое - Алексей и Афанасий. Как петухи, не раз дрались, прямо друг дружке головенки норовили свернуть, вот какая злоба была друг на друга. Пока не оборвала я ухаживания - обоих.
А тут однажды весной пошла с подружками в лес сок березовый набрать. Столкнулась там с этим дикарем Афанаськой. Грустный стоит, обиженный, мне аж смешно стало. Ну, улыбнулась я, то ли ему или солнышку весеннему, не помню уж. А вот Алеша мне больше нравился, это точно...
И тогда он и увидел, Алеша, нас, улыбающихся.
В этот же вечер жестоко избил Афанасия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84